был установлен длинный стол, крытый зеленым сукном, и три ряда стульев. На
столе сверкали батареи бутылок с прохладительными напитками, и, наверное,
впервые в жизни Костя пожалел, что не является официальным лицом.
поинтересовался:
накормили?
дезинфекцию. А он не пьет. Ведет здоровый образ жизни. Вот пусть и страдает.
объяснять Косте - кто здесь кто. В первую очередь он указал на Топтыгина,
Савлова и Верещалкина.
походили даже больше, чем сам Чирьяков. У Топтыгина лицо было елейным, словно у
дьякона перед литургией. Савлов, наоборот, своей гримасой демонстрировал
мировую скорбь. Верещалкин имел все приметы настоящего писателя - и очки, и
бороду, и всклокоченную шевелюру. Были в его гардеробе, наверное, и потертые
джинсы, но ради такого торжественного случая он облачился в строгий костюм.
несколько женщин. Кроме Кишко и Крестьянкиной, уже знакомых Косте, во втором
ряду президиума восседала блондинка такой невероятной красоты, что все другие
представительницы прекрасного пола, присутствующие в зале, даже
ягодки-проститутки, казались по сравнению с ней дурнушками.
директор. Кстати говоря, невенчаная жена Верещалкина. Власти и влияния у нее
здесь побольше, чем у Топтыгина и Савлова, вместе взятых. Завтра пойдем к ней
на поклон.
государственный гимн, а сейчас на сцену из какой-то боковой дверцы вышел
струнный квартет в черных фраках и крахмальных манишках.
демократичному искусству, сразу заскучала. У Кости от звуков альтов и скрипок
внезапно началась икота.
аплодисменты убрался со сцены, как слово взяла Крестьянкина.
место Чирьякову, представленному как почетный гость семинара.
живой воды и славянской праистории, Чирьякову нелегко, но на сей раз он, как
видно, решил наступить на горло собственной песне.
истинной фантастики, основополагающими принципами которой являются (быстрый
взгляд в сторону транспаранта, ради такого случая перенесенного из вестибюля в
конференц-зал) гуманизм, высокая идейность, социальный оптимизм,
художественность и марксистски-ленинский подход к законам общественного
развития, Чирьяков попросил, а скорее даже - потребовал, отдать должное
великому писателю современности Самозванцеву, чьи энергия и авторитет сделали
данный семинар возможным в принципе.
на творческом пути, склонны приписывать не собственной бездарности и лени, а
проискам ими же самими придуманных врагов, Чирьяков поименно назвал наиболее
талантливых участников семинара, по его выражению - "самых достойных учеников
Самозванцева".
соседу руку.
всяких там Самозванцевых я ложил с прибором.
семинара. Начал он незамысловато и трогательно: "Братья и сестры!" Убедительно
доказав, что вопреки мнению некоторых лжеспециалистов колыбелью фантастики
является именно наша родина, в которой с незапамятных времен сильны традиции
устного народного творчества, своими корнями уходящего в еще доклассовые,
дообщинные отношения, Топтыгин пообещал в самое ближайшее время издать
сорокатомную антологию русской фантастики, включающую в себя все заговоры,
заклинания, поверья, легенды, жития святых, апокрифы, "потаенные книги", были,
сказы, бывальщины, колядки, прибаутки, подблюдные песни, погребальные
причитания, частушки и духовные гимны.
полиграфические фонды на пять лет вперед выберет!
антологии на каждый том - полтома его бездарных комментариев.
живет, значит, есть еще порох в пороховницах.
голос. Полностью разделяя восторг истинных любителей фантастики, он поделился
своими дальнейшими планами, среди которых было издание таких малоизвестных
шедевров древней литературы, как "Поскудец", "Семирыл", "Воронье слово" и даже
"Влесова книга".
Балахонов.
можно и все наше великое духовное наследство назвать мистификацией!
наследством бороться надо, как Петр боролся с бородами и кафтанами. Назови мне
хоть одну истинную духовную ценность, созданную до начала девятнадцатого века?
западных славян". Только Мусин-Пушкин послабее будет, чем Макферсон и Мериме.
Ляпов много допустил.
обратилось на Савлова, автора эпохальных романов "Утопленники" и "Лунный
чердак", сравнительно недавно экранизированных бойким отпрыском одного
высокопоставленного чиновника.
вытекающими отсюда последствиями.
забавами рядовых членов семинара, Савлов даже не попытался стереть с лица
гримасу брезгливости. Говорил он еле-еле, как и подобает гению, мудрые слова
которого не требуют никаких ораторских ухищрений.
слаб оказался.
том, что фантастика обязана нести в себе заряд научной информации, а юмор и
сатира к этому благородному делу никакого отношения иметь не могут, что
религиозный дурман и мировоззренческий хаос могут завести молодых писателей в
такие дебри, выход из которых лежит в совершенно иной, не литературной,
плоскости, что не стоит попусту увлекаться авангардизмом, формализмом и ложно
трактуемым психологизмом, когда существуют общепризнанные образцы,
представленные произведениями Жюля Верна, Самозванцева, Топтыгина и некоторых
других авторов (о себе Савлов скромно умолчал, но всем было понятно, кого он
имеет в виду под "другими авторами").
задних рядах. Скорее всего это была работа какого-то сутенера, призывающего
греховодное воинство покинуть пустопорожнюю говорильню и поспешить в порт, на
траверзе которого уже показались огни греческого сухогруза. Однако обидчивый
Савлов принял свист на свой счет, скривился еще больше и опустился на стул с
таким видом, словно больше не собирался с него вставать.
Верещалкин. За бородой и темными очками рассмотреть выражение его лица было
просто невозможно. Демонстрируя талант дипломата и задатки опытного
администратора, он с проблем метафизических сразу перешел к вопросам чисто
практическим.
его участники имеют право пользоваться теми же льготами, что и члены Союза
писателей. В свою очередь семинаристы обязаны активно участвовать во всех
запланированных мероприятиях, соблюдать сознательную дисциплину и беречь
имущество Дома литераторов, поскольку негативные примеры в прошлом уже имелись
- кто-то проломил головой восьмисекционную батарею центрального отопления,
кто-то другой вывел из строя лифт, а небезызвестный Вершков однажды вообще
отбил нос у гипсового Ильича, украшавшего столовую, правда, это случилось
совсем в другом городе.
бы я возиться с гипсовым... И потом, это оказался вовсе не Ильич, а Ян Райнис.
Померещилось поутрянке...
самой животрепещущей - гонорарной - теме.