чеченским князем и африканским королем. Что же еще остается? Я не могу
допустить, чтоб парней забивали кнутом, а девушек скармливали крокодилам. Это,
милая, не в моих правилах.
нравится это изречение. Я исповедую другую мудрость.
даром, и цена ей - все та же кровь. Но если я найду "Полтаву"...
дыхание. Поцеловав ее теплую щеку, он улыбнулся, вдохнул ставший родным аромат
и прошептал:
с тобой Четыре алых камня, Четыре яркие звезды и Четыре прохладных потока. Спи!
разгоралась утренняя заря. Первые солнечные лучи скользили над морем и редкими
островками на месте Британии и Франции, над темными гигантскими провалами и
вздыбленной землей, над канувшими в вечность рубежами государств - Германии,
Австрии, Польши, Чехии, России. Но кое-какие границы возникли взамен
исчезнувших; размытые и неясные, они разделяли жалкий остаток Украины с
аймаками новой восточной империи, что протянулась от волжских степей до
монгольских пустынь. Эта держава не отличалась многолюдием, но все же могла по
праву считаться империей: народ ее был воинственным, земли - обширными и
большей частью не пострадавшими в эпоху Исхода. Как любая империя, Байкальский
Хурал стремился к победоносным войнам, однако врагов на достижимых территориях
оставалось немного: с запада - ЦЕРУ, тонувшая в хаосе, анархии и разрухе, с
северо-востока - Колымская Тирания, защищенная тундрой, болотами, гнусом и
свирепыми зимними холодами. Еще имелись Чеченские Княжества - Центральное,
Тбилисское, Дербентское, Бакинское и независимый аул Басарлык - но все они,
оптом и в розницу, не представляли опасности для Хурала. Их население
исчислялось сотнями, и большему было не прокормиться в бесплодных Кавказских
горах.
Королевства, в верховьях Нила, в бассейнах Нигера и Конго; на австралийских
берегах - семь Эмиратов, разделенных бушем, засушливыми степями и пропастями
километровой глубины; на западе - Американский континент, таинственный и
легендарный; в Хурале было известно, что он существует, а более - ничего.
Байкала застыли меж припорошенных снегом берегов, над Амуром шли дожди, Обскую
губу сковал лед, чудовищный провал на месте Уральских гор казался черной раной
среди унылых белесых равнин. Близилась зима, солнце висело низко, но был день,
и люди бодрствовали: текли на запад отряды вооруженных всадников, грохотали
пороховые мельницы, над плавильными печами курился дым, катились вагонетки в
узких шахтных штреках, пастухи объезжали стада, в юртах на волжском берегу
завтракали, в ярангах на берегу Алдана готовились обедать. В другой половине
мира царила ночь. Темные крылья ее раскинулись от канадских лесов до Огненной
Земли, от гор Каатинги до моря, чьи волны плескались над Калифорнией, над
затонувшими Мексикой и Техасом, над Оклахомой и Джорджией. На севере еще
остались острова - Гренландия, Канада, Лабрадор, Аляска; они громоздились
могильными плитами на кладбище исчезнувшего материка. На юге, почти не
изменившее очертаний, лежало побережье Колумбии, Венесуэлы, Бразилии -
низмеуность, за нею - Гвианское плоскогорье, снова низменность, непроходимые
джунгли на берегах огромных рек, а дальше - тусклое мерцание огней, города,
селения, фермы, поля и плантации, корабли у причалов, редкие ленты дорог, мосты
и рельсы на утрамбованной насыпи. Больших городов было немного, и в названиях
их слышался отзвук тоски по иным временам и иной Земле, не пышной и знойной,
зато привычной, покинутой с болью в сердце и не забытой.
Санта-Се-васта-ду-Форталеза... Харка-дель-Каса... Дона-Пуэрто... Рог-Гранде...
Херсус-дель-Плата...
над континентом и кружившая в нем "Пальмира", последний земной сателлит -
заброшенная, недостижимая, леденеющая в космической тьме. Под ней и под яркими
звездами спали кибуцы и вольные поселения, лагеря и рудники, спали бараки у
нефтяных озер, стойбища гаучо в ниx, спали крепости и форты, гавани и вокзалы.
Спали рабы, отстрельщики и "шестерки", гуртовщики и бугры и качки, фермеры и
рудокопы, нищие и богачи и те, с кого собирали, выдавливали, выжимали.
дон Хайме-Яков, храпел после вечерней попойки дон Хорхе Диас, посвистывал носом
дон Эйсебио Пименталь, видел сладкие сны дон Алекс по прозвищу Анаконда.
дремлющим дни и годы, десятилетия и века, - не человеком, но творением
человека, не существом из плоти и крови, но разумом.
что-то щелкало и гудело, вращалось с тихим шорохом, наигрывало бесконечную
мелодию или пребывало в молчании; может, в придвинутом к пульту кресле лежал
контактный шлем, или оно пустовало, или рассыпалось прахом; может, двери в это
убежище были распахнуты настежь или запечатаны паролями. Может быть!
запрятанный на земных континентах либо на океанском дне? Что означает это
видение?
подводной лодке дверью Первого Государственного банка ФРБ.
скажем, второй и третий, или же поименованные иначе, с заменой определения
"государственный" на "коммерческий", "частный", "инвестиционный". Совсем
наоборот: Первый Государственный являлся единственным финансовым учреждением
ФРБ, которое могло бы считаться банком - в том смысле, как это понимали в
Разъединенных Мирах, и к тому же с большой натяжкой. Его филиалы имелись во
всех столицах провинций и протекторатов, но это не способствовало хождению
безналичных средств или каким-либо платежам и расчетам. Подобных понятий в ФРБ
не существовало, и Первый банк занимался лишь чеканкой монеты, сбором налогов и
их перераспределением между кланами - то есть играл роль накопительного и
эмиссионного центра. Так было заведено с эпохи НДБ, державшей в нем свою
партийную казну, которая одновременно являлась и государственной, а с тех пор
не было никаких существенных перемен. Правда, в результате Большого Передела
банк поменял хозяев: функционеров НДБ сменили дерибасовские, избравшие клановым
символом серебряную монету.
лестнице. Она спускалась из коридора в это подвальное помещение, своебразный
холл, отделанный гранитом; слева располагался Архив, справа - банк, а прямо -
открытый подъемник для транспортировки мешков с серебром и постановлений Думы,
подлежащих архивному хранению. Вход в Архив был свободный, а банк, упрятанный
под землю, казался абсолютно неприступным - в него вела единственная дверь,
охраняемая синемундирными пулеметчиками. Но сейчас они спали, как прочие стражи
Богадельни на всех шести этажах, и сон их, вызванный маленьким
гипноизлучателем, был безмятежен и глубок.
зияла щель - вероятно, приемный порт электронного замка, несовершенного и
примитивного, однако проходившего здесь по разряду чудес. Теперь Саймон
понимал, отчего банки в ФРБ "не обтрясали", по выражению Пако Гробовщика: если
б кто-то и справился с охраной, открыть такую дверь не удалось бы никому. Разве
что взорвать, пустив на воздух Серый Дом со всей прилегающей территорией.
разглядывая дверь. Очень похожа на корабельный люк, - мелькнуло в голове. Из
броневой стали, поверхность гладкая, ни швов, ни заклепок, только выпуклость к
центру, будто на тайятском щите чатха. Такая могла бы вести в орудийную башню
или скорее в отсеки с боеприпасами, учитывая кодовый замок. Скажем, в пороховой
погреб крейсера.
медленно растворилась. Толщина плиты была солидной, пальцами не обхватить, и
вдоль всего торца тянулись едва заметные выступы запорных планок. Саймон
осмотрел дверь со всех сторон, рассчитывая обнаружить какой-то след или
надпись, свидетельство ее былой принадлежности, однако не нашел ничего.
Хмыкнув, он повернулся к лестнице, но Пако, Кобелино и трое мордастых молодцов
уже стояли за его спиной.
нараспашку,.. И как у тебя получилось? Может, какие-то хитрые штучки от
срушников? Сонный газ, э?
раз не спишь, позаботься о мешках.
Кобель, - донесся его приглушенный голос, - кликни-ка остальных! Кроме Штанги и
Кирпича - пусть у колес подежурят, а Коротышка за ними присмотрит...
Филином. Коридор был широк и тянулся по первому этажу от главного входа с
площади до другого, выходившего к набережной и гавани. Там, под пальмовыми
кронами, затаились фургон и лиловый автомобиль, а с ними - дюжина головорезов
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Беляев Александр
Шилова Юлия