Чтение 40–й страницы книги ~Прикосновение~

— Прошу вас повнимательнее отнестись к этому.

— Я так и собираюсь поступить. — Чарльза озадачило мрачное выражение на лице Балмера. — А почему вы об этом меня предупреждаете?

— Потому что со мной происходит что-то неладное. Я не знаю, может быть, это следствие стресса, или что-нибудь в этом роде, но я не могу запоминать так же хорошо, как это было раньше. Я не могу даже вспомнить тех людей, которых я излечил. Но я излечил их — это я помню точно.

— Какая именно память у вас ослабела — долговременная или оперативная?

— Главным образом, оперативная, как мне кажется. Хотя и проявляются эти нарушения довольно нерегулярно, но они определенно представляют собой какую-то патологию.

Чарльзу все это не понравилось, но он решил не выносить никаких вердиктов до того, как получит первые данные, с которыми можно было бы работать.

— Отдохните сегодня ночью, потому что завтра и послезавтра вам придется пройти такое обследование, какого вы не проходили еще никогда в жизни.

Чарльз собирался уже было уходить, но Балмер спросил его напоследок:

— Ну, теперь-то вы хоть немного верите мне?

В этот момент Чарльз разглядел в его глазах нечто такое — может быть, чувство дикого одиночества, — что тронуло его, несмотря на страстное желание доказать, что Алан Балмер — бессовестный обманщик.

— Я не полагаюсь на веру. Я либо знаю, либо не знаю. В настоящий момент я не знаю.

— Ну что же, я думаю, что ваша позиция заслуживает уважения.

Чарльз поспешил покинуть комнату.

* * *

Было уже довольно поздно, когда Чарльз все-таки решил позвонить.

Он просмотрел записи Балмера и был поражен тем, что обнаружил в них. Алан аккуратно указывал дни и часы. Он называл имена! Он даже перечислял тех врачей, которые помимо него наблюдали этого больного! Если Балмер мошенник, то он либо в высшей степени наивен, либо просто глуп. Ведь так легко разыскать этих людей и проверить их медицинские карточки.

Но, разумеется, если Балмер действует в соответствии с определенной системой, то он, надо полагать, должен фиксировать свои фальшивые данные с максимальной аккуратностью.

Чарльз сам не очень ясно представлял себе, зачем он просматривает эти записи, извлеченные из конверта Балмера, но коль скоро уж он начал их разбирать, то должен позвонить хотя бы одному из упомянутых здесь врачей и подтвердить описанные Балмером случаи излечения.

Он взял наугад карточку: Руфь Сандерс. Острая лимфатозная лейкемия. Позвонив в справочную, он узнал телефон гематолога, имя которого записал Балмер, и позвонил ему. Через минуту он разговаривал с доктором Никольсом.

Гематолог оказался очень подозрительным и осторожным человеком. И он имел на то основания. Кто же захочет выдавать частную информацию человеку, голос которого незнаком. Чарльз решил открыть свои карты.

— Послушайте. Я работаю в Фонде Мак-Криди. Здесь у нас есть врач, который утверждает, что три недели тому назад он вылечил лейкемию у Руфи Сандерс. Мне нужны доказательства того, что он мошенник. Итак, я сейчас повешу трубку, а вы перезвоните мне сюда, в Фонд, и спросите доктора Эксфорда. Таким образом вы убедитесь, что я действительно звоню отсюда. И тогда вы мне ответите на несколько вопросов. Я гарантирую вам конфиденциальность нашего разговора.

Чарльз повесил трубку и стал ждать. Через три минуты телефон задребезжал. Звонил доктор Никольс.

— Лейкемия Руфи Сандерс находится в состоянии полной ремиссии, — сообщил он.

— Какое лечение вы проводили?

— Никакого. Больная отказалась от какого бы то ни было лечения, опасаясь побочных последствий.

— И что, ее периферийный мазок тоже стал нормальным?

— Такое иногда случается.

— А как насчет костного мозга?

Доктор Никольс замялся:

— В норме.

У Чарльза вновь пересохло горло.

— Чем вы объясняете это?

— Спонтанная ремиссия.

— Да, разумеется. Благодарю вас.

Он повесил трубку и пошарил в конверте, выискивая записи о других случаях исцеления, в которых был бы указан консультант. Он нашел таковые: девочка-подросток, страдающая генерализованной алопецией, она была лысой как бильярдный шар, когда явилась в больницу. Чарльз позвонил ее дерматологу.

После короткого спора с ним Чарльзу наконец удалось заставить его признать, хотя и с неохотой:

— Да. Теперь у нее растут волосы — ровно, по всей поверхности головы.

— Рассказывала ли она вам о некоем докторе Балмере?

— Да, конечно. Судя по словам Лаури и ее матери, этот колдун вскоре начнет оживлять покойников.

— Так что же, вы полагаете, что он мошенник?

— Ну конечно! Эти фокусники лепят себе репутацию за счет побочных эффектов и спонтанных ремиссий. Единственное, чем этот Балмер не укладывается в обычные рамки, так это размер его вознаграждения.

— Действительно? — До сих пор Чарльз как-то не задумывался над тем, что Балмер, должно быть, здорово наживается на всех этих «исцелениях». — И сколько же он с них брал?

— Двадцать пять баксов. Я сначала и сам не поверил своим ушам, но мать девочки, клянется, что Балмер не взял с них ни центом больше. Мне кажется, вы заполучили себе настоящего сумасшедшего. Вполне возможно, что он всерьез верит в свою способность творить чудеса.

— Может быть... может быть... — задумчиво произнес Чарльз, чувствуя усталость. — Благодарю вас.

С непрестанно растущим чувством тревоги он сделал еще несколько звонков, имел три разговора, и каждый раз результат оказывался одним и тем же. «Полная спонтанная ремиссия», — отвечали Чарльзу на противоположном конце телефонного провода.

Наконец наступил момент, когда он уже не мог больше заставить себя набрать очередной номер. Каждый из врачей, с которыми Чарльз говорил, имел не более одной встречи с «балмеризированным» пациентом и поэтому для каждого из них не составляло большого труда списать факт исцеления на счет счастливой случайности. Но у Чарльза-то имелась под рукой уже целая куча имен и адресов, и общее количество исцеленных Балмером приближалось к тысяче.

Чарльз подавил в себе внезапно появившееся желание швырнуть конверт в мусорный ящик и поджечь его. Если то, что рассказывал Балмер об ослаблении своей памяти, правда, то ему уже трудно будет восстановить значительную часть имеющихся данных. Все это пропадет навсегда. И тогда Чарльз будет чувствовать себя спокойно.

Он ухмыльнулся при мысли о том, что Чарльз Эксфорд — неустанный искатель научной истины, уничтожая данные, спасает себя от перспективы крушения собственных предубеждений, разрушения своего бесценного мировоззрения.

Это поистине отвратительная мысль, но. Боже, как она заманчива!

Из-за событий минувшего дня — вначале история с Кнопфом, а теперь еще и эти телефонные разговоры с перманентным припевом о «спонтанной ремиссии» — из-за всего этого Чарльз чувствовал себя физически больным. У него кружилась голова. Его тошнило.

Если он сейчас уничтожит эти записи, то через некоторое время вообще сумеет забыть о том, что они когда-то существовали. И тогда он сможет вернуть свое мышление к прежнему интеллектуальному материалистическому основанию.

А может быть, и не сможет. Может быть, он уже никогда больше не оправится от шока, вызванного информацией, полученной им сегодня.

В таком случае, единственное, что можно было бы сделать, — довести начатое дело до логического завершения.

Он еще раз бросил жадный взгляд в сторону мусорного ящика, а затем запихнул бумаги Балмера обратно в конверт. В это время в дверном проеме показалась голова секретарши.

— Я могу идти?

— Конечно, Марни.

Девушка выглядела такой же усталой, как и он сам.

— Нужно еще что-нибудь сделать перед уходом?

— У вас есть успокоительные пилюли?

— Вас беспокоит желудок? — осведомилась она, обеспокоенно сдвинув брови. — Вы выглядите бледнее обычного.

— Ничего, ничего, у меня все в порядке. Наверное, съел что-то не то. Идите домой, Марни. Спасибо, что согласились подежурить.

Как мог он объявить ей или кому-нибудь еще, что на самом деле он чувствует в эти минуты? Это как если бы он, будучи первым человеком в космосе, взглянув на Землю с орбиты, увидел, что она плоская.

ГЛАВА 37 - Сильвия

— В чем дело, Джеффи?

Ей показалось, что мальчик стонет во сне. Заглянув в кроватку, она увидела, что тот расчесывает себе тело и шею. Она внимательно осмотрела тело мальчика. До сих пор Джеффи никогда не проявлял стремления к саморазрушению, но когда-то в одной из книг Сильвия вычитала, что некоторые дети-аутисты подвержены этому. Теперь, когда его состояние осложнилось, она боялась, что любое изменение приведет к худшему.

Она взяла мальчика за руки и увидела многочисленные царапины на коже. Подняв пижаму, она осмотрела его спину. Сыпь!

В последнее время она ничего не меняла в его диете и не применяла никаких новых моющих средств при стирке белья. Единственное, что она стала добавлять ему в пищу, — это новое лекарство, выписанное специалистами из Фонда.

Сильвия рухнула на кровать, стоявшую рядом с кроваткой Джеффи. Рыдания подступили к ее горлу. Неужели ничем нельзя помочь этому ребенку? Джеффи медленно угасал, и ей не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и беспомощно наблюдать за этим угасанием. Она чувствовала себя ужасно беспомощной! Абсолютно бессильной! Она была просто парализована. А ей так хотелось сделать хоть что-нибудь, а не сидеть сложа руки и плакать.

Сделав глубокий вдох, она все-таки смогла взять себя в руки. Слезы ничему и никогда не помогают — ей стало ясно это еще тогда, когда умер Грег.

Она позвонила Чарльзу домой. Его слуга сообщил, что хозяин еще не вернулся из Фонда. Сильвия позвонила туда.

— Недавай ему больше этого лекарства, — сказал Чарльз. — Не заметила ли ты каких-нибудь изменений к лучшему?

— Нет. Прошло слишком мало времени, чтобы могли быть зарегистрированы какие-нибудь изменения, ты согласен со мной?

— Да, согласен. Но пока ничего нельзя сказать определенно. Следующая доза может вызвать у мальчика еще более негативную реакцию. Так что лучше вылей содержимое флакончика в туалет. Кстати, у тебя есть дома бенадрил?

Сильвия мысленно перебрала все, что у нее имелось в аптечке.

— Кажется, есть — такая зеленая жидкость, да?