- продолжал Старшой. - Ни один из нас не вправе судить других. Но сейчас
мы должны принять решение. - Он стоял, упершись руками в бока. Его мышцы,
более крепкие, чем перед походом, слегка блестели от пота. - Не знаю,
из-за чего ты сюда попал пне спрашиваю об этом. - Всего-навсего
стандартная любезность: слух об Атоновой миньонетке ходил уже давно. - Но
после того, как мы покинули рудники, ты вызвал больше неприятностей, чем
десяток людей из отряда. Ты ловкий, крепкий - но я тебя раскусил. Я
давным-давно понял тебя. Будь моя воля, я привязал бы к камню приманкой
для химеры тебя, а не того испуганного человечка, у которого на крупные
опасности кишка была тонка. Ты должен был застрять в той дыре и получить
удар топором, а не единственный человек с мозгами, способный нас вывести.
Ты поплывешь по реке в одиночку.
были его подозрения?
людских умах, и мне понадобилось много времени, чтобы все это понять. Но я
уверен, что Влом и пальцем бы не тронул своего единственного приятеля. Он
указал бы на своего злейшего врага, чтобы спасти виновного друга. Но он
н_е _з_н_а_л_, кто взял вторую половину голубого граната. Он решил, что ты
невиновен, поскольку виновен был он. Влом надеялся, что ты предоставишь
ему алиби, но ты этого не сделал, и это означало его конец. У тебя была
одна причина так его вломить. Ты понимал, что мы ни из кого не вытянем
признания, потому что они никогда этого не делали: вторые полграната
подобрал _т_ы_ и сунул их в корзину для Счетовода. Предатель - ты!
должен был признать свою ошибку.
вину за смерть Первоцвета?
что дело кончится Тяжелым Походом, а этого-то тебе и надо было. Другие
умирали вместо тебя. Ты не осилил бы поход в одиночку. Все, кто здесь
умер, умерли из-за тебя.
Тогда-то я и начал размышлять. Ты явился с той стороны туннеля. Химера
должна была пройти мимо тебя. Но ты ничего не сказал! Ты хотел смерти
Влома, чтобы он ничего не сболтнул, ведь ему, возможно, кто-нибудь бы и
поверил.
мгновение ока убить голыми руками. Могу схватить человека за жилы на шее и
разодрать их. Могу засунуть пальцы ему под ребра и вырвать грудную клетку.
Могу воспользоваться длинными ногтями, по-кошачьи впиваясь в лицо своей
добычи, могу ломать шеи и откручивать головы. Могу точно воспроизводить
порезы и царапины, оставляемые когтями животного, а также полусжеванные,
полурваные следы нападения. У меня в тайнике есть специальные
приспособления, чтобы подражать следам призрачной химеры, и делаю я это в
считанные секунды. Я не сумел протащить эти приспособления вниз и потому
изготовил их сам, в тайной лаборатории, где у меня имеется крепкий
металлический пресс и небольшая доменная печь для плавки железной руды.
Камень, сам понимаешь, для этого неудобен. Я пробил дыру на поверхность,
чтобы незаметно выпускать дым и гарь. То и дело приходилось подниматься
вверх и отгонять от дыры ротозеев, потому что я не хотел, чтобы кто-то
совал нос в мои личные дела. Моя лаборатория звуконепроницаема, чтобы
никто не слышал грохот. А еще у меня есть собственная железная дорога,
параллельная нашему пути в Тяжелом Походе, так что я могу подвозить свои
орудия всякий раз, когда возникает нужда в очередной казни. У меня есть
особые устройства для уничтожения кровавых следов, и, конечно же, я ношу
закрывающую все тело одежду, наподобие космокостюма, уберегающую от
кровавых брызг; я снимаю ее и прячу, оставаясь нагим, и никто не может
распознать, что я сделал. Ведь мне нужно немедленно присоединиться к
отряду, чтобы никто не заметил моего отсутствия, когда раздается первый
крик жертвы. Должен признаться, что с Вломом я немного замешкался, но все
равно сделал все в лучшем виде. Всего несколько секунд. Чем не охота? Если
бы ты знал, как это увлекательно...
заслуживает того, как ты с ней обходишься. Ничем не могу помочь в
остальном. Но с ней ты все уладишь.
сделать хвеевод. Гранатка должна умереть, но пусть она умрет счастливой.
Ты позовешь ее по-хорошему, приведешь куда-нибудь, где вас никто не
увидит, сочинишь ей всю ту чушь, на которую покупаются бабы, и все с ней
уладишь. Пусть она получит то, что вполне заслужила. Остальные будут
отдыхать и готовиться к переправе.
в этом поможешь. Когда надо, ты - отличный болтун, - Старшой позволил себе
легкую улыбку. - Почему она торчит на тебе, мне не понять. Но ради тебя
она готова на все. Сделаешь все как надо и до конца... или на этот раз
будешь приманкой _т_ы_, а не она. Если не веришь мне...
удар босой ногой со всем смертоносным умением своего боевого искусства.
Креллевод запоздал с нравоучением.
чуть шевельнулся, а уже провел боевой прием. Его мозолистая ступня ударила
по другой ноге Атона снизу. Сила болезненного падения на каменный пол была
удвоена весом Старшого. Под тонким слоем оставшегося жира креллевод был
тверд, как стена пещеры. Свободная рука зажала голову Атона, мощная ладонь
ухватила руку в мертвый замок. Пальцы нащупали челюсть.
и бесполезный рывок из удерживающих его рук, вопящий мрак над миром.
центру, мир вернулся к нему на удивление нереальный. Голос мягко спросил:
посоветовал он. - Не хочу, чтобы ты выглядел потрепанным, космогард
все-таки. - Старшой продолжал настаивать на своем.
поддельны, хотя его сострадание охотно сделало бы их истинными;
мелодия - удивительно реальную страсть;
вызвать эту страсть и, вероятно, на какой-то миг подлинную любовь и
преодолеть свои невзгоды.
комнаты был открыт на Втором Месяце, $ 403 - почти через год после
запавшего в память ужаса. Он поцеловал миньонетку, и... почти год!
внимание, было деревянное кресло с твердой спинкой: мощное кресло Аврелия,
охранявшее выход. Напротив стоял плюшевый диван, тоже слишком знакомый -
диван, который он всегда воспринимал как материнский. Над ним по-прежнему
висел портрет дочери Десятого в раме, не вызывавший ныне никакой вины.
Рядом с ним...
светлая рубаха, чистый комбинезон и мягкие сапоги хвеевода: тот, кто его
одевал, знал как. Мог ли он при подобной амнезии одеться так сам?
как умерла лесная нимфа, как умерли все, кто заботился о нем. Кто занимал
дом пятого? Поступь была легкой, знакомой.
обрадовавшись. Он думал, что она тоже мертва, если она вообще существовала
вне его грез. Он убил ее - но это была символическая казнь, отречение от
второй любви, а теперь символика исчезла.
четырехлетней давности, и отсвечивали серебром на фоне зеленой хвеи в
полуденном солнечном свете. Изящные черты лица тверды, на запястье -
ничего.
Шилова Юлия
Куликов Роман
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Афанасьев Роман