как оскорбила бы нечестность со стороны заведомо честного человека. Он
вспомнил замечание Джо перед посадкой в машины: "Нам невероятно повезло,
что мы встретили ученого. Французский язык - здесь язык мертвый".
"Несуществующий язык", как он выразился.
Района, был озабочен и счастлив. Счастлив, потому, что озабочен, хотя он и
сам не сознавал того, что счастлив, и часто жаловался на то, как трудно
ему исполнять свои обязанности, потому, что по его словам, хотя под его
началом и состояло почти восемнадцать сотен слуг, среди них не было и
трех, которым он мог бы доверить вылить сосуд с помоями, не наблюдая за
ними.
много радости. Он утверждал, что даже из самого шефа, несмотря на то, что
он стар и жилист, получилось бы гораздо лучшее жаркое, чем то, которое он
подал к столу Их Милости накануне вечером. Одной из своих обязанностей,
которую Мемток добровольно возложил на себя, было лично пробовать все, что
предстояло отведать его повелителю, несмотря на риск оказаться отравленным
и невзирая на то, что гастрономические вкусы Их Милости разительно
отличались от его собственных. Это было одним из тех бесчисленных
способов, с помощью которых Мемток входил лично во все детали, тщание,
которое в его еще сравнительно небольшом возрасте, возвысило его до
нынешнего значительного поста.
недвусмысленный намек о том, что поваров в наши дни найти не так уж
трудно. Затем с удовольствием вернулся к прерванным бумажным делам.
из Дворца в Летний Дворец - тридцать восемь Избранных и всего лишь
четыреста шестьдесят три слуги; летняя резиденция обслуживалась только
костяком персонала. Эти переезды, случающиеся дважды в год, требовали
массы бумаг - заказы, наряды, описи, платежные документы, грузовые
накладные, перечни обязанностей, депеши - и он все больше склонялся к
мысли попросить патрона найти какого-нибудь юнца посимпатичнее, вырезать
ему язык и обучить обязанностям письмоводителя. Но затем он отбросил эту
идею: Мемток не доверял слугам, которые умели читать, писать и производить
арифметические действия, это всегда вело к тому, что ими овладевали всякие
идеи, даже если они не могли говорить.
бумагами и он не хотел делить ее с кем-либо. Его руки так и летали над
ворохом бумаг, проверяя цифры, ставя подписи, резолюциями одобряя платежи.
Перо он держал довольно странно - между первыми тремя пальцами правой руки
- больших пальцев на руках у него не было.
бы вспомнить, что это значит - иметь их. Да он в них и не нуждался. Он
вполне мог держать ложку, перо и хлыст и без их помощи, а больше ему
ничего держать в руках и не нужно было.
отсутствием: оно доказывало, что он служил своему повелителю в двух
основных ипостасях - на конюшне, когда он был помоложе, а затем, вот уже
на протяжении многих лет в качестве вышколенного слуги. Любой из слуг в
возрасте старше четырнадцати лет (за небольшим исключением), был способен
либо на то, либо на другое. И очень немногие способны были пройти путь,
подобный пройденному Мемтоком - от конюха до управляющего - может быть
только несколько сотен человек на всей Земле. Эти немногие говорили друг с
другом, как равные. Они считали себя элитой.
по душе этот слуга и по очень серьезной причине: он не обязан был
подчиняться Мемтоку. Он был представителем другой касты - касты охотников,
стражников, хранителей и загонщиков, и подчинялся Мажордому-хранителю.
Мажордом считал себя равным главному управляющему по рангу, и формально
так оно и было. Однако, большие пальцы на руках у него были.
Мемтоку, являлось то, что здесь ему приходилось иметь дело с той
разновидностью слуг, которые имели непростительный недостаток - они не
находились у него в подчинении. В принципе, стоило ему только хотя бы
намекнуть Их Милости и любого из них постигла бы заслуженная кара, но
просить он не любил, с другой стороны, тронь он только кого-либо из них в
надежде остаться безнаказанным, мерзавец непременно пожаловался бы своему
начальнику. А Мемток считал, что разногласия между старшими слугами ведут
к падению нравов среди подчиненных.
пути во дворец. С Их Милостью четыре захваченных дикаря и эскорт.
Приказано немедленно подняться на крышу для встречи повелителя и получения
распоряжений насчет пленников. Все.
имя Дяди, когда он прибывает?
назад. Я искал вас повсюду.
а не отсутствует всю ночь. Шеф-повар, Начальник Протокола, Музыкальный
Директор, Домоправитель, начальники всех департаментов - он не успевал
отдавать приказы: настолько много нужно было их отдать. При этом он не
переставал размышлять. Четыре дикаря? Но кому какое дело до дикарей?
быть там, раз прибывает сам Лорд Протектор.
Когда поле "предохранительного ремня" исчезло, перед ним предстал
совершенно лысый белый человек со злым выражением лица, резкими движениями
и хлыстом. Одет он был в белое одеяние, напоминавшее Хью ночную рубашку,
если бы не красно-золотая нашивка на правом плече, которую Хью
предположительно определил как эмблему повелителя. Та же эмблема
повторялась в рубинах и золоте на медальоне, висящем на груди коротышки на
тяжелой золотой цепочке.
передал его с рук на руки другому белому в ночной рубашке. У этого уже не
было медальона, но зато хлыст был. Хью потер руку и решил, что не стоит
проверять так же эффективен ли этот простой хлыст, как и тот, который был
у их повелителя.
стражу и ушел. Тот отдал какой-то приказ, который Хью, оценив интонации и
жест, понял как: "Ладно, вы, пошли", - и пошел.
лодыжки. Дьюк закричал. Остаток пути он проделал хромая - вниз по спуску,
затем в очень быстрый лифт, и в конце концов - в освещенную, со стенами,
выкрашенными в белый цвет, комнату без окон, которая слегка напоминала
больницу.
хлыста не потребовалось. Он выругался, но повиновался. Хью отнесся к
приказу совершенно спокойно. Кажется, он начал понимать систему. Хлыст
применяли здесь так же, как опытный всадник применяет шпоры - заставляя
беспрекословно повиноваться, но не причиняя вреда.
сторон ударили струи воды. Оператор находился на галерее вверху. Он криком
привлек их внимание, а затем жестами показал, что они должны скрестись.
обдало жидким мылом. Они еще раз помылись, их сполоснули, после чего им
пришлось помыться еще раз. Мытье сопровождалось жестами, недвусмысленно
свидетельствовавшими о том, каким тщательным должно быть мытье. Струи воды
стали очень горячими, затем холодными и, наконец, сменились потоками
горячего воздуха.
помывшись, они стали намного чище, чем когда-либо за все время своего
пребывания в этом мире. Помощник банщика затем налепил им на брови полоски
липкого пластыря, втер им в голову какую-то эмульсию, затем ее же - в их
бороды, уже довольно заметные, так как в этот день они не брились, в их
спины и грудь, ноги и руки и, в конце концов, в их лобки. Прежде чем Дьюк
подчинился последней процедуре, он сподобился заработать еще одно угощение
хлыстом. Зато после этого, когда им хошь - не хошь, пришлось вытерпеть
клизмы, Дьюк стиснул зубы, но подчинился. Ватерклозет присутствовал здесь
в виде небольшого отверстия в полу, и где кружился водоворот. Затем им
очень коротко обстригли ногти на руках и на ногах.
и все их волосы. Когда они вышли из бани, они были абсолютно лысыми, если
не считать бровей.
требуется и затем длинно сплюнув в водоворот. Они прополоскали рот трижды
- жидкость была приятна на вкус, хотя и немного едковата - и когда
закончили эту процедуру, Хью обнаружил, что его зубы теперь кажутся более
чистыми, чем когда-либо раньше. Он почувствовал себя абсолютно чистым,
оживленным, и просто-таки сочащимся благополучием, но вместе с тем у него