Чтение 40–й страницы книги ~Драконья погибель~

"Ты указал мне путь к Сердцу Бездны, и за это я исцелила тебя. Но ты
открыл мне при этом свое имя, Моркелеб. - Она воспроизвела в памяти
мелодию его настоящего имени и видела, как он вздрогнул. - Недаром
говорят: полюбишь дракона - погубишь дракона. И ты выполнишь то, что я
прикажу тебе".

Гнев его ударил, как темный вал; отточенные лезвия чешуи
приподнялись, словно шерсть на собачьем загривке. Вокруг, в черноте храма,
золото, казалось, зашуршало, колеблемое волнами ярости.

"Я - Моркелеб. Я не был и не буду ничьим рабом, тем более рабом
женщины из рода человеческого, пусть даже она и колдунья, видящая во тьме.
Я слушаюсь только своих приказаний".

Злобная тяжесть чужих мыслей сдавила мозг, и темнота начала
сгущаться. Но глаза Дженни были глазами мага; и разум ее каким-то доселе
неведомым образом как бы осветил пространство храма. Она почти уже не
чувствовала страха - странная незнакомая уверенность наполняла душу
Дженни. Тихонько, словно подбирая ноты на своей арфе, она повторила
магическую мелодию во всей ее сложности. И дракон слегка попятился,
судорожно запустив в золото отточенные когти.

"Именем твоим заклинаю тебя, Моркелеб, - продолжала она. - Ты
выполнишь все, что я тебе прикажу. И твоим именем я говорю тебе, что ты не
причинишь вреда ни Джону Аверсину, ни принцу Гарету, ни любому другому
человеческому существу, пока ты здесь, на юге. А как только окрепнешь и
сможешь выдержать путешествие, ты покинешь эти места и вернешься в свой
дом".

Злобный жар исходил от его чешуи, отражаясь в мерцающем золоте.
Дженни чувствовала железную гордость дракона, его презрение к роду
человеческому и, кроме того, яростное нежелание расстаться с награбленным.
На какой-то миг души их схлестнулись и напряглись, как борющиеся змеи.
Дженни ощутила, как сила ее стремительно возрастает, словно порождаемая
самой битвой. Ужас и веселье хлынули в жилы подобно горечи сушеных листьев
табата, и, перестав щадить свою плоть, Дженни схватилась с Моркелебом
всерьез - разум против разума в мерцающих извивах мелодии.

Она вовремя почувствовала, что еще секунда - и отравленный гнев
дракона рухнет на нее всей тяжестью.

"Если ты убьешь меня, я увлеку тебя с собой - в смерть, - успела
предупредить она. - Потому что я умру, повторяя твое имя".

Раздавливающая мозг сила внезапно ослабла, но противники еще смотрели
в глаза друг другу. Затем мысли Дженни были смяты потоком образов и
воспоминаний - непонятных ей и пугающих своей непонятностью. Она
почувствовала восторг спирального падения во тьме; увидела черные горы,
отбрасывающие двойные тени; красные пустыни, не знающие, что такое ветер,
- пустыни, населенные стеклистыми пауками, питающимися солью. Воспоминания
дракона смущали, увлекая в неведомую ей ловушку, и Дженни изо всех сил
боролась с ними с помощью своих собственных воспоминаний. Припомнив
старого Каэрдина, высвистывающего обрывки драконьего имени, она вплела в
мелодию заклятие разрушения и усталости, придав ему ритм ударов
чудовищного сердца - ритм, который она хорошо изучила позавчерашней ночью.

И заклятие сработало. Беззвучный отзвук грома наполнил храм, и
Моркелеб взвился перед ней, как туча, оперенная молниями. Потом ударил -
без предупреждения, по-змеиному, стремительно послав вперед изящную
когтистую лапу.

"Не посмеет..." - сказала она себе, а сердце сжималось в ужасе,
каждая мышца молила о бегстве... Он не может ударить - она владеет его
именем... Она исцелила его, он обязан подчиниться... В испуге Дженни
повторяла и повторяла спасительную мелодию. Сабельные когти свистнули в
каком-нибудь футе от лица, ветерок отбросил волосы. Серебряные глаза
смотрели на Дженни с ненавистью, нечеловеческая ярость била в нее, как
шторм.

Наконец дракон попятился и нехотя уполз на свое золотое ложе.
Полынная горечь расплывалась в черном воздухе.

"У тебя был выбор, Моркелеб: открыть мне свое имя или умереть. -
Дженни мысленно проиграла имя быстрым глиссандо и вдруг почувствовала, что
и ее собственная сила тоже зазвучала, отраженная золотом. - Ты покинешь
эти земли и не вернешься".

Ярость и бешенство унижения прочла Дженни в его глазах. Одного лишь
чувства не было в этом морозно сверкающем взгляде - в нем не было
презрения.

"Ты в самом деле не понимаешь?" - тихо спросил он.

Дженни покачала головой. Снова оглядела храм, черные проемы его арок,
заваленные таким количеством золота, какого она в жизни не видела. Не было
на земле сокровища сказочнее - на одни только рассыпанные здесь монеты
можно было купить весь Бел и добрую половину душ его обитателей. Но, может
быть, потому что Дженни редко имела дело с золотом, она спросила еще раз:

"Почему золото, Моркелеб? Неужели это оно привело тебя сюда?"

Он снова положил голову на лапы, и металл вокруг запел, откликаясь
драконьим именем.

"Золото и мысли о золоте, - сказал он. - Мне все надоело. Жажда
обладания пришла, когда я спал. Знаешь ли ты, колдунья, что значит золото
для драконов?"

Она вновь качнула головой.

"Только то, что они жадны до него, как и люди".

Он фыркнул, и розовато-алое свечение очертило краешки его ноздрей.

"Люди, - размягченно произнес он. - Что они понимают в золоте! Они не
знают, ни что оно такое, ни чем оно может стать. Подойди сюда, колдунья.
Дотронься до меня и вслушайся в мои мысли".

Дженни заколебалась, опасаясь ловушки, но любопытство победило. По
звонким холодным грудам колец, тарелок, канделябров она подобралась к
дракону и приложила руку к огромному нежному веку. Как и раньше, ее
поразило, что кожа у Моркелеба шелковистая и теплая, совсем не похожая на
кожу рептилий. Его разум коснулся разума Дженни, словно рука поводыря.

Она услышала тысячи бормочущих голосов - золото повторяло тайное имя
дракона. Смутные неуловимые ощущения вдруг прояснились, блеснули, обрели
пронзительную изысканность. Дженни уже чудилось, что она в силах различить
голос самой малой золотой вещицы; она слышала гармонический изгиб сосуда,
пение каждой отдельной монетки, нежный звон, заключенный в кристаллическом
сердце алмазов. И память, разбуженная этой невыносимой нежностью,
отозвалась собственными воспоминаниями: вновь возникли голубиных оттенков
сумерки над Мерзлым Водопадом, зимние вечера с Джоном и детьми в Алин
Холде, медвежья шкура перед очагом... Счастье, которому не было названия,
сломало вдруг какую-то плотину в сердце Дженни; она начинала понимать, о
чем толковал Моркелеб.

Музыка стихла. Дженни открыла глаза и почувствовала, что лицо ее
увлажнено слезами. Оглядевшись, она подумала, что, наверное, имя дракона
будет теперь звучать в этом золоте вечно.

Наконец она сказала:

"Одни говорят, что золото, побывавшее у дракона, отравлено... Другие
- что оно приносит удачу... Нужно быть тупицей, чтобы не почувствовать,
как оно пропитано тоской и музыкой..."

"И это тоже", - шепнул его голос в мозгу.

"Но ведь драконы не добывают и не плавят золота. Только гномы да
люди..."

"Мы - как киты, что живут в морях, - отозвался он. - Мы не создаем
вещей. Они не нужны нам, обитающим на островах между камнем и небом. Мы
лежим на скалах, под которыми таится золото, но оно слишком рассеяно в
недрах. Только чистое золото способно петь. Теперь понимаешь?"

Она понимала. И совсем уже не боялась его. Присев рядом с шипастым
плечом, подняла золотую чашу, и драгоценность, казалось, сама повернулась
у нее в руках; Дженни могла теперь отличить ее от дюжины точно таких же.
Отзвук металла был чист, музыка драконьего имени пропитывала чашу подобно
некоему аромату. Дженни впивала завершенность ее изгибов, гладкость
полировки; ручки изображали двух девушек, зацепившихся волосами за ободок
чаши; в крохотных венках можно было различить лилии и розы.

"Моркелеб убил ее владельца, - говорила себе Дженни. - Убил ради
того, чтобы наслаждаться этой музыкой..." И все-таки, несмотря ни на что,
ей было трудно оторвать взгляд от чаши.

"Как ты узнал, что здесь золото?"

"Ты думаешь, что мы, живущие сотни лет, ничего не знаем о людских
путях? Где они строят города, с кем торгуют и чем? Я стар, Дженни Уэйнест.
Даже среди драконов моя магия считается великой. Я был рожден еще до того,
как мы пришли в этот мир. Я чую золото в недрах земли и могу найти его
тропы с такой же легкостью, с какой ты находишь воду с помощью прутика.
Золотая груда возле Хребта всплыла сама, как всплывает огромный лосось во
время нереста".

По мере того, как слова дракона звучали в ее мозгу, перед глазами
проплывала земля - такая, какой он видел ее с высоты: пестрый ковер -
лиловатый, зеленый, коричневый. Дженни различала черно-зеленые чащобы
лесов Вира: нежные, по-зимнему хрупкие облака дубовых крон вытеснялись к
северу грубыми остриями елей и сосен. Она видела бело-серые камни
обнаженного Уинтерлэнда, радужно расцвеченные плесенью и мхом; видела
всплески чудовищных лососей, летящих вниз по реке и настигаемых тенью
драконова крыла. На секунду ей даже показалось, что воздух выталкивает ее,
как вода; по телу прошла упругая плотность холодных струй...

И тут разум Моркелеба сомкнулся, как челюсти. Ловушка захлопнулась.
Со всех сторон подступила душащая темнота, которую не могло одолеть даже
колдовское зрение Дженни. Горло сдавили отчаяние и ужас. Злорадный взгляд
дракона, казалось, следил за ней отовсюду.

Затем, как учил ее Каэрдин и как поступала она потом всю жизнь,
Дженни заставила страх утихнуть и, замкнувшись в пределах своей скудной
маленькой магии, принялась кропотливо - руну за руной, ноту за нотой -
составлять заклинание, вкладывая все силы в каждое новое его звено.