Чтение 40–й страницы книги ~Проклятый~

еще большего замешательства в мозгах. Это было значительно больше, чем
"погребальная истерия" доктора Розена. Это был иной мир, иной род
существования, слишком могущественный и таинственный для способностей и
возможностей врачей и психиатров. Если я хотел как-то помочь Джейн, Нейлу
Манци или этим искупляющим душам, которые преследовали меня прошедшей
ночью, я должен был подробно познакомиться с этим иным миром, откидывая
всякие предубеждения и готовые выводы.

В _с_т_р_а_н_у _м_е_р_т_в_ы_х _т_ы _м_о_ж_е_ш_ь _в_о_й_т_и
т_о_л_ь_к_о _к_а_к _н_а_с_л_е_д_н_и_к_... Так она сказала, как будто
цитировала из книги... _п_о _в_ы_з_о_в_у _т_о_г_о _и_з _р_о_д_н_ы_х_,
к_о_т_о_р_ы_й _у_м_е_р _п_е_р_е_д _т_о_б_о_й_...

Эти слова утвердили меня в более ранней версии, что смертельные
случаи в Грейнитхед имели сверхъестественный характер, что это умершие
вызывали к себе живых - что это был какой-то спиритический сеанс наоборот,
с трагическими, нередко ужасными последствиями.

- По крайней мере теперь я знал только одно: что сам я
неприкосновенен, что я защищен моим еле не родившимся сыном. Может, не от
всей мощи того, что лежало на дне в трюме "Дэвида Дарка", но наверняка от
Джейн.

Сидя за рулем, я чувствовал нарастающую горечь; горечь и усталость.
Охваченный ужасающей депрессией, я повторял себе, что я совершенно
бессилен, что я не могу сделать ничего, чтобы обеспечить покой душе Джейн.
Хотя я и отчаивался после ее смерти, намного худшим было сознание, что ее
душа все еще заключена в эту ужасную бездну среди призраков скелетов и
гниющих трупов. Боль стала более мучительной, а беспомощность и отчаяние
еще усилили старое чувство потери.

Я слушал Брамса по автомобильному магнитофону, чтобы успокоиться, и
болтал с Эдвардом и Форрестом о Джилли Мак-Кормик, о музыке, о корпусе
"Дэвида Дарка"... и снова о Джилли Мак-Кормик.

- Она к тебе неравнодушна? - спросил Эдвард, когда мы выезжали в
пригороды Берлингтона.

- Это кто, Джилли?

- А кто же еще?

- Не знаю, - ответил я. Мне кажется, что между нами есть какая-то
симпатия.

- Ты слышал, - завопил Форрест. - Между нами есть какая-то симпатия.
Так говорит образованный тип вместо: "Мы только друзья".

Эдвард снял очки и протер их мятым платком.

- Восхищаюсь твоим темпом, Джон. Ты действительно прешь к цели, как
"Шерман", когда чего-то хочешь.

- Она очень привлекательная девушка, - ответил я.

- Это точно, - согласился Эдвард. Казалось, что я почувствовал в его
голосе нотку ревности.

Форрест склонился с заднего сиденья вперед и слегка похлопал Эдварда
по плечу.

- Не переживай, - обратился он ко мне, - Эдвард влюбился в Джилли с
первого же взгляда.

В Берлингтоне мы свернули вправо с шоссе номер 95 и поехали на
северо-восток по шоссе номер 93. Автомобиль, разбрызгивая лужи воды,
пересекал их. "Дворники" протестовали неустанным писком резины, скользящей
по стеклу, а на боковых окнах дрожали капли дождя, как будто упорные, не
дающие себя прогнать воспоминания.

- Знаете, - провозгласил Эдвард, - что Брамс играл на фортепиано в
танцклассах и в портовых забегаловках.

- Это еще ничего, - ответил Форрест. - Прокофьев ведь даже готовил
"сукиаки".

- А какую это связь имеет с Брамсом, ко всем чертям? - закипятился
Эдвард.

- Ради Бога, заткнитесь оба, - заревел я. - Я сегодня не в настроении
для академических споров.

Оба послушно заткнулись, и с минуту мы молча ехали под дождем в
сторону графства Дракут. Потом Эдвард заявил:

- Так это правда? С этим "сукиаки"?

- Конечно, - подтвердил Форрест. - Он научился этому в Японии. Но в
то же время он так никогда и не полюбил "суши". Заявлял, сто после "суши"
его постоянно тянет сочинять в такт.

Мы добрались до Тьюксбери через пару минут после двенадцати. Эдвард
уверил нас, что он великолепно помнит дорогу к дому Эвелита. Но тем не
менее в последующие десять минут мы ездили кругами вокруг лужайки,
разыскивая главные ворота. У ограждения стоял пожилой мужчина в длинном,
до пят, непромокаемом плаще с капюшоном и хмуро приглядывался к нам, когда
мы проезжали мимо него в третий раз.

Я съехал на край дороги и остановил машину.

- Крайне извиняюсь, но не подскажете, как нам доехать до дома под
названием Биллингтон?

Мужчина подошел к нам ближе и вперил в нас свой строгий взгляд, как
будто деревенский коп, вынюхивающий, не хиппи ли мы, и не страховые ли мы
агенты из большого города.

- До дома Эвелитов? Вы это ищете?

- Да, извините. Мы договорились с мистером Дугласом Эвелитом на
двенадцать часов.

Мужчина сунул руку под плащ, вытащил "луковицу" наверно в стоун
весом, открыл крышку и посмотрел на циферблат через нижние части своих
комбинированных очков.

- В таком случае вы опоздали. Уже 12.13.

- Только покажите нам дорогу, хорошо? - вмешался Эдвард.

- Да, доедете легко, - ответил тот. Нужно проехать ограждение и с
другой стороны свернуть влево рядом с этим кленом.

- Большое спасибо.

- Не благодарите, - буркнул мужчина. - Я не пошел бы туда ни за какие
сокровища.

- В дом Эвелита? Почему же?

- Этот дом проклят, вот почему. Проклят и безумен. Если бы это от
меня зависело, то я сжег бы его до самого фундамента.

- Ох, успокойтесь, - бросил Эдвард. Видимо, он науськивал старика,
чтобы вытянуть у него побольше информации. - Мистер Эвелит просто
отшельник, вот и все. Но ведь это еще не значит, что в его доме страшно.

- Страшно, говорите? Ну так вот что я вам скажу, сынок, если хотите
увидеть дом, где страшно, то поезжайте мимо дома Эвелита в летнюю ночь,
вот что. Услышите наиболее безумные звуки под солнцем, вопли, стоны и так
долее. Увидите удивительные отблески, танцующие на крыше, и если не
ошибаюсь, то можете ко мне прийти. Поставлю вам обед и дам деньги на билет
назад, откуда вы приехали.

- Из Салема, - ответил Форрест.

- Из Салема, да? - переспросил мужчина. - Ну, если живете в Салеме,
то знаете, о чем я говорю.

- Вопли и стоны? - уверился Эдвард.

- Вопли и стоны, - подтвердил мужчина без дальнейших объяснений.

Эдвард посмотрел на меня, а я посмотрел на Эдварда.

- Надеюсь, что никто из нас не отказывается? - спросил я.

- Конечно, - ответил Эдвард. - А ты, Форрест?

- Я не отказываюсь, - уверил нас Форрест. - Что мне какие-то вопли и
стоны.

- Не забывай и об удивительных отблесках, - предупредил его Эдвард.

Мы поблагодарили мужчину, я прикрыл стекло и объехал ограждение
вокруг. За развесистым кленом, почти полностью к скрытым виноградной лозой
и кустами, находились ворота из кованого железа, ведущие в резиденцию
Биллингтонов, где с 1763 года жила фамилия Эвелитов.

- Мы на месте, - заявил Эдвард. - Не понимаю, как я мог забыть
дорогу. Я поклялся бы, что когда я был здесь последний раз, то ворота были
дальше за ограждением.

- Чуднее и чуднее, как писал Кэррол, - усмехнулся Форрест.

Я остановил машину и вышел. За воротами тянулся широкий, покрытый
гравием подъезд, а в глубине стоял красивый белый дом восемнадцатого века,
с колоннами, зелеными оконницами, серой гонтовой крышей и тремя оконцами
мансарды в крыше. Почти все оконницы на первом этаже были закрыты. Не
очень благоприятное впечатление произвел на меня вид добермана с
подпалинами, который стоял у ступеней, ведущих к передним дверям и
внимательно наблюдая за мной, наставив уши.

- Звонок здесь, - заявил Эдвард и потянул за черный железный захват,
выступающий из столба ворот. Где-то внутри дома раздался сдавленный звон,
а доберман придвинулся еще ближе к воротам, грозно всматриваясь в нас.

- Как ты относишься к собакам? - спросил меня Эдвард.

- Великолепно, - ответил я. - Просто лежу, свернувшись калачиком, и
позволяю себя грызть. На меня никто никогда не жаловался в Американский
Союз Кинологов, что я плохо отношусь к собакам.

Эдвард проницательно посмотрел на меня.

- Чем-то обеспокоен? - спросил он.

- Разве так заметно?

- Или делаешь идиотские замечания, или вообще ничего не говоришь.
Наверно, опять видел ночью свою жену?

- Скажу все позже, о'кей?

- Даже так плохо?

- Еще хуже.

Эдвард придвинулся и неожиданно взял меня за руку.

- Скажешь, когда захочешь, - заявил он. - Но помни, что теперь тебе
уже не надо выносить вес в одиночестве. Теперь у тебя есть друзья, которые
понимают, что творится.

- Спасибо, - с благодарностью ответил я. - Сначала посмотрим, как
пойдут дела со старым Эвелитом. Потом поедем напьемся и расскажу все.