Чтение 40–й страницы книги ~Срочная доставка~

а Йоргенсон был вообще какой-то неприятный.

Чего ему было жалко, так это Корри. Он провел в обществе бывшего
дипломата всего несколько часов, но человек этот ему понравился. Лансинг
отдал ему немного больше половины оставшихся у него монет, и на прощание
они пожали друг другу руки. Приняв денежную помощь, Корри от всего сердца
поблагодарил Лансинга от имени всех членов общины.

- Я буду распоряжаться этой суммой для общей пользы, - сказал он
торжественно. - Уверен, что все, если бы могли, от всего сердца
поблагодарили бы вас.

- Пустяки, - сказал Лансинг. - Возможно, что мы с Мэри еще вернемся.

- Мы оставим для вас место у огня, - пообещал Корри. - Но совершенно
искренне надеюсь, что вам не придется возвращаться сюда. Жить здесь не
очень-то сладко. Может, вам повезет и вы найдете путь отсюда. Кто-то
должен его найти, рано или поздно.

До тех пор, пока об этом не сказал Корри, Лансинг даже не думал о
том, что все еще была надежда отыскать выход из ситуации. Он осознал, что
уже давным-давно отбросил всякую надежду. Единственное, на что он еще
надеялся - это на то, что отыщет Мэри, и тогда они вдвоем взглянут в лицо
надвигающейся судьбе.

Он размышлял об этом, продвигаясь вперед. Конечно, Корри был настроен
внешне более жизнерадостно и оптимистично, чем чувствовал себя внутренне,
но вопрос оставался прежним - осталась ли у них надежда?

Логика говорила, что надежда едва ли остается, и Лансинг испытывал
некоторое отвращение к самому себе за то, что лелеял фантазии о спасении.
И все же, продолжая шагать вперед по лесистым холмам, он чувствовал, что
глубоко внутри неистребимо теплится огонек надежды.

Идти было сравнительно нетрудно. Холмы были с крутыми склонами, но
лес, которым они поросли, был довольно редким. С водой проблем не было.
Время от времени он пересекал небольшие ручьи и родники, которые били
среди камней или в травянистых низинках.

К вечеру он достиг Бесплодного Края. Но это был Бесплодный Край в
уменьшенном варианте, вовсе не тот живописный скульптурный кошмар, через
который им пришлось пройти, покидая город. Здесь работа вешних вод не была
доведена до завершения. Дожди прекратились, обширные эрозионные процессы
завершились раньше, чем образовался настоящий полнокровный Бесплодный
Край. Имелось здесь несколько заливных низин с фантастическими формами,
выточенными водой в горной породе. Но все это не было доведено до конца,
как будто скульптор отбросил свой резец и молоток, в отчаянии или
отвращении не завершив задуманного.

- Завтра, - сказал Лансинг самому себе, - я достигну города.

Он и в самом деле достиг города еще до полудня на следующий день. Он
остановился на вершине высокого холма, одного из тех, что кольцом окружали
город, и смотрел на него. Там, внизу, думал он, его может ждать Мэри. И
подумав об этом, он вдруг обнаружил, что весь дрожит.

Он поспешил вниз по склону холма, отыскал улицу, ведущую к сердцу
города...

Знакомые, привычные, красно-серые стены развалин, куски обвалившихся
стен и карнизов, загромождающих улицу. И вечная пыль повсюду...

На площади он остановился и посмотрел по сторонам, чтобы
сориентироваться. После того, как он определил направление, он сразу
понял, где находится. Слева - разрушенный фасад так называемого здания
городского управления, а вот по этой улице он найдет вход к установке
переноса...

Стоя в центре площади, он громко позвал Мэри, но ему никто не
ответил. Он крикнул еще несколько раз, а потом больше звать не стал,
потому что эхо собственного голоса, дробящееся среди молчаливых домов,
показалось ему жутковатым.

Он пересек площадь и поднялся по широким каменным ступеням ко входу в
здание, где у них был когда-то лагерь. Его шаги вызывали гулкое, тысячью
потусторонних отозвавшееся на его приход голосов, эхо. Он обошел обширный
зал холла, обнаружил там остатки их пребывания в городе - несколько пустых
банок, коробку от печенья, золу унылого холодного кострища, кем-то
позабытую кружку. Он хотел спуститься в подвал и осмотреть комнату с
дверьми в другие миры. Но побоялся. Несколько раз он подходил к лестнице и
каждый раз поворачивал обратно. Чего он боялся? Боялся обнаружить, что
одна из дверей - наверное, в мир цветущих яблонь - открыта? Нет, сказал он
себе, нет, нет и нет. Мэри никогда бы этого не сделала. Теперь бы она
этого не сделала. Возможно, позднее, когда уже никакой надежды не
останется... Но наверняка не сейчас. К тому же, возможно ли это? Бригадир
спрятал куда-то гаечный ключ. Он ведь поклялся, что больше ни одна дверь
не откроется.

Стоя молча, неподвижно у дверей холла, он, казалось, слышал голоса,
словно все они были здесь - Пастор, Бригадир, Сандра, Мэри - только
разговаривали не с ним, а друг с другом. Он попытался закрыть уши,
отрезать себя от призрачных голосов, но те не отставали.

Он предполагал устроить свой лагерь на их старом месте, но теперь
решил, что здесь он не выдержит одиночества. Слишком много
голосов-призраков в памяти. Поэтому он переместился в центр площади,
принялся стаскивать туда хворост для костра. И весь конец дня ушел на то,
чтобы соорудить приличных размеров кучу топлива для будущего гигантского
костра. Потом, когда наступила темнота, он поджег заготовленный сигнальный
огонь. Если Мэри в городе или в его окрестностях, она увидит, наверное,
этот огонь и поймет, что здесь кто-то есть.

Для себя он развел костер поменьше, нормальных скромных размеров,
приготовил кофе, кое-какую еду на ужин. И за едой он попытался составить
план действий на немедленно наступавшее будущее. Но придумать ничего не
смог, кроме того, что нужно обыскать весь город, каждую улицу, если будет
так нужно. Хотя, сказал он себе, это все напрасно потраченные усилия. Если
Мэри в городе или приближается к нему, она направится сразу к площади -
огонь костра даст ей знать, что кто-то есть на площади и, наверное, не зря
развел такой костер.

Когда поднялась убывающая луна, на холм выбрался Плакальщик,
невидимый на расстоянии и в ночи, принялся изливать в темноту свою агонию
одиночества. Лансинг сидел у костра и слушал, отвечая в душе криком
собственной тоски.

- Спускайся сюда, к огню, и поплачем вместе, - сказал он Плакальщику,
хотя тот не мог его услышать, - и мы будем в трауре, ты и я...

Только теперь его ударило потрясение осознания - одиночество может
продолжаться. Может, вообще никогда не кончиться, и он никогда не найдет
Мэри. Он попытался представить, как это будет - он ее больше не увидит
никогда, и до конца жизни будет один, и что он будет чувствовать. И от
этой мысли он поближе подсел к огню, но не почувствовал тепла.

Он попробовал заснуть, но проспал совсем немного. Утром он начал
поиски. До боли сжав зубы, чтобы не поддаться страху, он посетил комнату с
дверьми. Все двери были плотно заперты на засовы и прикручены болтами. Он
отыскал улицу, с которой вел ход к установке переноса, спустился в темноту
и долго стоял, вслушиваясь в пение машин. Он рыскал по улицам, понимая,
что зря тратит время. Но он упорно продолжал искать, чтобы хоть этим
занять себя.

Он искал четыре дня, и ничего не нашел. Потом написал Мэри записку и
оставил у старого костра в холле их здания-лагеря, придавив забытой кем-то
кружкой. После этого отправился в обратный путь, по дороге, ведущей к кубу
и гостинице.

Интересно, сколько же прошло времени с тех пор, как он очутился в
плену этого мира? Он попытался подсчитать дни, но память странно
затуманилась и он каждый раз сбивался, не дойдя до конца. Месяц? Или даже
больше? Казалось, что он потерял в этом непроницаемом непонятном мире
половину всей своей жизни.

Двигаясь по знакомым дорогам, он отмечал приметы, напоминавшие о
прошлом. Вот здесь они останавливались на ночь, говорил он сам себе. Вот
здесь с Мэри случилось странное - она видела в небесах лица, наблюдавшие
за ними. Вот там Юргенс отыскал ручей. Вот здесь я рубил дрова. Но он не
был уверен, что помнит все правильно. Возможно, это было совсем и не то
место. Слишком давно все это было - по меркам его памяти. Целый месяц тому
назад...

Наконец он оказался на холме, откуда был виден куб. Тот стоял на
прежнем месте, такой же ярко-голубой и строго-прекрасный, каким его и
помнил Лансинг. На минуту он почувствовал удивление - нельзя сказать, что
он не ожидал увидеть куб, но он был бы не слишком удивлен, если бы тот в
самом деле куда-то исчез. Окружающий его мир за несколько последних дней
приобрел какое-то призрачное качество, и сам он словно брел сквозь вакуум.

Он спустился с холма, повторяя вслед за дорогой все ее длинные петли
и повороты, достиг дна обширной чаши, в которой стоял куб. Пройдя
последний изгиб дороги, он увидел, что возле него кто-то есть. Он их не
видел до этого, когда стоял на холме, но, однако, они сидели у белого
охранного песочного круга. Они сидели, скрестив ноги, играя в свою
бесконечную карточную игру.

Они не обратили внимания на Лансинга, когда он подошел к ним и
остановился, разглядывая.

Потом он сказал:

- Джентльмены, я обязан вас поблагодарить за веревку, которая спасла
меня от смерти в Хаосе.

Услышав эти слова, игроки подняли головы и уставились на Лансинга. У
них были белые, фарфоровые лица и круглые дыры-глазницы, без ресниц и
бровей - в дырах чернели агаты-глаза. Две прорези ноздрей и прорезь рта.

Они ничего не сказали, просто смотрели на него своими черными
агатовыми глазами, совершенно без всякого выражения, хотя Лансингу и
чудилось какое-то раздражение и немой упрек в выражении этих кукольных