предательством.
рабов и вассалов.. Но никогда не смиришься с равным себе.
нее.
другу, он и она; они были чертовски похожи. Гордость Илариоса тоньше.
Чище. Мягче и разумнее. Он никогда не отверг бы любовь, если бы она
оказалась менее совершенной, чем требовала его прихоть.
на уступку.
холодностью на холодность. - А я должна выполнить обещание.
***
Ночной колокол ударил, когда она уже миновала ворота храма.
было разлито в самом его воздухе. Тени прятались среди тяжелых столбов и
терялись под огромным сводом купола, в открытом центре которого сверкала
единственная ледяная звезда.
ногами сменялись рисунки, разбитые и стершиеся от времени: листья и
цветы, люди и звери, птицы и рыбы. Некоторые из них взобрались на
столбы, обвиваясь вокруг них, блестя тут и там глазами из золота или
драгоценных камней.
на высоком постаменте. Он единственный не имел украшений или драгоценных
инкрустаций: это был простой прямоугольный камень. Но позади него, на
стене, сияло и горело единственное подобие, которое только и мог
допустить бог, - золотое, чистое и величественное, сверкающее даже при
свете мерцающей лампы изображение в полную величину знака Солнца на руке
Мирейна.
ее уст. Спустя мгновение она отвернулась.
маленькие алтари. Там находились гробницы прежних князей. В одной из них
покоилось тело избранницы бога, его невесты, жрицы Санелин. А другая,
очень маленькая, очень древняя, заставила Элиан подойти ближе. Здесь не
лежал ни господин, ни госпожа, здесь не было ни золотых украшений, ни
резьбы. Даже сам камень не имел чистой красоты главного алтаря: простой
серый гранит, грубо обтесанный и вделанный в пол. Его вершина была
относительно гладкой, и это единственное, что можно было видеть,
поскольку алтарь накрывала темная ткань, делавшая тени еще глубже. Но
это было не алтарное покрывало, а мантия с капюшоном. А под ней, в
углублении камня, мерцала вода, которая никогда не застаивалась и не
высыхала, всегда оставаясь свежей и чистой, словно весенний ручеек. Вода
Видения, покрытая мантией Пророка из Хан-Гилена.
Владей мною. Пророчица. Пророчица из Хан-Гилена".
Неужели она владела умом Элиан даже во дворце ее отца, заставила ее
назначить здесь свидание Илариосу, чтобы привести ее к себе?
и увидишь".
она надела платье. Его тяжелые юбки взметнулись вокруг ее лодыжек,
короткие волосы коснулись щек.
выделилась одна. В неясном свете лампы блеснуло золото. Элиан мотнулась
вперед, замерла, затем снова двинулась, уже менее порывисто и без
улыбки.
одеяние, поверх которого набросил темный плащ. Откинутый капюшон лежал
на плечах, обнажая волосы.
сдерживаемый пыл, и страх быть отвергнутым. Если бы Элиан попросила, он
мог бы изображать галантного придворного и говорить о пустяках.
выбор. Горячие сильные руки Илариоса дрожали, лицо побледнело. Взгляд
был спокойным и ясным.
пожалуйста, прости меня.
лицо лишилось последних красок. И тогда Элиан воскликнула:
императрицей или твоей странствующей возлюбленной. Я не могу любить тебя
так. Этой любви во мне нет.
принять твое предложение. Очень хочу. Но не могу. Меня держит Хан-Гилен.
Я связана присягой оруженосца. Я должна принять свою судьбу здесь.
принадлежишь своему господину так же, как я - своему. И когда начнется
война - а это неминуемо случится, потому что мир не выдержит двух
империй, - будет лучше, если мы оба не станем разрываться между двумя
враждующими сторонами. - Но ведь возможно объединение. Если... - Оно
возможно на какое-то время. Может быть, на год, на десять лет, на
двадцать. Но в конце концов произойдет столкновение, и наш союз не
сможет помещать этому. Империи не берут в расчет интересы влюбленных,
даже если эти влюбленные принадлежат к королевским родам. - Нет, -
сказала Элиан, - нет.
печальной, но невинности в ней не было, да и не могло быть вопреки
глупым фантазиям Элиан. Он был принцем Асаниана, сыном тысячелетней
династии императоров. Он сказал:
будет ли это мудростью, или глупостью, или простым умопомрачением.
Потому что ты - любовь моего сердца. Потому что без тебя я не смогу
жить.
выступили тени - стражи Илариоса в своих вечных непроницаемых черных
одеждах, с холодными глазами, вооруженные асанианской сталью. Сила Элиан
не могла подействовать на них.
против магии. Они поклялись умереть за меня, как ты поклялась умереть за
твоего короля-разбойника.
Маски упали, мягкость тоже исчезла, ибо не одна она составляла его
сущность. Мирейн смеялся, когда убивал, а потом плакал над ранеными.
Зиад-Илариос мог плакать убивая и плакать после, но при этом его рука не
становилась менее неумолимой. Он мог схватить Элиан, подчинить ее,
заставить уехать с ним и быть его невестой.
эти царственные мужчины, перед лицом женской непреклонности. Как чудесно
противостоять им; как это похоже на упоение битвой. Элиан чуть не
засмеялась. Она была в плену - и все-таки свободна. Могла выбрать
одного, или другого, или никого. Могла убежать. Могла умереть. Могла
вообще ничего не делать.
бледное лицо. Было ли любовью это нежное безумие? Элиан хотела
поцеловать его. Ударить. Толкнуть на пол этого святого храма и сделать с
ним все что ей захочется. Она хотела убежать от него, отбросить все
мысли о нем, стать той, какой была до того, как он начал свою осаду. Ее
разум кричал ему: "Да! Да, я поеду. К черту все предопределения, к черту
все пророчества, к черту моего надменного короля, который не хочет и не
может говорить".
Он родился, чтобы стать императором. Он состарится, как и все его
родичи, быстро и жестоко. Его золото превратится в серебро, красота
увянет, жизнь сгорит дотла, так как его тело не сможет больше
выдерживать пламя его духа.
ее пламени хватит для обоих. И она сделала бы это добровольно, с
радостью и ликованием. Если бы только ее демон уступил ее языку.
бесконечно нежным, бесконечно печальным:
роковая болезнь. Я слишком сильно тебя люблю. Ты - существо, созданное
для вольного воздуха. В Золотом Дворце ты зачахнешь и умрешь. И я тоже.
Но я был рожден для этого и научился принимать это, а иногда даже
преодолевать. Ты очень многое дала мне. Я узнал тебя и за одно это уже
должен благодарить богов. - Он склонялся все ниже и ниже. - На заре я
уезжаю. Да хранит тебя твой бог. Элиан протянула к нему руки, чтобы
вернуть его, чтобы возразить. Но он исчез. Ночь поглотила его.