беспокойством признаться, что не уверен, с ними ли Джозелла, - ведь,
говоря по правде, все сведения, которые мне удалось собрать, говорили не в
пользу этого. Через Тиншэм она почти наверняка не проезжала. Но если она
уехала не за группой Бидли, то куда? Маловероятно, чтобы в университете
имелся еще один адрес, который я проглядел...
разговоре в той роскошной квартире. Я как бы вновь увидел Джозеллу, как
она сидит в голубом бальном платье и огни свечей вспыхивают в брильянтах.
Мы говорили... "Как насчет Суссекского Даунса? Я знаю там, на северной
стороне, славный старый фермерский дом..." И тогда я понял, что мне
делать...
не слишком обнадеживать.
надеюсь... В общем вы знаете, где мы будем находиться, и можете оба
приехать в Тиншэм и помочь нам протаскивать эту бабу через обруч, пока она
не образумится.
влезал в знакомый грузовик. Коукер вышел проводить меня. Я знаю, почему он
сделал это. Он никогда не говорил об этом ни слова, но я чувствовал, что
его мучают воспоминания о своем первом отчаянном предприятии и о его
последствиях. Он стоял возле кабины, волосы его слиплись, по лицу и за
шиворот текла вода, и он протянул мне руку.
ваша подруга наверняка предпочитает, чтобы вы явились к ней в целости и
сохранности. Желаю вам счастья... и передайте ей мои извинения за все,
когда вы ее найдете.
разбрызгивая грязь, помчался по мокрой дороге.
вода. Затем я ухитрился проехать десяток миль на север в полной
уверенности, что еду на запад, а когда я повернул назад, у меня отказало
зажигание, и я остановился на открытом всем ветрам холме в совершенно
пустынной местности. Эти задержки сильно испортили бодрое настроение, с
которым я пустился в дорогу. К тому времени, когда я справился с
неполадками, был уже час дня, и погода прояснилась.
двадцать миль и проехал без происшествий, мною вновь овладела тоска.
Теперь я был по-настоящему предоставлен самому себе и не мог отделаться от
ощущения одиночества. Оно вновь нахлынуло на меня, как в тот день, когда
мы разделились, чтобы искать Микаэля Бидли; только теперь оно было вдвое
сильнее... Раньше одиночество было для меня просто чем-то нежелательным,
невозможностью перекинуться словом, чем-то, разумеется, временным. В тот
день я узнал, что это нечто гораздо более страшное. Оно могло давить и
угнетать, могло искажать привычные масштабы и играть опасные шутки с
разумом. Оно зловеще пряталось всюду, натягивая нервы и звеня в них
тревогой, не давая ни на минуту забыть, что никто тебе не поможет и никому
ты не нужен. Оно доказывало тебе, что ты атом, летящий в пустоте, и оно
ждало случая напугать тебя, напугать чудовищно - вот чего оно добивалось и
чего нельзя было ему позволить...
изнасиловать его природу. Заключенный и изгнанник знают, что где-то
существуют другие люди; само существование их делает возможным заключение
и изгнание. Но когда стада больше нет, бытие стадного животного кончается.
Оно больше не частица целого; уродец без места в жизни. Если оно не может
удержать разум, оно пропало, пропало окончательно и бесповоротно, самым
чудовищным образом, оно становится лишь судорогой в мышцах трупа.
отчаянная надежда вновь обрести друга в конце дороги удерживала меня от
того, чтобы немедленно повернуть назад и искать облегчения в обществе
Коукера и всех остальных.
они были ужасны, но к тому времени я уже притерпелся к ним. Ужас исчез,
как исчезал из истории ужас, наполнявший поля великих сражений. И кроме
того, я не смотрел больше на эти зрелища, как на часть исполинской,
поражающей воображение трагедии. Моя упорная борьба была личным конфликтом
со стадными инстинктами моей расы. Бесконечная оборона без всякой надежды
на победу. В глубине души я знал, что не выдержу длительного одиночества.
маленьком городке с забытым названием я круто свернул за угол и врезался в
автофургон, загораживавший улицу. К счастью, мой грузовик отделался
царапинами, но машинам удалось так сцепиться, что разъединить их мне
одному в таком тесном пространстве было делом нелегким. Эта проблема
отняла у меня целый час и пошла мне на пользу, заняв мои мысли
практическим делом.
не считать нескольких минут вскоре после того, как я въехал в Нью-Форест.
Сквозь ветви деревьев я вдруг увидел вертолет, летящий на небольшой
высоте. Он двигался так, что должен был пройти над дорогой впереди меня. К
несчастью, деревья у обочины совершенно скрывали дорогу от наблюдения с
воздуха. Я погнал грузовик что было духу, но к тому времени, когда я
выскочил на открытую местность, вертолет был уже крошечным пятнышком,
удалявшимся на север. Тем не менее даже один вид его доставил мне
облегчение.
расположенной возле опушки зеленого массива. На первый взгляд она казалась
очаровательной, словно картинка, эта пестрая смесь соломенных и черепичных
крыш с цветущими садами. Но мне не хотелось вглядываться в эти сады, когда
я проезжал мимо них: слишком часто виднелись в них триффиды, нелепо
торчащие среди цветов. Я был уже недалек от окраины, когда из ворот
последнего сада вырвалась крошечная фигурка и побежала по дороге ко мне
навстречу, размахивая руками. Я затормозил, привычно огляделся, нет ли
поблизости триффидов, затем взял ружье и соскочил на землю.
было лет девять или десять. Хорошенькая малышка - это было сразу видно,
хотя ее каштановые волосы были растрепаны, а лицо в грязи от размазанных
слез. Она потянула меня за рукав.
пойдите и посмотрите, что с Томми.
Мой разум, казалось, вырвался из ящика, в который я его заключил. Мне
хотелось поднять ее и прижать к себе. Я чувствовал, как к моим глазам
подступают слезы. Я протянул ей руку, и она ухватилась за нее. Мы пошли к
воротам, откуда она выбежала.
взгляда было достаточно, чтобы понять, что с ним случилось.
И оно собиралось ударить меня, когда я хотела помочь ему. Ужасное чудище!
барабанить черенками по стеблю - совершенно как тот, в Стипл-Хони. И как
тогда, я заставил его замолчать выстрелом из второго ствола.
бледной щеке. Это случилось, должно быть, несколько часов назад. Она
опустилась возле него на колени.
была такая маленькая. Девочка собрала букетик цветов и положила сверху.
Затем мы уехали.
с мамой и отцом, так что они ослепли. Отец ушел позвать на помощь и не
вернулся. Потом пошла мама, строго наказав детям из дома не отлучаться.
Она вернулась вся в слезах. На следующий день она опять пошла и на этот
раз больше не вернулась. Дети съели все, что было в доме, потом есть стало
нечего. В конце концов Сюзен проголодалась так, что решилась нарушить
мамин наказ, и пошла попросить помощь в лавке мисс Уолтон. Лавка была
открыта, но мисс Уолтон там не было. Сюзен позвала, никто не вышел. Тогда
она взяла немного пирожков, печенья и конфет, решив, что мисс Уолтон
скажет об этом потом.