Чтение 40–й страницы книги ~Давай поженимся~

Руфь кинулась к нему в объятия прямо в передней. Она была возбуждена,
игриво настроена. Хоть он и качнулся назад и обнял ее с опаской, ему это
явно польстило.

- Что, детка? Неужели ты так быстро без меня соскучилась? - Он погладил
ее по спине, по своей же рубашке.

- Отвези меня на пляж, - попросила она. - Отвези всех нас на пляж.

Залив у Лонг-Айленда был такого синего цвета, какого никогда не добьешься
на полотне, цвета столь интенсивного, что на него ушла бы вся краска, тюбик
за тюбиком, - синее копировальной бумаги и ярче белого титаниума. Высокие
осенние приливы прибили всякий мусор к самым дюнам; массивная килевая балка
лежала, выброшенная бурей, и под ее прикрытием здесь разводили костры,
оставившие черные подпалины. Дети умчались вперед, а еще дальше, за ними,
широкими кругами носился спущенный с поводка пес, и лай его с большим
опозданием долетал до их ушей. Вода холодом сковала лодыжки Руфи, и она
вздрогнула, словно от счастья. Она прильнула к Джерри, взяла его под руку и
сказала ему, глядя, как подпрыгивают головки детей, пересекая круги,
оставленные собакой, что у нее задержка на три или четыре дня, но пусть он
не волнуется.

Он спросил - почему.

Она сказала, что сделает аборт.

Он закрыл глаза и на ходу повернул лицо к солнцу, хотя солнце было уже
слишком низкое и не давало загара. Он сказал, что это мерзко.

Она согласилась, но ведь из стоящих перед ней альтернатив эта - наименее
мерзкая. Она считает, что нельзя производить на свет ребенка, у которого нет
отца.

Он указал на детей, плясавших на просторе, точно солнечные крапинки, и
сказал, что это все равно, что убить одного из них. Кого она выберет -
Джоанну, Чарли или Джоффри?

Руфь сказала - глупости, вовсе это не так: ведь это все равно что убить
рыбу, даже меньше. А силы моря, словно внося свою лепту в их беседу,
выбрасывали им под ноги крошечные серебряные тельца - рыбок, попавших в
водоворот прилива. Руфь вслух вспомнила о выкидыше, который был у нее шесть
лет тому назад; снова рассказала, как держала зародыш в руках, а потом
спустила в туалет, и ей нисколько не было страшно.

Но, сказал он, то произошло по воле Всевышнего. А теперь это произойдет
по их воле.

Конечно, сказала она, - и нетерпимость ее отца к предрассудкам проявилась
в стремительности, с какой она это произнесла: конечно, это не одно и то же.
Но она знает, что может и хочет на это пойти. Хочет сделать ему такой
подарок. Если надо, она полетит в Швецию, в Японию.

Он же винил во всем себя: зачем он продолжал спать с нею, после того как
разлюбил - или ему казалось, что разлюбил ее.

Она возразила: это неестественно - жить вместе, а спать врозь.

Он с нею не согласился. Но его несогласие - Руфь это чувствовала -
главным образом объяснялось стремлением снять с себя моральную
ответственность за аборт. Интуиция подсказывала Руфи, что теперь Джерри
перейдет к преувеличениям, к пародии. Он вдруг остановился и, размахивая
руками, объявил:

- Какой же это подарок - убить моего ребенка, чтоб потом, когда я умру,
эта рыба таращилась на меня в чистилище.

- Ах, Джерри, - вздохнула Руфь. - Возможно, ничего и не потребуется.

- Три дня - большой срок, - сказал он. - Мир был наполовину сотворен за
три дня. - И он обвел широким жестом сияющий мир вокруг.

- Ничего не известно, - сказала Руфь. - У женщин всяко бывает. Я чувствую
себя так странно, все меня раздражает, как обычно перед началом.

- Ты просто чувствуешь себя, как беременная, - сказал он и, вдруг
остановившись, обхватил ее за бедра и приподнял, так что мокрые ноги ее
заболтались в воздухе. - Солнышко, - сказал он. - У тебя будет маленький
ребеночек!

- Опусти меня, - сказала она; он опустил, и она невольно рассмеялась,
глядя на его облупленный нос, его улыбку, полную страха. Смех будто снял
сдерживающие оковы: она расплакалась, повернулась и зашагала назад, к дому,
а он окликнул детей и последовал за нею.

Джерри докосил за нее лужайку и рано поужинал вместе с ними. Пока Руфь
мыла посуду, он приготовил детям ванну и пижамы и почитал на ночь книжку.
Когда Джоанна улеглась в постель, часы показывали уже начало девятого, и
Джерри явно заторопился. Возможно, у него была заранее назначена встреча с
Салли: Руфь сомневалась, что они порвали всякую связь, как он утверждал. Она
попыталась его удержать, но он сказал - нет, надо мужаться. Он собрал разные
мелочи, которые забыл взять накануне, прихватил два одеяла, потому что в
коттедже могло быть холодно, и, словно навьюченный бродяга, пошатываясь,
вышел за дверь. Не успел он уехать, как Руфи захотелось позвонить ему,
сказать, что все это - нелепица. Бывают такие дурацкие несчастные случаи:
изменила курс шалая стрела, отлетел в сторону осколок металла - и человек
потерял глаз: отклонись они на полдюйма - и никакой беды не случилось бы.

Руфь сдерживалась и не звонила Джерри, хотя номер его телефона смотрел на
нее с обратной стороны невскрытого конверта на телефонном столике. Она
покружила по дому, подобрала игрушки, вылила остатки вермута в кухонную
раковину, приняла нестерпимо горячую ванну и полистала ?Дети разведенных?.
Потом захлопнула книжку. Вяз стоял перед ее глазами огромной подушкой тени.
Она закрыла глаза. Обрывки каких-то глупостей, фотомонтаж из снов замелькал
во тьме за ее закрытыми веками, - наконец раздался звонок. Голос у Джерри
был хриплый, несчастный. Он заранее подготовил свою речь.

- Я не хочу, чтобы ты делала аборт. Это было бы дурно. А в нашей жизни
надо крепко держаться всего, что явно хорошо или явно дурно: слишком много
ведь такого, что не поймешь. Если ты беременна, я возвращаюсь и остаюсь
твоим мужем, и мы с Салли забудем друг друга.

- Не так надо эту проблему решать.

- Я знаю, но прошу тебя: уступи. Я все ждал Божьего слова, и вот оно.
Решительно выбрось аборт из головы.

- Это очень хорошо и великодушно с твоей стороны, Джерри, но я все равно
сделаю аборт. Даже если ты порвешь с этой женщиной, мы не можем радоваться
появлению еще одного ребенка.

- Ну, это мы обсудим потом. Я просто хотел, чтобы ты знала. Спокойной
ночи. Спи крепко. Ты очень мужественная.

Ему стало явно легче от ее твердости. Держа омертвевшую трубку в руке,
она поняла: ему стало легче, потому что появилась возможность выбора. Если
она беременна, он не расстанется с нею; если нет, то расстанется.

В воскресенье утром, чуть свет, задолго до того, как проснулись дети, а
колокольный звон католической церкви на другом конце города стал сзывать
верующих к первой мессе, Руфь обнаружила, что нездорова. Она стояла в
ванной, смотрела на кусок туалетной бумаги, который держала в руке, и у нее
возникло вполне отчетливое чувство, что и бумага, и кровь на ней, и утренний
свет, усиленный кафелем ванной, и ее собственная, с набухшими венами, рука -
все это одно целое. За ночь фотография проявилась. Ее жизнь за последнее
время, ее борьба и смятенье - все свелось вот к этому, к красной кляксе на
белом, к обычному пятну. Послание ее тела неизвестно кому, недвусмысленное
объявление о том, что она пуста. Говоря языком современных абстракций, в
руке у нее был не иероглиф и не символ, нет, - это была она сама, то, к чему
все свелось; бесспорно - она сама. Руфь спустила воду.

IV. КАК РЕАГИРОВАЛ РИЧАРД

- Алло?

Голос принадлежал Ричарду.

Джерри уже стоял у двери. Шел десятый час, и ему пора было возвращаться в
коттедж - на третью ночевку. Внезапно зазвонил телефон - не подумав, он снял
трубку. И сейчас держал в руке низкий, гулкий, напыщенный, отвратительный
голос Ричарда. Он произнес в ответ:

- Алло.

- Джерри, - сказал Ричард, - мне кажется, нам вчетвером неплохо бы
поговорить.

- О чем?

- Я думаю, ты знаешь о чем.

- Знаю? - Голос звучал у него в ухе, и никуда от этого не деться, не
повернуть поток вспять и не перекрыть его, этот поток, который, казалось,
уносил куда-то - одно за другим - все его опустившиеся внутренности. У
Джерри почва ушла из-под ног.

Ричард сказал:

- Ты именно такую хочешь вести игру, Джерри?

- Какую игру?

- Прекрати, давай все-таки будем взрослыми. Салли сказала мне, что вы с
ней вот уже полгода любовники.

Джерри молчал и в образовавшейся воронке тишины снова и снова спрашивал
себя, можно ли сказать про женщину - ?любовник?.

- Так что же? - спросил Ричард, - Она врет?

Это была вилка. Когда они только переехали сюда, Джерри с. Ричардом
играли в шахматы, пока Джерри не стал уклоняться. Уклонялся же он не потому,
что они с Ричардом были неравными игроками, - как ни странно, их силы были
равны, - а потому, что сам себя презирал за малодушный страх перед
проигрышем. Джерри не получал удовольствия от игры, если проигрывал; у него
даже не возникало чувства товарищества, как в покере, или приятного
ощущения, что он поупражнял свой ум, - в памяти оставался лишь затхлый,
прокуренный воздух, долгие часы бдения и уверенность, что его перехитрили.
При вилке конем кто-то всегда теряет фигуру.

Руфь, бледная от перенапряжения, стоя у камина, делала ему знаки и одними
губами беззвучно спрашивала: ?Кто это??

Джерри вздохнул - ему сразу стало легче: ничего тут не поделаешь, будь
как будет, будь все, как будет.

- Нет, - сказал он Ричарду. - Она не врет.