нам и консилиум порекомендовал. Теперь все уже сделает время. А мы,
навязчивые врачеватели, уже, собственно, вам и не нужны.
двусмысленны были эти его фразы.
Расчудесное местечко. Сама природа там над вами поработает. Родные будут
вас постоянно навещать: тут на "Зимчике", - склонный к уменьшительным,
ласкательным оборотам речи, врач даже и автомобиль марки "ЗИМ" называл
"Зимчиком", - двадцать минут ходу. Подержим вас там месячишка два. А то и
три. Будете и в "Щеглах" под нашим верховным попечением. Свежий воздух,
покои - это главное ваше лекарство. А мы лишь поможем работе природы.
Назначу вам, дорогой, рентгенотерапию.
не выражало. Он будто доверчиво внимал говорливому врачу. И лишь на миг
слегка опустил веки, чтобы и в глазах не проблеснула боль понимания.
Рентгенотерапия. Этим словом в лоб, как и в Тишландии, была названа его
болезнь. Застегивая твердый воротничок своей сорочки, Александр Леонтьевич
произнес:
предпочел уйти от прямого ответа:
где...
вполоборота и, посматривая в окно на подернутое наволочью осеннее
московское небо, аккуратно завязывал темный галстук. Привычная дрожь
сотрясала пальцы, ткань трепетала, но легла безупречным узлом.
письменному столу, машинально придвинул свой острый жесткий карандаш. В
свое время он такого рода колким острием метил любую несообразность,
неточность, сомнительную цифру в отчетах и сводках, как бы пронзал всякую
фальшь.
улыбнулся:
По-видимому, вы удачно их назначили.
ваша бумага.
Профессор опять воззрился в потолок. Неужели он допустил эту оплошку,
что-то перепутал, подмахнул противопоказанное назначение? Правда, дело
идет всего только о грелках, но все же скандал. Подсудное дело. И,
главное, существует документ. Владимир Петрович отер пухлой рукой лоб, где
проступила легкая испарина.
средства более эффективные. Кстати, дайте-ка взгляну на эту мою
бумаженцию.
глаз, в упор устремленных на профессора. Ни единого грубого или
язвительного слова больной не произнес, но врач внутренне корчился, словно
истязуемый. Щеки, к которым подступала борода, побагровели.
медицинские бумаги. Вот мне она понадобилась, а...
правила, вы найдете и в истории болезни. Придете к себе, прочтете. Не так
ли?
считавшийся доныне образцовым врачом и администратором, в смятении смотрел
на опять приоткрывшийся в улыбке оскал, на нестираемые тени обреченности,
притемнившие лицо и руки этого человека, подхлестывавшего еще год назад
министров. "Все знает. Все наши порядки". Тянуло как-либо приличней
закруглиться и уйти.
тонко. Вы понимаете?
толстяка, но вдруг будто угас. И лишь промолвил:
покинул палату-полулюкс. И, шумно отдуваясь, спустился по лестнице в свой
кабинет. Запер дверь на ключ. Вынул из шкафа папку, в которой хранилась
вся документация о больном Онисимове... Перелистал. Снова вернулся к
первой странице. Еще раз все прочел. Что за черт - тут ни о каких грелках
ни словечка! Значит, Онисимов попросту, что называется, взял его на
пушку?! Ну, извините, дорогой, к вам я больше не ходок.
неизменную свою аккуратность, на широкой, как бы вовсе не больничной,
красного дерева кровати, и глядел в стену.
переоделся, повесил костюм в шкаф, прилег на постель в пижаме. И снова
уставился в стену.
халат строгими прямыми линиями подчеркивал прямизну ее стана, ее шеи,
твердо державшей седеющую, гладко причесанную голову. Александр Леонтьевич
поднялся и, стараясь не утратить самообладания, сказал:
рентгенотерапия.
вопреки воле катились по серым щекам.
43
главы Института терапии.
слышалось учащенное дыхание. Явно взволнованная, Елена Антоновна все же
блюла этикет вежливости.
нельзя, к чему приезжать? И произнес:
Александр Леонтьевич вопросами заставил его... В общем, все уяснил. И
когда я пришла, стал мне рассказывать, и потекли слезы. Я прошу вас,
приезжайте, и что-нибудь ему скажите. Он вас охотно повидает. Никого
другого сейчас видеть не хочет.
больницы посторонний.
сомнение.
Николаевич вздохнул. Придется сегодняшние планы изменить. Что же, надо
попытаться успокоить Онисимова, как-то ослабить психическую травму. Быстро
отдав несколько распоряжений, наведя порядок на письменном столе, Соловьев
вызвал машину и, легкий, стройный, элегантный, прикрыв шляпой седой
венчик, поехал в больницу, где лежал Онисимов. Признаться, снискавший
широкое признание терапевт недолюбливал это выделенное среди иных лечебное
заведение: еще в сталинское время он разрешил себе сказать, что там
рентгеном просвечивают не столько больных, сколько врачей. И в стране и во
всем мире многое с тех пор переменилось, но медицинские порядки, как
однажды, имея в виду все ту же больницу, пошутил Соловьев, выстояли.
врача-ученого встретил в коридоре второго этажа бородатый заведующий
отделением, уже избавившийся от ложных тревог, опять обретший
располагающее благодушие. Он потащил к себе в кабинет своего изящного
собрата.
игру нашу разгадывает. И больше я к нему не пойду. Да и вам бы не
советовал.
"История болезни N_2277, А.Л.Онисимов". В папке покоилось уже несколько
десятков исписанных страниц. Соловьев их полистал. Они содержали не только
историю данного заболевания (анамнез морби, как говорят медики), но и
своего рола историю жизни (анамнез витэ). Сведения, занесенные сюда, уже
не были новы для Соловьева, но сейчас предстали будто выстроенными в некий
ряд.
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Суворов Виктор
Эриксон Стивен
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий