железной дороге, был уволен, а теперь развозит молоко. Ты его знаешь и как
будто даже пыталась соблазнить его. Помнишь, тот высокий, черноволосый и
смуглый парень, который подрался на балу в Клюзо? Его прозвище -
Красавчик. Они только что зажили "по-семейному" (как мне сообщил Нобле);
весь рабочий люд в Клюзо только об этом и говорит, так как она, кажется,
отличалась до сих пор самой суровой добродетелью. Секретарша дирекции
(прыщавая пигалица) сказала: "Стоило Пьеретте столько лег разыгрывать
недотрогу, чтобы теперь спутаться с макаронщиком".
вовсе не "от сердца". Итальянец Пьеретты слывет передовым коммунистом; в
прошлом году он взбунтовал всех землекопов на своем участке, образовал из
этих итальянцев и арабов нечто вроде ополчения. И говорят, до сих пор
руководит ими. Пьеретта Амабль - фанатичка, как и все коммунисты. Она ни
за что не согласится "деклассироваться", сойдясь с таким человеком, как я,
если б я даже возымел такие намерения. Она, несомненно, сочла за благо
вступить "через посредство" Красавчика в союз со всеми народами
колониальных и полуколониальных стран, говоря языком коммунистов.
сумку с провизией, на нем был, как видно, лучший его костюм и розовая
рубашка (итальянский вкус!). Словом, принарядился ради праздника. А она
все равно была гордая, как всегда, и в черном своем заштопанном платьице
казалась удивительно породистой, и держится она так, как не умеют
держаться наши с тобой знакомые. Наверно, вот с таким же гордым
спокойствием выступала Элеонора Аквитанская рука об руку с Генрихом
Английским, грубым саксом, за которого она вышла замуж из государственных
соображений, радея о своем королевстве. Ведь теперь только коммунисты
способны поставить политические интересы выше голоса сердца и даже тела.
два несчастных детеныша, далекие от каких бы то ни было интересов:
сердечных, плотских, денежных, политических, - и нам остается только
посылать друг другу нежные и довольно невеселые приветствия.
женщину. Да и не было ли меж нами такой любви?
Твоя Пьеретта мне нравится: у нас с ней одинаковый вкус. Мы бы с ней
подружились, если б ты привез ее ко мне, а не допустил бы, чтобы ее увели
из-под самого твоего носа. Но раз эта девчонка питает склонность к
красивым мужчинам, для тебя не все потеряно. Ведь женщины находят тебя
красивым. Только я одна знаю тебя как облупленного и чувствую, сколько в
тебе "дряблости", несмотря на твою шею Юпитера Олимпийского, какая
приторность в твоем голосе, который мои школьные подруги называли
бархатным (хотя, откровенно говоря, он скорее уж ватный), какая пустота за
твоим высоким челом, торжественным, будто Сакре-Кер. Но все это может
создать иллюзию мужественности.
этой девчонкой, в которую ты влюблен, хотя и пытаешься (весьма неловко)
отнекиваться от этого. А если приедешь с ней, то придется тебе, пожалуй,
защищать свою добычу от меня самой, если ты собираешься владеть ею в
единственном числе (у тебя ведь хватит ума на такие выдумки).
вдребезги пьяны в тот вечер, когда "это" могло произойти.
самого вечера, когда впервые увидел ее на балу в Клюзо, такую стройную,
строгую, полюбил с того мгновения, когда она, улыбнувшись, с такой
благородной простотой отказалась танцевать со мной. Но я тогда еще не
знал, что такое любовь, и не догадывался, что она пришла ко мне.
и я втайне уже сознавал, что меня интересует эта гордая женщина, делегатка
"моих" рабочих. Но я не знал, из чего исходит мое тяготение к ней, и
смешивал свое все возраставшее чувство с вечной моей потребностью
заслужить уважение наших "классовых врагов".
когда она преспокойно "одернула" меня, я еще не знал, что люблю ее. Но
когда на прощанье она улыбнулась "почти нежной" улыбкой, я предался смелым
мечтам! В воображении я видел себя возле нее, видел ее возле меня - на
всех путях земных и во всех обстоятельствах жизни.
она недосягаема для меня: к преграде классовой, стоящей меж нами, еще
прибавилось ее чувство к другому. Но было уже поздно. С того мгновения,
когда я так глупо усмотрел проблеск нежности в ее улыбке и вообразил, что
Пьеретта может полюбить меня, я сам крепко полюбил ее. И теперь я уж не
властен над своим сердцем. Вот и все.
себе в кабинет. Моя любовь может показаться ей оскорбительной - ведь я
вдвойне хозяин Пьеретты: как директор по кадрам, а еще больше как сын
мадам Эмполи, связанный через нее с несколькими семействами, которые
держат в своих руках почти все текстильные фабрики в мире. Она подумает,
что я хочу ее купить. А тогда даже то немногое, что я попытался сделать
для нее и для ее товарищей, - это заступничество перед твоим отцом и моей
матерью, так неудачно обернувшееся (до сих пор еще не понимаю почему), но
все же убедившее Пьеретту Амабль в моих благих намерениях, - показалось бы
совсем иным; вздумай я теперь открыться в своих чувствах, все было бы
опошлено и я предстал бы в роли галантного покупателя уличной красотки,
которую он угощает рюмочкой спиртного, прежде чем сторговаться с нею на
ночь.
стол. Я предоставил Нобле разговаривать с ней. Мне бы не удалось скрыть
своего волнения, а тогда я навеки лишился бы надежды прочесть в ее глазах
не одно лишь презрение. Я заперся на ключ во избежание каких-нибудь
сюрпризов, а сам приник ухом к дверям, чтобы слышать ее голос. Ока о
чем-то спорила, очень решительно. Иногда она останавливалась посреди
фразы, и я узнавал обычные ее краткие паузы, которые заметил во время
наших с нею бесед, - я понимал, что они вызваны вовсе не нерешительностью,
а желанием подыскать верное слово, высказать свою мысль как можно точнее;
даже в этих паузах сказывалась ее гордость. Я опять с восторгом подмечал
эти краткие мгновения молчания. Целых четверть часа я слышал ее голос,
ловил каждую паузу - право, я давно уже не был так счастлив.
любовных мук, то совсем не знал и другого - я даже не подозревал, какое
блаженство дают человеку самые смехотворные мелочи, хоть сколько-нибудь
утоляющие его любовную жажду.
перед началом работы на фабрике и перед фабричным гудком, в час скончания
смены. Старик весьма удивлен моим внезапным интересом к его прививкам и
гибридам. А дело в том, что дорога от фабрики к рабочему поселку пролегает
мимо розария и оттуда я могу видеть Пьеретту Амабль, когда она идет на
фабрику и когда возвращается домой. Утром она бежит быстро-быстро и несет
в руке жестяной судочек с завтраком. Обожаю этот судочек. Видишь, какие
глупые чувства внушает мне любовь. После работы за ней иногда заходит ее
итальянец, и они идут под ручку. Он никогда не забывает преподнести ей
какой-нибудь цветок, и Пьеретта прикалывает его себе на грудь. Так вот, я
с восторгом вставал бы до рассвета и ездил бы собирать бидоны с молоком у
здешних ужасных мужиков, как собирает их этот малый, я с наслаждением жил
бы так же, как он, пусть меня ждала бы лопата землекопа или грузовик
сливного пункта, лишь бы иметь право не то чтобы проводить с Пьереттой
ночи - о таком счастье я и мечтать не смею, - а только право выходить ей
навстречу и ждать ее с цветком в руке у ворот "моей" фабрики.
мимо розария, и она смеялась, запрокидывая голову, и смотрела ему в глаза.
А он милостиво улыбался, и только - очевидно, он находит, что все это в
порядке вещей. Я следил за ними; как тигр. Никогда еще никто так не желал
смерти своему врагу.