И только ради тебя я готов был уступить, но только не теперь... А теперь
я...
произнес уже членораздельно:
пять лет. Не желаю множить страдания...
ей из "Двенадцати стульев" размышления о роли матраса в семейной жизни, а
она болтала ногами и заливалась смехом.
жилой и благоустроенный. Перво-наперво обзавелись мощной электроплиткой и
подержанным, зато приемистым холодильником "ЗИЛ".
при скалке...
занимаемая юной четой Баренцевых, числилась отдельной. Но фактически дело
обстояло несколько иначе. Во-первых, была еще и квартира сто десятая, прямо
над ними, в башне. До революции и потом, вплоть до начала шестидесятых, в
башне традиционно жил трубочист, но когда в доме провели центральное
отопление и должность трубочиста была упразднена, ЖЭК начал селить в башне
своих работников - дворников и сантехников. В ту пору там жила дворничиха
Ма-руся - существо круглолицее, тихое и деликатное. Башня была оборудована
раковиной и газовой плитой, но ни ванной, ни туалета в ней не было, поэтому
Марусе всякий раз приходилось спускаться к Баренцевым, и у нее были свои
ключи от их квартиры. У них, в свою очередь, помимо комнаты в двадцать пять
метров, была и ванная, и уборная, зато не было кухни, поэтому чайник они
кипятили на электроплитке, там же жарили яичницу и разогревали консервы, а
когда возникала надобность сготовить что-нибудь более капитальное,
пользовались кухней квартиры номер тридцать четыре. Туда можно было попасть
через длинный балкон, куда выходили двери их комнаты и этой самой кухни.
Балкон круглый год держали открытым, и хоть зимой это было не очень приятно,
но все же удобнее, чем по отвесной чердачной лестнице лазать к Марусе.
через ту же тридцать четвертую квартиру. Сначала надо было войти в роскошный
старинный подъезд с витыми беломраморными лестницами, высоченными зеркалами
в бронзовых рамах и хрустальными светильниками в форме ромашек и тюльпанов.
позеленевшие от времени наяды и фавны. Цветочные мотивы светильников
повторялись в бронзовой решетке лифтовой шахты, а гроздья фруктов,
вкрапленные в цветочные орнаменты решетки, эхом отдавались в лепном бордюре,
протянутом по верху стен. Темный вместительный лифт неспешно, с благородным
скрипом возносил на шестой, последний этаж. Там, на площадку, выложенную
мозаикой на античные темы, выходили две монументальные дубовые двери. Одна
из них была намертво заколочена еще в незапамятные времена, так что даже
старожилы затруднялись припомнить, что, собственно, за ней находилось. Из-за
второй, несмотря на отличную звукоизоляцию, круглые сутки доносились гвалт,
ругань, взрывы слез или смеха, песни или звон разбиваемой посуды, несло
квашеной капустой, жареной рыбой, постоянно примешивались и другие запахи,
неопределенные, но сильные.
редкость шумное и бестолковое семейство Яблонских - пожилая пара, Рувим
Аркадьевич и Пятилетка Абрамовна, незамужняя сестра кого-то из них,
откликавшаяся на имя "тетя Фира", их старший сын Оскар с женой Оксаной
Григорьевной и тремя тощими, горластыми мальчишками - двое задир и один
плакса, - и холостой младший сын Гоша, полная противоположность остальным
членам семейства. Если все прочие Яблонские были малы ростом, взбалмошны,
суетливы, подвижны, как обезьяны, и, за исключением толстушки тети Фиры,
дистрофически худы, то Гоша был громадный, толстый, медлительный и
спокойный, как танк. И еще была бабушка, высохшая, как мумия,
девяностолетняя старушка, лысая и без единого зуба, зато сохранившая
прекрасную память и живой ум. Имя и отчество бабушки все позабыли, если
вообще знали, она сама себя называла "бабушка", так и представлялась гостям,
протягивая тоненькую и корявую, как прутик, лапку:
квартиру Яблонских, пользоваться им старались как можно реже. Иначе они
рисковали оказаться в эпицентре очередной семейной разборки. При виде Линды
Яблонские дружно замолкали, сопровождали ее многозначительными взглядами, а
вот Нила норовили привлечь в качестве третейского судьи, дергая за рукав,
тыча в грудь, крича в ухо.
из Яблонских существовал в общении с Нилом свой конек.
пройтись насчет бездарности нынешнего руководства и невыгодно сравнить
теперешние времена с золотой эрой Сталина и Кагановича, когда был порядок,
обилие продуктов на прилавках и чуть не ежемесячное снижение цен.
рассказывать о своих и чужих болячках, о новейших лекарствах и методах
традиционной и нетрадиционной медицины.
выработавший за последние десять лет стойкую аллергию на подобные разговоры,
зверел окончательно и попросту удирал через балкон после первых же фраз.
начиналось сызнова.
блондинка с потугами на интеллигентность. Работала она в сугубо женском
коллективе какого-то проектного института и все норовила выхвалить перед
Нилом какую-нибудь из своих молодых сослуживиц - культурных,
высоконравственных, домовитых, способных создать крепкую семью. "Вы не
подумайте, я не хочу сказать ничего плохого..." - всякий раз начинала она,
закатывая глазки. Нил убегал, не дослушав.
взахлеб рассказывал о своих изобретениях - например, музыкальном унитазе:
когда садишься, играет военный марш, а когда дергаешь за ручку, то
перестает' - и о блистательных коммерческих гешефтах, которые в ближайшем
будущем принесут ему и его семье баснословные дивиденды. Он беспрестанно
покупал и продавал какой-то сомнительный антиквариат, встраивал всех
желающих в безумно сложные цепочки обмена жилплощади, разрабатывал
безошибочные системы выигрыша в "Спортлото", выращивал на продажу кактусы и
попугаев. В эти предприятия, как в черные дыры, ухала вся его скромная
инженерская зарплата, а большая часть жалованья жены и пенсии родителей
уходила на покрытие долгов. Практически всю семью кормил и одевал Гоша -
телевизионный мастер высочайшего класса, способный, помимо этого,
отремонтировать что угодно - от автомобиля до утюга. Собственно, из всего
семейства с ним одним и можно было общаться. Случалось, они и сами зазывали
его, то на чашечку кофе, а то и на стаканчик портвейна.
жарили яичницу и разогревали готовые продукты из кулинарии. В холодильнике
не переводилось заливное в блестящих жестяных формочках и любимое Линдой
"мартовское" пиво. Когда же такая "домашняя" пища надоедала, они одевались и
шли перекусить куда поближе - в "Мушкеты", к "Чванову" или в недавно
открывшуюся стеклянно-бетонную "Орбиту".
корни - и прорастали друг в друга тысячей мелких черточек, привычек,
особенностей.
иногда раздражали, даже выводили из себя - но со временем становились или
забавны, или переставали замечаться, или осознанно изживались, будучи
замеченными. Так, Линда приучилась чистить зубы только своей щеткой, а Нил
отучился громко зевать и без крайней надобности почесывать интимные места.
II
именуемая третьим трудовым семестром. На бумаге студенческие строительные
отряды признавались делом добровольным, и действительно истории известны
личности, рискнувшие проигнорировать это мероприятие, не имея серьезной
отмазки, но дальнейшая судьба таких личностей была, как правило, незавидна.
Юная чета Баренцевых решила тянуть до последнего и, если ничего за это время
не образуется, явочным порядком вписаться в один специфический отрядик,
называемый в народе "мебельным" или "мичуринским". Первое название отражало
тот факт, что отряд существовал исключительно для мебели, вернее сказать,
для звонкого отчета, а реальный его народнохозяйственный КПД представлял
собой устойчиво отрицательную величину - явление, невозможное в теории, но
сплошь и рядом встречающееся в повседневной практике. "Мичуринским" же отряд
стал благодаря единственному виду трудовой деятельности, осуществляемой
бойцами, а именно - детородными органами груши околачивать. Это, конечно,
следовало понимать в переносном смысле, потому что в прямом смысле
упомянутые органы использовались исключительно по своему природному
назначению - и с повышенной интенсивностью. О последнем, кстати,
свидетельствовала табличка на входе в отрядный барак, определенно
рассчитанная на знатоков мужской консонансной рифмы: ОТРЯД "БОРЕЙ" - 48
ЕДОКОВ!
Флинт Эрик
Афанасьев Роман
Орловский Гай Юлий
Курылев Олег
Никитин Юрий
Шилова Юлия