Чтение 40–й страницы книги ~Вдали от обезумевшей толпы~

- Я даже не думал сначала всерьез уговаривать вас взять эти часы, -
честно сознался он, - ведь это единственное жалкое доказательство моего
благородного происхождения, но теперь, честное слово, я хочу, чтобы они были
ваши. Без всякого притворства, прошу вас. Не лишайте меня радости, носите их
на память обо мне. Но вы так прелестны, что даже и не стараетесь казаться
доброй, как все другие.

- Нет, нет, не говорите так. У меня есть причины быть осмотрительной,
но я не могу вам их открыть.

- Ну что ж, пусть будет так, - сказал он наконец, уступая, и взял часы.
- Я должен теперь расстаться с вами. А вы обещаете говорить со мной эти
несколько недоль, что я пробуду здесь?

- Ну да, конечно; а впрочем, нет, не знаю. Ах, и зачем только вы
появились здесь и доставили мне столько волнений!

- Боюсь, что, расставляя силки, я, кажется, попался в них сам. Бывают
такие случаи. Но вы все-таки позволите мне работать у вас на сенокосе?

- Ну что ж, пожалуй, если это вам доставляет удовольствие.

- Благодарю вас, мисс Эвердин.

- Не за что, не за что.

- До свиданья.

Сержант поднес руку к своей сдвинутой на затылок шапке, откланялся и
зашагал по полю к дальнему ряду косцов.

Батшеба была не в состоянии сейчас встретиться со своими работниками.
Она сама не понимала, что с ней такое творится, - сердце ее неистово билось,
лицо пылало, и она чуть ли не в слезах повернула обратно, к дому, шепча про
себя:

- Ах, что я наделала! Что все это значит! Если бы только знать, есть ли
хоть немножко правды в том, что он говорил.

ГЛАВА XXVII

ПОСАДКА ПЧЕЛ В УЛЕЙ

Пчелы в этом году в Уэзербери роились поздно, в самом конце июня. На
другой день после встречи с Троем на сенокосе Батшеба стояла у себя в саду и
провожала глазами пчелиный рой, пытаясь угадать, куда он сядет. Мало того
что пчелы в этом году запаздывали с роением, они и вели себя как-то очень
своенравно. Иной год пчелы рой за роем садятся где-нибудь совсем низко - на
смородиновые кусты, на ветви шпалерных яблонь, - и так во всю пору роения; а
другой год они все так же дружно летят прямо ввысь и садятся на верхний сук
какой-нибудь самой высокой старой раскидистой яблони, как бы издеваясь над
всеми, кто вздумал бы подступиться к ним без лестницы или подпорок.

Так было на этот раз. Прикрыв глаза рукой от солнца, Батшеба смотрела,
как пчелы летят куда-то в синюю высь, поднимаясь все выше и выше, пока
наконец вся масса не остановилась над одним из таких ветвистых деревьев. И
тут произошло нечто подобное тому, что, как полагают, происходило многие
тысячелетия тому назад при образовании вселенной. Беспорядочная масса,
которая сначала казалась темным разорванным облачком, теперь стала
уплотняться, стягиваясь в туманный ком; прилепившись к ветке, ком на глазах
становился все плотнее и плотнее, и, наконец, четко выступил на свету густым
черным пятном.

Все работники, и мужчины и женщины, были заняты уборкой сена, даже
Лидди ушла на подмогу, и Батшеба решила попытаться, не сумеет ли она сама
посадить рой в улей. Она положила в улей листья и травы, обрызганные медом,
принесла лестницу, метелку, клюку, надела для защиты от пчел кожаные
перчатки, соломенную шляпу с длинной вуалью, когда-то зеленой, но теперь
выцветшей и ставшей табачного цвета, и стала подниматься по лестнице. Не
успела она подняться на восемь-девять ступенек, как вдруг услышала где-то
совсем неподалеку, в нескольких шагах от забора, знакомый голос, который
начал обретать какую-то странную способность волновать ее.

- Мисс Эвердин, разрешите помочь вам. Как же можно браться одной за
такое дело?

Трой уже открывал садовую калитку.

Батшеба швырнула вниз метелку, клюку и пустой улей, наспех закрутила
подол юбки потуже вокруг ног и, не разбирая ступенек, сама не зная как, чуть
ли не скатилась с лестницы. Трой уже был тут, когда она ступила на землю; он
нагнулся поднять улей,

- Мне повезло, что я оказался здесь как раз в этот момент! - воскликнул
сержант.

Батшеба не сразу совладала со своим голосом.

- Вот как! Вы хотите снять их за меня? - спросила она довольно
нерешительно для такой бойкой особы; впрочем, для какой-нибудь застенчивой
девушки такой вопрос сам по себе звучал довольно-таки смело.

- Хочу! Конечно, хочу! - отозвался Трой. - Какая вы сегодня цветущая!

Он бросил наземь свой стек и стал ногой на ступеньку лестницы,
собираясь лезть наверх.

- Но вам надо надеть перчатки и вуаль, а не то они вас искусают!

- Ах да! Я должен надеть перчатки и вуаль. Может быть, вы будете так
добры и покажете мне, как они надеваются?

- А еще нужно надеть шляпу с полями, потому что в вашей шапке без полей
вуаль будет слишком близко к лицу, и они смогут ужалить вас.

- Да, конечно, и шляпу с полями.

Итак, по прихоти капризницы судьбы Батшеба сняла с себя шляпу с вуалью
и прочими принадлежностями и надела все это на голову Трою, а он швырнул
свою шапку в куст крыжовника. Затем она завязала на нем концы вуали поверх
воротника и натянула ему на руки перчатки.

В этом наряде сержант Трой представлял собой такое достопримечательное
зрелище, что Батшеба, несмотря на все свое смущение, не выдержала и
расхохоталась.

Так рухнул еще один колышек из того частокола холодной учтивости,
который держал его на расстоянии.

Батшеба смотрела снизу, как он сметал и стряхивал пчел с дерева,
подставляя им другой рукой улей, чтобы они туда сыпались. Пока внимание его
было поглощено этим занятием, она, воспользовавшись тем, что на нее не
смотрят, успела прихорошиться. Он спустился, держа в вытянутой руке улей, за
которым тянулась целая туча пчел.

- Клянусь жизнью! - промолвил Трой через закрывавшую его вуаль. -
Держать этот улей на весу - всю руку разломило, хуже, чем после целой недели
упражнений на эспадронах.

Когда вся процедура с посадкой роя была закончена, он подошел к
Батшебе.

- Не будете ли вы так добры развязать меня и выпустить из этих пут. Я
совсем задохся в этой шелковой клетке.

Пытаясь скрыть свое смущение во время этой непривычной операции
развязывания тесемок у него на шее, она сказала.

- А я никогда не видела того, о чем вы говорите.

- Чего не видели?

- Упражнений на эспадронах.

- А-а! А вам хотелось бы посмотреть? Батшеба была в нерешительности.
Она много раз слышала от жителей Уэзербери, которые бывали в Кэстербридже и
останавливались на жительство где-то возле казарм, какое необыкновенное,
захватывающее зрелище эти упражнения. Мужчины и подростки, которые бегали
глазеть на казарменный плац через щели ограды или сверху, взобравшись на
стену, вернувшись домой, рассказывали, что ничего более ослепительного
нельзя даже себе и представить; мундиры, галуны, сабли - все так и сверкает,
точно мириады звезд, там, тут, со всех сторон, и при этом все движенья
отличаются изумительной точностью.

Батшебе ужасно хотелось посмотреть, но она ответила сдержанно:

- Да, я бы с удовольствием посмотрела.

- Ну так вы посмотрите; я вам их покажу сам, все, с начала до конца.

- Не может быть! Как же вы это сделаете?

- Сейчас подумаем.

- Не с тростью же, это совсем неинтересно. Важно, чтобы была настоящая
сабля.

- Да, я понимаю, но сабли-то у меня здесь нет, но, думаю, к вечеру я
смогу достать. И вот что мы с вами сделаем, хорошо? - И, нагнувшись к ней,
Трой сказал что-то совсем тихо, шепотом.

- О нет, нет, что вы! - вспыхнув, вскричала Батшеба. - Я очень вам
благодарна, но этого я никак не могу.

- Отлично можете. Никто и знать не будет.

Она покачала головой, отнекиваясь, но уже не так решительно.

- Ну, если бы я на это пошла, я, конечно, взяла бы с собой Лидди. Может
быть, так и сделать?

Трой смотрел мимо нее, куда-то вдаль.

- Не знаю, зачем вам нужно ее с собой брать, - холодно сказал он.

В глазах Батшебы можно было прочесть, что она тоже так думает, и не
потому, что он так сухо ответил, а просто - само собой ясно, что Лидди тут
будет лишней. Она почувствовала это еще до его слов, едва только заговорила
о Лидди.

- Ну хорошо, я не возьму с собой Лидди - и я приду. Но только совсем
ненадолго, - добавила она, - очень-очень ненадолго.

- Это займет всего каких-нибудь пять минут, - сказал Трой.

ГЛАВА XXVIII

ЛОЖБИНА СРЕДИ ПАПОРОТНИКОВ

За холмом, возвышавшимся против дома Батшебы, по ту сторону склона, так
примерно на милю тянулась пустошь, вся заросшая в это время года высоким;
густым папоротником с сочными, просвечивающими, недавно распустившимися
листьями, сверкающими всеми оттенками свежей, нетронутой зелени.

В восемь часов, в этот летний вечер, когда ощетинившийся золотой шар на
западе еще доставал своими длинными огненными стрелами концы папоротников, в