- и все же почему-то ликовала. Атмосфера была какой-то по-особому
насыщенной. Я свернула на проселок, услышала, как шасси заскребло по земле,
и остановилась на опушке мелколесья. Если верить плану Бенжамена - а пока
он был точен, - в конце вот этой извилистой тропы находился "Сухоцвет".
Остаток пути я решила пройти пешком: лучше, чтобы меня не заметили. Я пошла
напрямик, радуясь, что надела джинсы и кроссовки. Пуловер повязала вокруг
талии. Ноги вязли в рыхлой земле. Тени сгущались, удлинялись, низкие ветки
елей торчали, словно шипы, из серых, обросших мхом стволов. В небе бесшумно
парил сарыч, широко раскинув крылья и описывая круг за кругом, - уж не на
меня ли он нацелился ? Солнце клонилось к закату, было почти восемь.
в них, точно пловец в волны. Взобравшись на горку, я сразу увидела высокий
утес, поросший сверху елями; дом под ним выглядел как маленькая голова в
большой шапке. Я подкралась ближе, пригнувшись во влажной траве, и наконец
как следует разглядела "Сухоцвет" - края его двускатной крыши действительно
почти касались земли. Да, дом был передо мной, в точности такой, как
описывал его Бенжамен, - у меня даже дух захватило. Было тихо, ни живой
души, дорога, ведущая к воротам, почти совсем заросла. Давным-давно никто
по ней не ездил. Все как вымерло. Дом казался нежилым. Я не знала, что и
подумать. В конце концов, события, о которых рассказывал Бенжамен,
произошли больше года назад. Может быть, Стейнеры уехали ?
каркали вороны. "Сухоцвет" притаился у кромки леса; странно, но от этой
развалюхи веяло грозной силой. Казалось, дом спит, однако он знал, что я
здесь, он выпускал свои невидимые антенны, которые распознавали людей: друг
идет или враг? Этот дом, этот гибельный для молодости застенок ждал меня. Я
обошла вокруг, включив фонарик, который предусмотрительно захватила с
собой. Один ставень на окне первого этажа был закрыт неплотно. Я подняла
какой-то сучок, вставила его в щель, нажала - сучок хрустнул, но ставень
приоткрылся. Я взяла камень и выбила стекло. Оно поддалось не сразу. Я
влезла в окно и спрыгнула в пустую комнату; пахло затхлостью, на полу
валялся мусор. Я осмотрелась, - должно быть, это была столовая с большим
камином в углу. Я обшарила ее вдоль и поперек, потом вышла в прихожую.
Кабанья голова без глаз и клыков косо висела на одном гвозде. Я споткнулась
о сломанный стул. Глупо, но мне было не по себе. Деревянная лестница вела
наверх. Почему-то я не узнавала дом, описанный Бенжаменом. Сомнения одолели
меня. Дом скрипел сверху донизу, отзывался на каждый шаг короткими стонами,
как старая рухлядь, с которой не церемонятся. Я толкнула еще какую-то
дверь, - похоже, за ней находилась кухня. Стены, дверные ручки - все было
покрыто липким налетом. На столе, на прожженной клеенке, красовалась
помятая кастрюля. Старая плита была открыта, из нее пахло мокрым углем. Я
спугнула паука, мирно спавшего в раковине. Пошарила фонариком по стенам и -
вот так сюрприз! - обнаружила деревянную панель, о которой говорил
Бенжамен. Она была приоткрыта. Каменные ступеньки вели в подвал. Теперь все
сходилось, даже как-то подозрительно точно. Я попыталась включить свет -
выключатель остался у меня в руке. Здесь было почти холодно. Луч фонарика
дрожал, высвечивая плинтус, разбитую плитку пола, какие-то тряпки.
Показалась в маленькой каморке с низким каменным потолком, заваленной
пожелтевшими коробками, деревянными ящиками, садовым инвентарем. Где же
бойлер, который так поразил Бенжамена? Вместо него я увидела стену из
кое-как пригнанных друг к другу кирпичей. Подвал замуровали. Я постучала по
кладке фонариком. Звук был гулкий. И тут я заметила на полу, среди
перепутанных проводов и какого-то хлама, тюфяк. Он был весь в пятнах и
покрыт плесенью. У меня задрожали колени, и я присела, чтобы прийти в себя.
затаилась. Темнота вокруг жила, дышала, тихие шорохи толпой невидимок
обступали меня. Возникали и исчезали какие-то странные тени. Я хотела
встать, крикнуть, позвать на помощь. Но так и сидела на тюфяке, будто
приросла. Я чувствовала, как чьи-то глаза со всех сторон следят за мной.
больницу, чтобы заманить меня сюда и запереть в подземелье. "Они" выбрали
меня, выследили, выяснили обо мне все досконально, плели свою паутину
терпеливо, хитроумно, зная, на какую наживку меня ловить, - и я клюнула.
Может, и Фердинанд был частью этой ловушки. Я пошла на поводу у самого
нелепого, самого чокнутого из моих пациентов, который наплел мне с три
короба - и ведь заинтриговал. Я не держала на него зла. Мне было даже
лестно, что меня сочли достойной войти в список узниц.
захотела лишиться молодости и красоты - пусть меня запрут. Все равно, какой
смысл ждать, пока время вынесет свой приговор: ведь пройдет несколько лет -
и я померкну, достигну возраста, когда пленительное девичье личико
превращается в кислую и строгую мину зрелой женщины. События последних дней
с бешеной скоростью прокручивались в моем мозгу, и, вспомнив весь этот
клубок совпадений и случайностей, я убедилась, что он очень смахивает на
тщательно продуманную западню, И ведь заставили меня поверить, что дом
необитаем, заманили прямо сюда - вот это талант!
руки вдоль тела: собственные кости казались мне тяжелыми, меня тянуло вниз,
как будто я уже рассталась с собой, освободилась от прежней оболочки. Ну
вот, сейчас они явятся - похотливый старикан, мерзкий карлик и жирная
ведьма. Я еще не знала, что будет означать для меня их приход - облегчение
или муки. Мне бы встать, бежать отсюда, но вдруг навалилась смертельная
усталость, какая-то непреодолимая сила приковала меня к тюфяку. Ничего не
поделаешь, так я и останусь погребенной в недрах горы. Я то проваливалась в
сон, то просыпалась. Очень хотелось пить. Где я - никто не знает; наверно,
я вернусь в мир, постарев на двадцать лет, и мне не будет больше места
среди людей. Я звала на помощь, выкрикивала имя Фердинанда, мне привиделась
Лида, она плакала, а ее косичка расплеталась на пряди, на локоны, а потом
обмоталась вокруг шейки и стала душить ее.
заберут меня. Зубы у меня стучали, голова кружилась, но где-то глубоко под
этим ужасом я ощущала лихорадочное нетерпение: скорей бы, скорей! Я так
ждала этой минуты, я ведь всю жизнь мечтала быть бабушкой и никем другим.
Может быть, меня посадят вместе с Элен, мы с ней подружимся, будем дряхлеть
вместе - две маленькие старушки, не прожившие жизнь. Я протянула руки в
темноту - ну же, давайте! Заберите меня, ради Бога, бросьте меня в
подземелье!
механически. Мне стало даже обидно. Я приподнялась на локте; виски ломило,
кровь стучала в ушах, болела поясница. Мои глаза привыкли к потемкам, и
теперь я различала слабый свет там, где начиналась лестница. Надо мной
вились с жужжанием мухи. Я что, уже разлагаюсь, гнию, как падаль?
голове мутилось. Я закусила губу. Не верилось, что я могла так
заблуждаться. Наверно, я уже постарела и сама не заметила как. Я провела
рукой по лицу - ну, где же морщины, складки, обвислости? Ничего такого я не
нащупала. Все было на месте - нос, лоб, и волосы по-прежнему густые.
Зеркало мне, срочно! Хотелось есть, просто до ужаса, и мне было стыдно: что
за низменная потребность, когда я готовлюсь к переходу в новое качество.
костей. От затхлых запахов подташнивало. Я отряхнулась и на ватных ногах
поднялась по скользким ступенькам. Сколько прошло времени, я понятия не
имела. Все тело ломило. Я толкнула дверь и вышла в кухню. Сквозь щели в
ставнях пробивался солнечный свет. Лучи пронзали густой сумрак, освещали
пляшущие пылинки, целые галактики пыли. Я споткнулась о дохлую мышь,
увидела в углу, в соломенном гнезде, трупик какой-то птицы с взъерошенными
перышками.
пятна заплясали перед глазами, свет обжег меня. Было раннее утро. Все
трепетало, шелестело, оживало; от запаха сырой травы у меня защекотало в
носу. Воздух был чистый, чуть прохладный, бодрящий - то, что надо. Большое
оранжевое солнце вставало над кронами деревьев, пробуждая горы во всем
многообразии красок.
малейшего испуга, только тонкие ноги подрагивали. На груди белело пятнышко
- как медальон. Она хотела мне что-то сказать, ее глаза из-под длинных
ресниц силились сообщить что-то важное. Косуля пару раз качнула головкой,
поскребла землю копытцами и не спеша удалилась походкой балерины - только
ветки хрустнули.
разбивался о камни в облаке пенных брызг. Длинные свечи вспыхивали на
верхушках елей, болтун-дрозд завел на ветке свою серенаду. Над головой
проносились птицы, угрюмый хвойный лес полнился щебетом. Высоко в небе
плыли большие белые облака, пухлощекие, как ангелы на картинках. Дивная
симфония звуков и красок.
вернуться к собратьям-людям и не пасовать перед жизнью. В этом заброшенном
доме мне было подарено второе рождение. Да как я могла бояться? Пусть
"Сухоцвет" существовал лишь в воспаленном воображении, мне он все равно был
дороже всего на свете. Ведь любой рассказ не тем хорош, что соответствует
действительности, а тем, что помогает взглянуть на мир другими глазами и
заряжает энергией. Что с того, что Бенжамен все выдумал, - благодаря ему я
снова хотела жить полной жизнью. Я совершила с ним ту же ошибку, что и со
всеми: поверила тому, что он мне говорил. И, оказывается, правильно
сделала. Я чувствовала себя беспричинно счастливой, заново родившейся.
Ветерок обдувал меня, смывая миазмы подвала. Небо сулило много-много света
и радости.
из камней, - здесь проходила граница со Швейцарией. Я несколько раз
пересекла ее, просто так, в насмешку над всеми рубежами: опля - и я во
Конюшевский Владислав
Шилова Юлия
Буркатовский Сергей
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия