Чтение 40–й страницы книги ~Сила и слава~

бумагу, и в ее неторопливых движениях ему почудилось что-то странное,
нереальное. Реальностью был метис. Священник сказал:

- Ну, что ты теперь задумал? - Уж не подкупил ли он проводника, чтобы
тот увел меня назад, через границу? От этого человека можно ждать всего.

- Не надо так говорить, отец!

Мисс Лер бесшумно, как сон, исчезла у него из виду.

- Не надо?

- Я пришел сюда... - Метис набрал полную грудь воздуха перед тем, как
выпалить неожиданно высокопарное заявление: - В поисках милосердия.

Проводник кончил возиться с одним мулом и занялся другим, укорачивая и
без того короткие мексиканские стремена. Священник нервно усмехнулся:

- В поисках милосердия?

- Ведь вы, отец, единственный священник по эту сторону от Лас-Касаса, а
человек умирает...

- Какой человек?

- Янки...

- Что ты несешь?

- Тот, которого ищет полиция. Он ограбил банк. Вы знаете, о ком я
говорю.

- Я ему не нужен, - нетерпеливо сказал священник, вспомнив фотографию
на облупившейся стене, взгляд, устремленный на первопричастниц за
праздничным столом.

- Он добрый католик, отец. - Метис отвел глаза в сторону, почесывая под
мышкой. - Он умирает, а нам с вами не хотелось бы иметь на совести, что
этот человек...

- Не было бы у нас на совести чего-нибудь похуже.

- Как вас понимать, отец?

Священник сказал:

- Он только убивал и грабил. Он не предавал.

- Пресвятая матерь божия! Чтобы я...

- Мы оба предатели, - сказал священник. Он повернулся к проводнику: -
Все готово?

- Да, отец.

- Тогда едем. - Он совершенно забыл про мисс Лер: тот, другой мир
протянул к нему руку через границу, и он снова стал беглецом.

- Куда вы едете? - спросил метис.

- В Лас-Касас. - Священник неловко влез на мула. Метис уцепился за
кожаное стремя, и он вспомнил их первую встречу: там тоже были и нытье, и
мольба, и оскорбления.

- Хороший же вы священник, - запричитал метис. - Надо, чтобы об этом
узнал епископ. Человек умирает, хочет покаяться, а вам вдруг понадобилось
в город, и вы...

- Почему ты считаешь меня таким дураком? - сказал священник. - Я
понимаю, зачем ты пришел сюда. Кроме тебя, у них никого нет, кто может
меня узнать, а в этот штат они за мной не пойдут. Если я спрошу тебя, где
этот американец, ты скажешь - знаю, знаю, можешь не говорить, - что он
около самой границы по ту сторону.

- Вот и нет, отец. Вы ошибаетесь. Он около самой границы, но по эту
сторону.

- Миля-другая не имеет значения. Судиться из-за этого здесь никто не
будет.

- Какое это горе, отец, - сказал метис, - когда тебе не верят. И только
потому, что один раз я... да, сознаюсь.

Священник тронул мула, они выехали со двора мистера Лера и свернули на
юг; метис трусил у его стремени.

- Я помню, - сказал священник, - как ты крикнул, что у тебя хорошая
память на лица.

- Да, память на лица у меня хорошая, - торжествующе воскликнул метис. -
Иначе я бы сюда не пришел. Слушайте, отец. Я во всем вам покаюсь. Вы не
знаете, какое искушение для бедного человека, когда ему обещают деньги! И
я решил: раз он мне не верит, я ему покажу. Но я добрый католик, отец, и
если умирающий зовет священника...

Они поднимались на пологие пастбища мистера Лера, которые вели к
ближней гряде холмов. В шесть часов утра, на высоте в три тысячи футов, в
воздухе чувствовалась свежесть, но им надо взобраться еще на шесть тысяч
футов, и ночью там будет очень холодно. Священник хмуро сказал:

- Зачем мне совать голову в твою петлю? - Все это было более чем
нелепо.

- Посмотрите, отец. - Метис держал в руке клочок бумаги; священник
увидел знакомый почерк - крупные буквы, старательно выведенные детской
рукой. В эту бумагу, наверно, заворачивали еду: она была просаленная, вся
в пятнах. Он прочитал: "Принц Датский размышляет, что ему делать -
покончить ли с собой или нет, мучиться ли сомнениями о причине смерти отца
или же одним ударом..."

- Нет, не это, отец. На обороте. Это не то. Священник перевернул бумагу
и прочел одну-единственную фразу, написанную по-английски тупым
карандашом: "Отец, ради всего святого..." Мул, никем не понукаемый,
перешел на тяжелый, медленный шаг; священник и не пытался подгонять его.
Этот клочок бумаги не оставлял никаких сомнений. Он чувствовал, что опять
попал в ловушку, и на сей раз окончательно.

Он спросил:

- Откуда это у тебя?

- Дело было так, отец. Когда полицейские его подстрелили, я был вместе
с ними. Это случилось в деревне по ту сторону границы. Он держал перед
собой ребенка как заслон, но полицейские наплевали на это. Ребенок-то был
индейский. Попали в обоих, но он убежал.

- Так как же?..

- А вот как, отец. - Метис тараторил без умолку. Оказывается, он боялся
лейтенанта - лейтенант негодовал, что священнику удалось скрыться, - и
решил улизнуть через границу, подальше от полицейских. Ночью ухитрился
убежать, а по пути - то ли в этом штате, то ли в соседнем, - кто их знает,
где начинается один, где кончается другой, - наткнулся на этого
американца. Пуля попала американцу в живот...

- Тогда как же он мог убежать?

- Ну-у, отец, силы у него сверхчеловеческие. - Американец умирает, ему
нужен священник...

- Как же ты его понял?

- Да ведь больше двух слов тут и не нужно. - И чтобы ему поверили, он
из последних сил написал записку, и вот... Во всей этой истории дыр было
что в решете. Но была записка, и от нее нельзя отмахнуться, как нельзя
пройти мимо надгробного камня.

Метис снова вскипел:

- Вы мне не верите, отец!

- Нет, - сказал священник. - Не верю.

- Вы думаете, я лгу.

- Почти все ложь.

Он остановил мула и задумался, сидя в седле лицом к югу. Он был уверен,
что это ловушка, поставленная, может быть, по подсказке метиса - ведь
метис гнался за деньгами. Но американец умирал, сомневаться в этом не
приходилось. Он вспомнил заброшенную банановую плантацию, где что-то
случилось, и мертвого индейского ребенка на куче кукурузы. Да, сомнений
быть не может, он нужен. Когда у человека столько такого на душе...
Странно, но он почувствовал радость: он не верил по-настоящему в этот мир
и покой. Покой так часто возникал в его снах по ту сторону границы, что
теперь это все казалось не более чем сном. Он стал насвистывать песенку,
когда-то где-то услышанную: "Пошла гулять я в поле и розочку нашла". Пора
проснуться. И сон был бы дурным - ведь на исповеди в Лас-Касасе ему, кроме
всего прочего, пришлось бы покаяться в том, что он отказал в исповеди
человеку, умирающему со страшными грехами на совести. Он спросил:

- Ты думаешь, американец доживет?

- Наверно, - с готовностью ответил метис.

- Далеко это?

- Четыре-пять часов, отец.

- Поедешь на том муле, будешь меняться с проводником.

Священник повернул своего мула назад и окликнул проводника. Тот слез с
седла и безучастно выслушал, что ему говорят. Он только сказал метису,
ткнув пальцем в седло:

- Осторожнее с вьюком. В нем бутылки падре.

Они медленно поехали назад. Мисс Лер стояла у калитки. Она сказала:

- Вы забыли сандвичи, отец.

- Ах да. Спасибо. - Он быстро оглянулся по сторонам - как все это было
далеко от него теперь. - Мистер Лер еще спит?

- Разбудить его?

- Нет, нет. Передайте ему мою благодарность за гостеприимство.

- Хорошо, отец. И может, мы еще увидим вас здесь через несколько лет?
Вы сами это обещали. - Она с любопытством посмотрела на метиса, и он
ответил ей наглым взглядом своих желтых глаз.

Священник ответил:

- Очень возможно, - и с уклончивой, хитрой улыбкой посмотрел в сторону.

- Ну что ж, прощайте, отец. Вам надо торопиться. Солнце уже высоко.

- Прощайте, дорогая мисс Лер.

Метис раздраженно ударил своего мула и тронулся с места.

- Не туда, любезный, - крикнула ему мисс Лер.

- Мне надо навестить тут одного человека, - пояснил священник и, пустив
мула рысцой, затрусил за метисом к деревне. Они проехали мимо белой церкви
- она тоже была из области сновидений. В реальной жизни церквей нет.
Впереди показалась длинная, грязная деревенская улица. В дверях своего
домика стоял учитель; он насмешливо помахал ему рукой, провожая его
недобрым взглядом сквозь роговые очки.

- Ну как, отец, увозите свою добычу?