жизни, спросил.
одно в другое или переплетаясь, затанцевали в передней. Турбин укусил
нижнюю губу.
образом, выше раны обвили руку. И тотчас перестала течь кровь...
плечо, тогда она помогла ему стать на слабые, дрожащие ноги и повела,
поддерживая его всем телом. Он видел кругом темные тени полных сумерек в
какой-то очень низкой старинной комнате. Когда же она посадила его на
что-то мягкое и пыльное, под ее рукой сбоку вспыхнула лампа под вишневым
платком. Он разглядел узоры бархата, край двубортного сюртука на стене в
раме и желто-золотой эполет. Простирая к Турбину руки и тяжело дыша от
волнения и усилий, она сказала:
умрет, а боль, что грызет и режет плечо, перетерпит. Женщина, стоя на
коленях бинтом завязала раненую руку, сползла ниже к его ногам и стащила с
него валенки. Потом принесла подушку и длинный, пахнущий сладким давним
запахом японский с диковинными букетами халат.
оттоманки, всматриваясь ему в лицо.
пока вернутся силы, поднимусь и пойду домой... Потерпите еще немного
беспокойство.
Николка. За что Николка погиб? Наверно, погиб..."
Тогда он ясно услышал далеко и ясно хлопушки выстрелов.
кровь... там в шинели, - он облизал сухие губы. Голова его тонко кружилась
от потери крови и от коньяку. Лицо женщины стало испуганным. Она
призадумалась.
здесь. Тут такой лабиринт, что никто не отыщет следов. Мы пробежали три
сада. Но вот убрать нужно сейчас же...
словно он был горячий, и спросила:
ответил:
будете лежать, я скажу, что вы мой муж больной...
подошла, стала на колени и из-под одеяла за штрипки вытащила рейтузы и
унесла. Ее не было долго. В это время он видел арку. В сущности говоря,
это были две комнаты. Потолки такие низкие, что, если бы рослый человек
стал на цыпочки, он достал бы до них рукой. Там, за аркой в глубине, было
темно, но бок старого пианино блестел лаком, еще что-то поблескивало, и,
кажется, цветы фикусы. А здесь опять этот край эполета в раме.
свечки в шандале. Был мир, и вот мир убит. Не возвратятся годы. Еще сзади
окна низкие, маленькие, и сбоку окно. Что за странный домик? Она одна. Кто
такая? Спасла... Мира нет... Стреляют там...
печки.
нее в глазах улыбка, - я сама топлю...
поблагодарил вас за все, что вы... сделали... Да и чем... - Он протянул
руку, взял ее пальцы, она покорно придвинулась, тогда он поцеловал ее
худую кисть два раза. Лицо ее смягчилось, как будто тень тревоги сбежала с
него, и глаза ее показались в этот момент необычайной красоты.
страхом и любопытством. - Ух, как это страшно... они самое меня чуть не
застрелили. - Она вздрогнула...
Ну, может быть, ранили... Ну, вы храбрый... Я думала, что я в обморок
упаду... Вы отбежите, стрельнете в них... и опять бежите... Вы, наверное,
капитан?
зеркало в пыли... - Все снял... а кокарду-то забыл!.. Я не офицер, -
сказал он, - я военный врач. Меня зовут Алексей Васильевич Турбин...
Позвольте мне узнать, кто вы такая?
Помолчав, она добавила: - Здесь холодно... Брр... Я сейчас затоплю.
головная боль. Рана молчала, все сосредоточилось в голове. Началось с
левого виска, потом разлилось по темени и затылку. Какая-то жилка сжалась
над левой бровью и посылала во все стороны кольца тугой отчаянной боли.
Рейсс стояла на коленях у печки и кочергой шевелила в огне. Мучаясь, то
закрывая, то открывая глаза, Турбин видел откинутую назад голову,
заслоненную от жара белой кистью, и совершенно неопределенные волосы, не
то пепельные, пронизанные огнем, не то золотистые, а брови угольные и
черные глаза. Не понять - красив ли этот неправильный профиль и нос с
горбинкой. Не разберешь, что в глазах. Кажется, испуг, тревога, а может
быть, и порок... Да, порок.
чудесной, привлекательной. Спасительница.
и голове, кто-то ввинчивал в темя нагретый жаркий гвоздь и разрушал мозг.
"У меня жар, - сухо и беззвучно повторял Турбин и внушал себе: - Надо
утром встать и перебраться домой..." Гвоздь разрушал мозг и, в конце
концов, разрушил мысль и о Елене, и о Николке, о доме и Петлюре. Все стало
- все равно. Пэтурра... Пэтурра... Осталось одно - чтобы прекратилась
боль.
и сидела возле него, и опять, обвив рукой ее шею и слабея, он шел через
маленькие комнаты. Перед этим она собралась с силами и сказала ему:
внимания. Я вам помогу. Потом ляжете совсем... Ну, если не можете...
привела обратно. Ложась, лязгая зубами в ознобе и чувствуя, что сжалилась
и утихает голова, он сказал:
мягкие руки, а по ним и по ее телу - в пол, крытый пыльным пухлым ковром,
и там погибла. Вместо боли по всему телу разливался ровный, приторный жар.
Рука онемела и стала тяжелой, как чугунная, поэтому он и не шевелил ею, а
лишь закрыл глаза и отдался на волю жару. Сколько времени он так пролежал,
сказать бы он не сумел: может быть, пять минут, а может быть, и много
часов. Но, во всяком случае, ему казалось, что так лежать можно было бы
всю вечность, в огне. Когда он открыл глаза тихонько, чтобы не вспугнуть
сидящую возле него, он увидел прежнюю картину: ровно, слабо горела
лампочка под красным абажуром, разливая мирный свет, и профиль женщины был
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Распопов Дмитрий