посещении обломков погибшего корабля, на котором я рассчитывал найти живых
людей, узнать от них, где я нахожусь и каким способом отсюда вырваться. Я
был глубоко взволнован этими мыслями; все мое душевное спокойствие, которое
я почерпал в покорности провидению, пропало без следа. Я не мог думать ни о
чем другом, будучи весь поглощен планом путешествия на материк; он захватил
меня так властно и так неудержимо, что я не в силах был противиться ему.
и пульс бился, словно я был в лихорадке, от одного только возбуждения моего
ума, пока, наконец, сама природа не пришла мне на выручку: истощенный столь
долгим напряжением, я погрузился в глубокий сон. Казалось бы, что меня и во
сне должны были преследовать те же бурные мысли, но на деле вышло не так:
то, что мне приснилось, не имело никакого отношения к моему волнению. Мне
снилось, будто, выйдя как обыкновенно поутру из своей крепости, я вижу на
берегу две пироги и подле них одиннадцать человек дикарей. С ними был еще
двенадцатый - пленник, которого они собирались убить и съесть. Вдруг этот
пленник в самую последнюю минуту вскочил, вырвался и побежал что есть мочи.
И я подумал во сне, что он бежит в рощицу подле крепости, чтобы спрятаться
там. Увидя, что он один и никто за ним не гонится, я вышел к нему навстречу
и улыбнулся ему, стараясь его ободрить, а он бросился передо мной на колени,
умоляя спасти его. Тогда я указал ему на мою лестницу, предложил перелезть
через ограду, повел его в свою пещеру, и он стал моим слугой. Имея в своем
распоряжении этого человека, я оказал себе: "Вот когда я могу, наконец,
переправиться на материк. Теперь мне нечего бояться: этот человек будет
служить мне лоцманом; он научит меня, что мне делать и где добыть провизию;
он знает ту страну и скажет мне, в какую сторону я должен держать путь,
чтобы не быть съеденным дикарями, и каких мест мне следует избегать". С этою
мыслью я проснулся, - проснулся под свежим впечатлением сна, оживившего мою
душу надеждой на избавление. Тем горше было мое разочарование и уныние,
когда я вернулся к действительности и понял, что это был только сон.
меня средством вырваться из моей тюрьмы было захватить кого нибудь из
дикарей, посещавших мой остров, и притом, если можно, одного из тех
несчастных, обреченных на съедение, которых они привозили с собой в качестве
пленников. Но было важное затруднение, мешавшее осуществлению этого плана:
для того, чтобы захватить нужного мне дикаря, я должен был напасть на весь
отряд людоедов и перебить их всех до одного, а предприятие такого рода было
не только отчаянным шагом, имевшим очень мало надежды на успех, но самая
позволительность его внушала мне большие сомнения: моя душа содрогалась при
одной мысли о том, что мне придется пролить столько человеческой крови, хотя
бы и ради собственного избавления. Нет надобности повторять те доводы,
которые я приводил против такого поступка, они были изложены мной раньше. И
хотя я приводил себе также и противоположные доводы, говоря, что это мои
смертельные враги, которые не дадут мне спуску, очутись я в их власти, и что
попытка освободиться от жизни, худшей, чем смерть, была бы только актом
самосохранения, самозащиты, совершенно так, как если бы эти люди первые
напали на меня, все же, повторяю, одна мысль о пролитии человеческой крови
до такой степени ужасала меня, что я никак не мог с ней примириться.
одержала верх над всеми доводами совести и рассудка, и я решил захватить
одного из дикарей, чего бы это мне ни стоило. Оставалось только придумать,
каким образом привести в исполнение этот план. Но сколько я ни ломал голову,
ничего у меня не выходило. В конце концов, я порешил подстеречь дикарей,
когда они высадятся на остров, предоставив остальное случаю и тем
соображениям, какие будут подсказаны обстоятельствами
дому, что мне смертельно наскучило: в самом деле, более полутора года провел
я в напрасном ожидании. Все это время я почти ежедневно ходил на южную и
западную оконечности острова смотреть, не подъезжают ли к берегу лодки с
дикарями, но лодок не показывалось. Эта неудача очень меня огорчала и
волновала, но, не в пример другим подобным случаям, мое желание достигнуть
намеченной цели на этот раз нисколько не ослабевало, напротив, чем больше
оттягиваюсь его осуществление, тем больше оно обострялось. Словом, насколько
я прежде был осторожен, стараясь не попасться на глаза дикарям, настолько же
нетерпеливо я теперь искал встречи с ними.
двумя-тремя дикарями и сделаю их своими рабами, готовыми беспрекословно
исполнять все мои приказания, поставив их в такое положение, чтобы они не
могли нанести мне вреда. Я долго тешился этой мечтой, но случая осуществить
ее все не представлялось, ибо дикари очень долго не показывались.
уже считать его неосуществимым. Представьте же себе мое изумление, когда
однажды ранним утром я увидал на берегу, на моей стороне острова, по меньшей
мере пять индейских пирог. Все они стояли пустые: приехавшие в них дикари
куда то скрылись. Я знал, что в каждую лодку садится обыкновенно по четыре,
по шесть человек, а то и больше, и сознаюсь, меня немного смущала
многочисленность прибывших гостей. Я решительно не знал, как я справлюсь
один с двумя-тремя десятками дикарей. Обескураженный, расстроенный, я засел
в своей крепости, однако, сделал все заранее обдуманные приготовления для
атаки и решил действовать, если будет нужно. Я долго ждал, прислушиваясь, не
доносится ли шум со стороны дикарей, но, наконец, сгорая от нетерпения
узнать, что происходит, поставил ружье под лестницей и полез на вершину
холма обыкновенным своим способом - прислоняя лестницу к уступу. Добравшись
до вершины, я стал таким образом, чтобы голова моя не высовывалась над
холмом, и принялся смотреть в подзорную трубу. Дикарей было не менее
тридцати человек. Они развели на берегу костер и что то стряпали на огне. Я
не мог разобрать, как они стряпали и что именно, я видел только, что они
плясали вокруг костра с нелепыми ужимками и прыжками.
сторону, где стояли лодки, и вслед затем я увидел, что они тащат к костру
двух несчастных, очевидно, предназначенных на убой, которые, должно быть,
лежали связанные в лодках. Одного из них сейчас же повалили, ударив по
голове чем то тяжелым (дубиной или деревянным мечем, какие употребляют
дикари), и тащившие его люди немедленно принялись за работу: распороли ему
живот и начали его потрошить. Другой пленник стоял тут же, ожидая своей
очереди. В этот момент несчастный, почувствовав себя на свободе, очевидно,
исполнился надеждой на спасение: он вдруг ринулся вперед и с невероятной
быстротой пустился бежать по песчаному берегу прямо ко мне, т. е. в ту
сторону, где было мое жилье.
более, что мне показалось, будто вся ватага бросилась его догонять. Итак,
первая половина моего сна сбывалась на яву: преследуемый дикарь будет искать
убежища в моей роще; но я не мог рассчитывать, чтобы сбылась и другая
половина моего сна, т. е. чтобы остальные дикари не стали преследовать свою
жертву и не нашли бы ее там. Тем не менее, я остался на своем посту и очень
ободрился, увидев, что за беглецом гонится всего два или три человека; я
окончательно успокоился, когда стало ясно, что он бежит гораздо быстрее
своих преследователей, расстояние между ними все увеличивается и, если ему
удастся продержаться еще полчаса, они его не поймают.
упоминал в начале моего рассказа, - та самая, куда я причаливал со своими
плотами, когда перевозил вещи с нашего корабля. Я ясно видел, что беглец
должен будет переплыть ее, иначе ему не уйти от погони. Действительно, он,
не задумываясь, бросился в воду, в каких нибудь тридцать взмахов переплыл
бухточку, вылез на другой берег и, не сбавляя шагу, побежал дальше. Из трех
его преследователей только двое бросились в воду, а третий не решился; он
постоял на том берегу, поглядел вслед двум другим, потом повернулся и
медленно пошел назад: он избрал себе благую часть, как увидит сейчас
читатель.
больше времени, чем ему, чтобы переплыть бухточку. И тут то я всем существом
моим почувствовал, что пришла пора действовать, если я хочу приобрести
слугу, а может быть товарища или помощника; само провидение, подумал я,
призывает мена спасти жизнь несчастного. Не теряя времени я сбежал по
лестницам к подножию горы, захватил оставленные мною внизу ружья, затем с
такой же поспешностью взобрался опять на гору, спустился с другой ее стороны
и побежал к морю наперерез бегущим дикарям. Так как я взял кратчайший путь,
к тому же вниз по склону холма, то скоро оказался между беглецом и его
преследователями. Услышав мои крики, беглец оглянулся и в первый момент
испугался меня, кажется, еще больше, чем своих врагов. Я сделал ему знак
воротиться, а сам медленно пошел навстречу преследователям. Когда передний
поравнялся со мной, я неожиданно бросился на него и сшиб с ног ударом
ружейного приклада. Стрелять я боялся, чтобы не привлечь внимания остальных
дикарей, хотя на таком большом расстоянии они едва ли могли услышать мой
выстрел или увидеть дым от него. Когда передний из бежавших упал, его
товарищ остановился, видимо испугавшись, я же быстро побежал к нему. Но
когда, приблизившись, я заметил, что он держит в руках лук и стрелу и
целится в меня, мне оставалось только предупредить его: я выстрелил и
положил его на месте. Несчастный беглец, видя, что оба его врага упали
замертво (как ему казалось), остановился, но был до того напугай огнем и
треском выстрела, что растерялся, не зная, итти ли ему ко мне или убегать от
меня, хотя, вероятно, больше склонялся к бегству; тогда я стал опять кричать
ему и делать знаки подойти ко мне, и он меня понял: сделал несколько шагов и
остановился, потом снова сделал несколько шагов и снова остановился. Тут я
заметил, что он весь дрожит, как в лихорадке, бедняга, очевидно, считал себя
моим пленником, с которым я поступлю точно так же, как поступил с его
врагами. Тогда я опять поманил его к себе и вообще старался ободрить его,
как умел. Он подходил те ближе и ближе, через каждые десять-двенадцать шагов
падая на колени в знак благодарности за спасение его жизни. Я ласково ему
улыбался я продолжал манить его рукой. Наконец, подойдя совсем близко, он
снова упал на колени, поцеловал землю, прижался к ней лицом, взял мою ногу и
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Влодавец Леонид
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Прозоров Александр