джентльмены из числа моих городских знакомых, стремясь оказать мне внимание
и проявить гостеприимство, охотно пошли мне в этом навстречу, был тут же
назначен день моего отъезда в Зеркальную долину, расположенную в тридцати
милях от города. Полагая, что мои читатели не станут возражать против того,
чтобы я поведал им, как протекает подобная увеселительная поездка в чужих
краях и как она там обставляется, я в следующей главе опишу эту нашу
прогулку.
ГЛАВА XIII
пожалуй, чаще всего - "пэрейра".
вполне естественной чертой этих далеких поселений является то, что жители их
- преимущественно искатели приключений в расцвете лет, а стариков тут почти
не встретишь. Дам мы с собой не взяли, так как поездка предстояла
утомительная и в путь мы собирались двинуться ровно в пять утра.
позавтракав хлебом с молоком, я распахнул окно и высунулся на улицу,
рассчитывая увидеть всю компанию в сборе за деятельными приготовлениями к
отъезду. Но поскольку все было тихо, а улица предлагала взору ту
безрадостную картину, какую являют собою улицы любого города в пять часов
утра, я почел самым правильным снова лечь в постель и действительно лег.
на месте и собралась вокруг одной легкой кареты на могучей оси; еще чего-то
на колесах - вроде тележки носильщика-любителя; одного двухместного фаэтона,
весьма древнего и невиданной конструкции; одной двуколки с огромной
пробоиной позади и сломанным передком; и одного верхового, который должен
был ехать впереди. Я забрался с тремя из моих спутников в первый экипаж,
остальные разместились в прочих повозках; две огромные корзины привязали к
самой легкой из них; два огромных глиняных кувшина в плетенках, известные
под техническим термином "полуджончик", препоручили заботам "наименее
буйного" члена компании; и процессия двинулась к парому, на котором ей
предстояло перебраться через реку в полном составе - люди, лошади, экипажи и
прочее, как принято в здешних местах.
деревянной коробкой на колесах, которая, накренившись набок, увязла в грязи,
- на дверце ее огромными буквами было написано "Портной. Готовые изделия".
Установив порядок следования и разработав маршрут, мы снова двинулись в путь
и стали пробираться по весьма непривлекательной черной лощине, которую здесь
называют, не так уж выразительно, Американским долом.
дает представления о палящем зное. Казалось, город был объят огнем; в нем
бушевало пламя. Однако с вечера начался ливень и хлестал всю ночь напролет.
В нашу колымагу была впряжена пара очень сильных лошадей, но делали мы едва
две мили в час, пробираясь по сплошному болоту - месиву из черной грязи и
воды. Для разнообразия менялась только глубина. То она доходила до половины
колес, то покрывала ось, а то карета погружалась чуть не до окон. Со всех
сторон неслось громкое кваканье лягушек, которые вместе со свиньями
(крупными уродливыми животными, такими с виду заморенными, точно они были
спонтанным порождением этого края) заполонили все вокруг. Время от времени
на пути нашем попадался бревенчатый домик; но эти жалкие лачуги отстояли
далеко друг от друга, и было их, в общем, немного, потому что, хотя почва
здесь богатая, мало кто может жить в этом убийственном климате. По обеим
сторонам дороги, если она заслуживает этого названия, рос густой кустарник;
и всюду - стоячая, вязкая, гнилая, грязная вода.
холодной воды, - для этой цели мы и остановились у хижины-гостиницы,
расположенной в лесу, далеко от всякого жилья. Все заведение состояло из
одной комнаты, конечно с некрашеным потолком, голыми бревенчатыми стенами и
с сеновалом наверху. Обязанности верховного жреца здесь выполнял чумазый
молодой дикарь в рубахе из полосатой бумажной материи для наматрасников и в
драных штанах. Кроме него, тут было еще два полуголых юнца, валявшихся у
колодца; и они, и он, и единственный постоялец-путешественник все
повернулись и уставились на нас.
такими же торчащими усами и мощными бровями, почти закрывавшими ленивые,
затуманенные, как у пьяницы, глаза, стоял и, скрестив руки, покачиваясь с
носка на каблук, смотрел на нас. Кто-то из наших окликнул его; тогда он
подошел ближе и, потирая подбородок, заскрипевший под его мозолистой рукой,
точно свеженасыпанный песок под башмаком на гвоздях, сообщил, что он из
Делавера и недавно купил ферму "вон там" - при этом он указал на топь, где
особенно буйно разрослись низкорослые деревья. А "идет" он, добавил наш
собеседник, в Сент-Луис за семьей, которая там осталась, - только он,
видимо, вовсе не спешил привезти эту обузу, ибо, когда мы отъехали, не
торопясь направился обратно в хижину, явно намереваясь пробыть здесь до тех
пор, пока не кончатся деньги. Он был, конечно, великим политиком и довольно
пространно изложил свои взгляды одному из наших; но мне запомнились лишь две
его последние фразы, из коих одна гласила: "Только за такого-то и к черту
всех остальных!" - что может служить отнюдь не дурным изложением общей точки
зрения по этим вопросам.
(здесь, видимо, считают, что такого рода надувание улучшает их бег), мы
двинулись дальше по грязи и трясине, в сырости и гнилостной жаре, продираясь
сквозь тернистые заросли под неизменный аккомпанемент лягушек и свиней, и,
наконец, около полудня прибыли в местечко под названием Бельвиль.
сгрудившихся в самом сердце кустарниковых зарослей и болот. У многих домиков
были необычайно яркие, красные с желтым двери: здесь побывал недавно один
бродячий художник, который, как мне объяснили, "работал за еду". В момент
нашего приезда тут как раз заседал суд по уголовным делам - судили
конокрадов, и, должно быть, им крепко достанется, так как в лесах, где любой
домашний скот очень не легко уберечь, жизнь скотины ценится обществом куда
выше человеческой, и присяжные, рассматривая дела о краже скота, всегда
склонны признать человека виновным, независимо от того, действительно украл
он или нет.
временных кормушек, наспех сооруженных у дороги, под каковою подразумевается
лесная тропа, где ноги по колено вязнут в грязи и тине.
огромная столовая с общим столом.
наполовину коровнике, наполовину кухне; на столе вместо скатерти - грубый
бурый холст, а к стенам прибиты жестяные подсвечники, в которых за ужином
горят свечи. Наш верховой поскакал вперед, чтобы заказать там для нас кофе и
какую-нибудь еду, и к нашему приезду все было почти готово. Он заказал
"белый хлеб и кур с приправой", предпочтя это "кукурузным лепешкам и
обыкновенной закуске". Последнюю составляла только свинина и бекон. А первая
включала вареную ветчину, сосиски, телячьи котлеты, бифштексы и прочие
мясные блюда, которые при широкой поэтической трактовке слова, пожалуй,
могли недурно "приправить" курицу в пищеварительных органах какой угодно
леди или джентльмена.
дощечка, на которой золотыми буквами было выведено: "Доктор Крокус", а на
листочке бумаги, наклеенном рядом с дощечкой, значилось, что доктор Крокус
сегодня вечером прочтет для бельвильской публики лекцию по френологии;
входная плата - столько-то с души.
перед дверью в комнату доктора; и так как она оказалась открытой настежь, а
в комнате никого не было, я осмелился заглянуть внутрь.
головах висел портрет без рамы - сам доктор, решил я, судя по высокому
открытому лбу и особому вниманию, уделенному художником его френологическим
особенностям. Кровать была застелена старым лоскутным одеялом. В комнате не
было ни коврика, ни занавесок. Не было и печки - только остывший, забитый
золой камин; стул и совсем маленький столик; а на этом последнем предмете
обстановки помпезно выставленная библиотека доктора, состоящая из полудюжины
старых замусоленных книжек.
бы себя менее уютно. Однако дверь, как я уже говорил, была гостеприимно
распахнута и вместе со стульями, портретом, столом и книгами словно
приглашала: "Заходите, джентльмены, заходите! Зачем же болеть, джентльмены,
когда вы можете очень быстро восстановить свое здоровье. Доктор Крокус,
джентльмены, прославленный доктор Крокус здесь! Доктор Крокус приехал в эту
глушь, чтобы исцелить вас, джентльмены. Если вы не слыхали о докторе
Крокусе, то не его это вина, джентльмены: не надо было вам забираться в
такое захолустье. Заходите, джентльмены, заходите!" Сойдя снова вниз, я
столкнулся в коридоре с самим доктором Крокусом. Народу было довольно много
- как раз кончился суд, и все хлынули сюда; чей-то голос крикнул хозяину: -
Эй, полковник! Представьте доктора Крокуса.
воинственный с виду для человека, занимающегося мирным искусством
врачевания, поспешно отделился от толпы и, протянув мне правую руку и
насколько можно выпятив грудь, сказал: - Ваш соотечественник, сэр!
Крокуса такой, точно я никак не оправдал его ожиданий; да, верно, и впрямь
не оправдал: я был без перчаток, в полотняной блузе и большой соломенной