растений всегда готовы были оказать помощь, взявшись за мехи и раздувая
огонь.
Но он сохранил все, что было в его характере странного, старческого и
сосредоточенного, и в условиях, столь благоприятствующих развитию этих
наклонностей, стал еще более странным, старообразным и сосредоточенным.
характера. С каждым днем он становился задумчивее и сдержаннее и ни к кому
из домочадцев доктора не относился с тем любопытством, какое вызвала у него
миссис Пипчин. Он любил одиночество, и в короткие промежутки, свободные от
занятий, ему больше всего нравилось бродить одному по дому или сидеть на
лестнице, прислушиваясь к большим часам в холле. Он хорошо знал все обои в
доме, видел в их узорах то, чего никто не видел, отыскивал миниатюрных
тигров и львов, взбегающих по стенам спальни, и лица с раскосыми глазами,
подмигивающие в квадратах и ромбах вощанки на полу.
созданными его напряженным воображением, и никто его не понимал. Миссис
Блимбер считала его "странным", а иногда слуги говорили между собой, что
маленький Домби "хандрит"; но тем дело и кончалось.
к выражению их он был совершенно неспособен. К мыслям, как к привидениям
(согласно привычному представлению о привидениях), нужно обратиться с
вопросом, прежде чем они обретут ясные очертания, а Тутс давно уже перестал
задавать какие бы то ни было вопросы своему мозгу. Быть может, какой-то
туман исходил из этой свинцовой коробки - его черепа, - туман, который
превратился бы в джина, если бы имел возможность принять форму, но этой
возможности у него не было, и он подражал дыму в известной арабской сказке
лишь в том, что вырывался густым облаком и нависал и парил над головой.
Однако он никогда не заслонял маленькой фигурки на пустынном берегу, и Тутс
всегда пристально на нее смотрел.
снова после того, как долго в него вглядывался и тяжело дышал: "Как
поживаете?", на что Поль неизменно отвечал: "Очень хорошо, сэр, благодарю
вас".
корреспонденцией, как вдруг его осенила, казалось, великая идея. Он положил
перо и отправился разыскивать Поля, которого нашел, наконец, после долгих
поисков, у окна его маленькой спальни.
бы эта идея от него не ускользнула. - О чем вы думаете?
себе удивителен.
небо совсем ясное, а ветер дует, как дул прошлой ночью?
что в этом не уверен.
Была чудесная ночь. Я долго слушал море, потом встал и посмотрел в окно. На
море была лодка в ярком лунном свете, лодка с парусом.
мистер Тутс, почитая себя обязанным сказать что-нибудь по поводу этой лодки,
сказал: "Контрабандисты". Но, добросовестно припомнив, что есть две стороны
в любом вопросе, он добавил: "Или береговая охрана".
похожий на руку, весь серебряный. Она уплывала вдаль, и как вы думаете, что
она делала, когда неслась по волнам?
она! Вот она!
было сказано раньше, и крикнул:
Она меня видит, она меня видит! Спокойной ночи, дорогая, спокойной ночи,
спокойной ночи!
воздушные поцелуи и хлопая в ладоши, и происшедшая с ним перемена, когда
Флоренс скрылась из виду, а его маленькое личико потускнело и на нем застыло
терпеливо-скорбное выражение, были так заметны, что не могли ускользнуть
даже от внимания Тутса. Так как свидание их было в этот момент прервано
визитом миссис Пипчин, которая имела обыкновение раза два в неделю под вечер
угнетать Поля своими черными юбками, Тутс не имел возможности оставаться
дольше, но визит миссис Пипчин произвел на него такое глубокое впечатление,
что Тутс, обменявшись обычными приветствиями с ней, возвращался дважды,
чтобы спросить у нее, как она поживает. Раздражительная старая леди увидела
в этом умышленное и хитроумное оскорбление, порожденное дьявольскою
изобретательностью подслеповатого молодого человека внизу, и в тот же вечер
подала на него официальную жалобу доктору Блимберу, который заявил молодому
человеку, что, если это еще повторится, он принужден будет с ним расстаться.
окну, высматривая Флоренс. Она всегда прохаживалась несколько раз взад и
вперед, в определенный час, пока не увидит его; и эта минута, когда они друг
друга замечали, была проблеском солнечного света в будничной жизни Поля.
Часто в сумерках еще один человек прогуливался перед домом доктора. Теперь
он редко присоединялся к детям по субботам. Он не мог вынести свидания. Он
предпочитал приходить неузнанным, смотреть вверх на окна, за которыми его
сын готовился стать мужчиной, и ждать, наблюдать, строить планы, надеяться.
слабого, худенького мальчика наверху, следившего в сумерках серьезным
взглядом за волнами и облаками и прижимавшегося к окну своей клетки, где он
был одинок, а мимо пролетали птицы, и он хотел последовать их примеру и
улететь!
ГЛАВА XIII
находился на углу ларек, торговавший отборными фруктами, и где разносчики
обоего пола предлагали покупателям в любое время от десяти до пяти часов
домашние туфли, записные книжки, губки, ошейники и уиндзорское мыло, а
иногда пойнтера или картину масляными красками.
любовь к спорту (коренящаяся в тех пари, которые держат новички). Другие
предметы торговли предназначались для всех вообще; но торговцы никогда не
предлагали их мистеру Домби. Когда он появлялся, владельцы этих товаров
почтительно отступали. Главный поставщик туфель и ошейников, который считал
себя общественным деятелем и чей портрет был привинчен к двери некоего
художника в Чипсайде, подносил указательный палец к полям шляпы, когда
мистер Домби проходил мимо. Носильщик с бляхой на груди, если только не
отсутствовал по делу, всегда бежал угодливо вперед, чтобы распахнуть пошире
дверь в контору перед мистером Домби, и, стоя с непокрытой головой,
придерживал ее, пока тот входил.
когда мистер Домби проходил через первую комнату, водворялась торжественная
тишина. Остряк, сидевший в бухгалтерии, мгновенно становился таким же
безгласным, как ряд кожаных пожарных ведер, висевших за его спиною. Тот
безжизненный и тусклый дневной свет, какой просачивался сквозь матовые
стекла окон и окна в потолке, оставляя черный осадок на стеклах, давал
возможность разглядеть книги и бумаги, а также склоненные над ними фигуры,
окутанные дымкой трудолюбия и столь по виду своему оторванные от внешнего
мира, словно они собрались на дне океана, а зарешеченная душная каморка
кассира в конце темного коридора, где всегда горела лампа под абажуром,
напоминала пещеру какого-нибудь морского чудовища, взирающего красным глазом
на эти тайны океанских глубин.
маленькой подставке, видел входящего мистера Домби, или, вернее, когда
чувствовал, что тот входит, - ибо он всегда чутьем угадывал его приближение,
- он бросался в кабинет мистера Домби, раздувал огонь, доставал уголь из
недр угольного ящика, вешал на каминную решетку газету, чтобы ее просушить,
придвигал кресло, ставил на место экран и круто поворачивался в момент
появления мистера Домби, чтобы принять от него пальто и шляпу и повесить их.
Затем Перч брал газету, раза два повертывал ее перед огнем и почтительно
клал у локтя мистера Домби. И столь мало возражений было у Перча против
почтительности, доведенной до предела, что если бы мог он простереться у ног
мистера Домби или наделить его теми титулами, какими когда-то величали
калифа Гаруна аль Рашида, он был бы только рад.
экспериментом, Перч поневоле довольствовался тем, что раболепные заверения:
"Вы свет очей моих, Вы дыхание души моей, Вы повелитель верного Перча!" -
выражал как умел, на свой лад. Лишенный великого счастья приветствовать его
в этой форме, он потихоньку закрывал дверь, удалялся на цыпочках и оставлял
своего великого владыку, на которого через сводчатое окно в свинцовой раме
взирали уродливые дымовые трубы, задние стены домов, а в особенности дерзкое
Посняков Андрей
Черепнин Владимир
Володихин Дмитрий
Перумов Ник
Никитин Юрий
Шилова Юлия