приезда Воеводы.
неожиданностей сразу. Даже если взять стычки и перебранки князей,
дравшихся за Киевский стол, сменяя там друг друга после смерти Рюрика
Ростиславовича чуть ли не ежегодно, то и эту заваруху Воевода переносил
как-то легче, потому что касалось это Киева, а мост и Мостище задевало
лишь косвенно. А тут, вишь, удары сыпались один за другим.
никому ничего не сказав, взяла своего белого коня и умчалась с самого
рассвета в лес, так, словно не верила в усилия и способность Мостовика
поймать злонамеренных Положаев и сама решила взяться за дело.
проклинал Шморгайлика и спросил, кто ночью стоял у ворот.
деле мог бы привести этого дикого человека. Передать веление Воеводы - вот
и все, на что способен был этот доносчик. Да он не торопился сделать и
это, неподвижно стоял перед Мостовиком и пугливо хлопал своими глазами без
ресниц.
чтобы бежал и не возвращался.
еще пожаром. А Немой поджег вослед. Дескать, не возвращайся. Потому как
некуда и незачем: тут тебе - верная смерть.
посудой глиняную ставил. Так и с людьми бывает.
улыбнуться.
начинается плохо, то продолжение будет не лучше, а конец и вовсе может
быть плохим.
что ночью кто-то украл лодку деда Иони и теперь Воевода остался без рыбы и
без ухи.
сегодня рыбу.
Стрижак, которого уже несколько дней не допускали на трапезу, со зла
схватил топор, напал на воеводскую корчму у моста, Штима и его парубков
избил и изранил, меда две бочки, а пива три бочки пролил, разбил посуду,
изрубил утварь, причинив вред вельми великий, а теперь напился, как
свинья, и спит на полу корчмы посреди собственной блевотины.
велел Воевода, крестясь, то ли чтобы напомнить о связи Стрижака со святым
Николаем, то ли замаливая бесчинства и грехи глуповатого своего помощника.
посверкивая половецкими глазищами, вскочила в сени, где до сих пор
неподвижно, серой копной сидел Мостовик, и прокричала ему прямо в серые
усы, что за нею гонялся Немой в пуще, но не догнал, хотя и пытался это
сделать. Воевода отмахнулся от своей разъяренной жены, которой казалось
уже, что все мостищанские псы скоро будут прыгать на нее, но она не ушла,
стояла перед ним, по-змеиному гибкая, и ждала ответа.
ножи.
закончить.
Переоденься и выходи к трапезе. В Мостище такого еще не было.
тебе еще покажу.
какой там идет разговор, хотя, ясно, подслушивал, можно было руку дать на
отсечение, что подслушивал. Но прикинулся таким простачком, что каждый бы
поверил ему. Мостовику на этот раз тоже полезно поверить и не выдворять
доносчика прочь. Он помахал пальцем, подзывая Шморгайлика ближе, о
половчанке словно бы тотчас забыл, спросил слугу:
Воевода не стал кричать на него, не грозил наказанием, а спросил снова
спокойно, почти ласково:
взять.
ушла, изгибаясь подобно ящерице, в свои тайные покои, а Шморгайлик от
страха прижался к косяку: он никогда еще не слыхал, чтобы кто-нибудь в
Мостище осмелился угрожать Воеводе.
Положаев, мужа и жены, а теперь вот Немого? И когда он, Шморгайлик, сумеет
схватить хотя бы одного из этих беглецов, милости от Воеводы выпадут на
его долю невиданные и неслыханные, как неслыханно все то, что происходит
ныне в Мостище.
никуда не бежал, и в помыслах не имел бежать куда бы то ни было, его жизнь
принадлежала мосту и Воеводе, мир для него сузился до размера клочка
земли, занятого Мостищем, и отрезка Реки под мостом и вокруг, кроме того -
или же, точнее, прежде всего - приковывала его к этому месту маленькая
дочка, она была счастлива здесь, она привязалась к этим людям сердцем и
речью, поэтому не мог он отрывать ее для новых странствий в неизвестность,
которая всегда таит для человека множество угроз и опасностей.
когда он поджег дом Положаев, чтобы подать беглецам знак о невозможности
возврата назад. Немой не хотел и не мог идти к себе в дом. Им овладело
предчувствие чего-то страшного, какая-то тревога была в нем; возможно, и
жилище Положая он поджег, чтобы отогнать от себя неосознанную, темную и
болезненную тревогу, но и это не помогло, в нем и дальше нарастало что-то
неясное, непостижимое, тоска сжимала сердце, он метался на пожарище, будто
израненный зверь, но от этого метания ему становилось не легче, а еще
тягостнее. Тогда он бросился от огня к воде, обогнул мост, обходя его
стороной, двинулся вдоль берега, ступая босыми ногами по слежавшемуся
холодному песку, брел через мелкие затоки, где ноги отдыхали от колющего
песка, иногда срывался на бег, потом еле плелся, бессильно свесив голову
на грудь, если можно так сказать, задумчиво, но известно ведь, что думать
Немой не мог, он умел лишь ощущать, но на этот раз и ощущения его сузились
до предела, до простой, как предсмертный рев, звериной тоски.
много чего произошло перед глазами Немого благодаря его усилиям, но еще
должно было случиться независимо от его воли, желаний, усилий, и не просто
независимо, но и вопреки, он почему-то был уверен в этом, но предотвратить
не мог, - потому-то и смог он лишь сжечь дом, с которым так много было
связано у него, а потом метаться перед огнем, среди людей, пугая их своей