ГЛАВА III
переговорах и доказывается, что мирный договор представляет великое народное
бедствие.
первобытное состояние человека, про которого он говорит, будто тот
первоначально был хищным диким зверем, вечно враждовавшим с другими особями
своего вида, и только в обществе приручился и смягчил свой свирепый нрав.
Такой же взгляд высказывал ученый Гоббс; не было недостатка и в других
мудрых философах, которые признавали и защищали ту же мысль.
столь лестные для человеческой природы и столь остроумно рассчитанные на то,
чтобы превратить в скотов и автора, и читателя. Впрочем, в данном случае я
готов признать справедливость этого положения только наполовину и вместе со
стариком Горацием {* Quum prorepserunt primis animalia terris, Mutum ac
turpe pecus, glandera atque cubflia propter, Unguibus et pugnis, dein
fustibus, atque ita porro Pugnabant armis, quae post fabricaverat usus.
[Пресмыкались они на Земле - то за темные норы, То за горсть желудей -
кулаками, ногтями, дралися; Билися палками, после оружием...
случае, если первоначально война была любимым развлечением и усердным
занятием наших предков, все же, подобно многим другим превосходным
привычкам, она, отнюдь не изменившись к лучшему, становилась более
изощренной и узаконенной с развитием утонченности и цивилизованности и
приобретает все более широкий размах по мере приближения к тому состоянию
совершенства, которое является nec plus ultra {Непревзойденным [достижением]
(лат.).} современной философии.
силы, без помощи вспомогательных средств: рука служила щитом, кулак -
палицей, а разбитая голова была печальным исходом сражения. За битвой, в
которой участвовала лишь голая сила, последовала более жестокая, с помощью
камней и дубинок, и война приобрела кровавый характер. По мере роста
утонченности человека, развития его способностей и приобретения им большей
изысканности в чувствованиях, он быстро становился более изобретательным и
опытным в искусстве убивать своих ближних. Он придумал тысячу способов
защиты и нападения; шлем, латы и щит, меч, копье и дротик давали ему
возможность как избежать ран, так и наносить удар издали. Настойчиво
продолжая свою блистательную филантропическую деятельность, он расширяет и
совершенствует средства защиты и нанесения удара. Таран, скорпион, баллиста
и катапульта придали войне ужас и величие и умножили ее славу, усилив
причиняемые ею опустошения. Но человечество все еще не насытилось;
вооруженное машинами, достигшими, казалось, предела разрушительной выдумки и
наносившими удар такой мощи, которая была соизмерима с пробужденной им
жаждой мщения, - оно считало необходимым вести дальнейшие изыскания по части
дьявольских тайн. С неистовым рвением оно проникает в недра земли; оно
трудится среди ядовитых минералов и смертоносных солей - величественное
открытие пороха озаряет мир - и, наконец, грозное искусство сражаться с
помощью посланий как бы наделяет демона войны вездесущностью и
всемогуществом!
могущество разума и говорит о божественности дара мышления, отличающего нас
от наших младших братьев - животных. Непросвещенные звери довольствуются
природной силой, которой их наделило провидение. Разъяренный бык пускает в
ход рога, как делали некогда его предки; лев, леопард и тигр только когтями
и клыками пытаются удовлетворить свою кровожадную ярость; и даже коварная
змея выпускает тот же яд и пользуется теми же уловками, что и ее праматерь,
жившая до потопа. Только человек, одаренный изобретательным умом, делает
одно открытие за другим, расширяет и приумножает средства разрушения,
присваивает себе страшное оружие самого божества и привлекает себе на помощь
все мироздание, чтобы убивать своего более слабого ближнего!
совершенствовалось и искусство сохранения мира. Но так как я без особой
пользы для дела был слишком многоречив в первой части этой поистине
философической главы, то не стану утомлять моего терпеливого, но не
искушенного в науке читателя изложением всей истории искусства заключать
мир. Достаточно будет сказать следующее: как нами было обнаружено в нынешнем
веке чудес и изобретений, что послание является самым грозным оружием войны,
так выяснилось и то, что не менее остроумным способом сохранения мира могут
быть бесконечные переговоры.
подобных вопросах, договоры - или, правильней говоря, переговоры - ныне
означают не попытку примирить расхождения, обеспечить законные права и
установить бескорыстный обмен добрыми услугами, а соревнование в ловкости
между двумя правительствами, из которых каждое старается перехитрить и
обмануть другое. Это - коварное стремление мирными маневрами и тайными
интригами добиться тех преимуществ, которые иначе государство вырвало бы
силой оружия. Так совестливый разбойник с большой дороги, исправившись и
превратившись в примерного, почтеннейшего гражданина, довольствуется тем,
что обманом завладевает собственностью соседей, которую прежде отбирал бы
силой.
в состоянии полного единодушия лишь в тот момент, когда между ними начаты
переговоры и обсуждается мирный договор. В это время соглашения еще не
достигнуты, желания еще не обуздываются никакими обязательствами и не
возникает поводов для той ревностной, но себялюбивой заботы о собственных
правах, что заложена в нашей природе, и так как обе стороны надеются на
какие-то выгоды, то в эту пору оба государства относятся друг к другу столь
же благосклонно и дружелюбно, как два мошенника, заключающие между собой
сделку. Послы взаимно высказывают высочайшее уважение, обмениваются
любезными письмами, произносят красивые слова и предаются тем
дипломатическим заигрываниям, ухаживаниям и ласкательствам, которые столь
приятно щекочут самолюбие участвующих в этой игре государств. Итак, можно
сказать, хотя это и покажется парадоксом, что между двумя странами никогда
не бывает столь прекрасного взаимопонимания, как во время небольших
недоразумений, и что они находятся в наилучших отношениях, пока между ними
нет никаких отношений!
откровенный и непритязательный, то мне ни на мгновение не приходит в голову
мысль претендовать на то, что именно я сделал упомянутое вышеполитическое
открытие. В сущности оно уже давно тайно применялось некоторыми
просвещенными правителями и, вместе с разными другими замечательными
теориями, было втихомолку позаимствовано из записной книжки одного
знаменитого джентльмена, бывшего членом конгресса и пользовавшегося
неограниченным доверием министров. Этому же правилу можно приписать
изумительную изобретательность, которая проявлялась в последнее время по
части затягивания и прерывания переговоров. Отсюда же хитроумный способ
назначения послом или какого-нибудь политического крючкотвора, мастера
передержек, искусного в проволочках, софизмах и лжетолкованиях, или
тупоумного государственного деятеля, чьи глупейшие ошибки и промахи могут
послужить предлогом для отказа утвердить принятые им обязательства. Отсюда и
столь охотно применяемый нашим правительством замечательнейший способ
назначать сразу двух, послов. Так как каждый из них сообразуется только с
собственным желанием, стремится поднять собственный престиж и соблюдает
собственные интересы, то между ними бывает столько же единодушия и согласия,
сколько вы можете обнаружить у двух любовников одной и той же женщины, двух
собак, грызущихся за одну кость, двух голых мошенников, претендующих на одну
пару штанов. Итак, разномыслие между послами постоянно порождает отсрочки и
помехи, вследствие чего переговоры идут как по маслу, поскольку нет никаких
надежд довести их когда-либо до конца. Из-за всех этих отсрочек и препон
теряется только _время_, а при переговорах, согласно изложенной мною теории,
все потерянное время возмещается выигранным временем - и такими
восхитительными парадоксами изобилуют современные тайны политики!
отнимая время у моих читателей рассказами о том, что должно было много раз
бросаться им самим в глаза. Однако вывод, на который я хотел бы обратить их
самое серьезное внимание, таков: переговоры представляют наиболее
умиротворяющий из всех государственных актов, но мирный договор - это
большое политическое зло и один из самых распространенных источников войны.
лицами не приводили к зависти, ссоре, а нередко и к полному разрыву между
ними; я не знаю также ни одного случая, когда договор между двумя
государствами не заставил бы их постоянно чувствовать себя, как на иголках.
Сколько знавал я деревенских соседей, которые годами жили в мире и добром
согласии, пока какое-нибудь злосчастное соглашение насчет заборов, колодцев
или заблудившейся скотины не пробуждало в них дух недоверия, сутяжничества и
вражды. А сколько миролюбивых народов оставалось бы в самых дружественных
отношениях, если бы не повздорили из-за нарушения или неправильного
толкования договора, который они в недобрый час заключили, чтобы упрочить
свою дружбу.
интерес требует их соблюдения; следовательно, они связывают, разумеется,
только более слабую сторону или, другими словами, в сущности никого не
связывают. Ни один народ не начнет ни с того ни с сего воевать с другим,
если не рассчитывает чего-либо этим достигнуть, а поэтому не нужно никакого
договора, чтобы удержать его от применения силы; но если он хочет
чего-нибудь добиться, то, судя по моим наблюдениям над политикой государств,