великого князя. Иоанн-младой старался скрадывать шорох шагов своих, чтобы не
оскорбить им слуха отца в такое время, когда малейшее неловкое впечатление
могло разрядить ужасную вспышку гнева. Он знал, что гнев этот, не
возбужденный потворством или своекорыстием приближенных, мог еще улечься или
по крайней мере не иметь роковых последствий. И потому берег он эту
возможность, как искусный механик дает свободный пропуск сердитым водам,
накопившимся от непогоды, чтобы они не прорвали плотины. На лице боярина
разыгрывались то удовольствие злобы, то страх; и слухом и взором жадно
следил он малейшее движение своего господина. Молчание их похоже было на то,
когда вынимают из урны роковой жребий. Жребий был вынут: Иван Васильевич
остановился в середине перехода и, обратясь к сыну, сказал:
Коли до нынешнего дня носил еще голову на плечах, так это ради тебя.
православной Руси, - произнес с твердостью Иоанн-младой. - Когда пойдет на
лобное место, я поцелую его в эту голову.
затаить свое смущение и встретил его очи с твердостью.
Вчера, на пиру у Андрея Фомича, были созваны, будто напосмех, и бояре твои и
смерд, старые и молодые гуляки. Хмельной, он братался со всеми, пил за
здоровье непотребной гречанки и обнимался с чеботарем, что шьет на нее
черевики. Ты ведаешь, как он распутством своим бесславит род свой и наносит
скорбь матушке, великой княгине Софье Фоминишне. В самом разгуле хмеля стал
порочить русскую землю, и что стоит она только греками, и что вся сила и
краса ее от греков, без них-де мы б и татар не выгнали, и Новгород не взяли,
и Москвы не снаряжали. Лаялся, будто ты, господине, не помнишь его милостей
и худо честишь его; за то и подарил он шпанскому королю византийское царство
свое, а не тебе...
Один брат лижет мисы на поварне у бесерменского царя и скоморошничает у
него; другой слоняется по углам да продает первому глупцу кречетов за
морями... Ну, что ж потом?
не двигается...
вымолвить. Глаза его ужасно запрыгали, дыхание остановилось в груди, будто
сдавленной тяжелым камнем. Немного успокоившись, он сказал сыну:
пиру, дворского лекаря Антона.
дьяков?
праводушии.
ударил его посохом по лицу.
твердостию:
пиру не был.
Симскому-Хабару сто рублей, да отнеси их сам, да поклонись ему трижды в
ноги. Слышь?..
Хабаром. Хабарно [Выгодно. (Прим. автора)] русскому царю иметь такого
молодца. Недаром жалуешь его.
сына, когда Мамон удалился.
легкость, притащили и его на пир. Пить он отказался. Говорят, деспот подарил
ему за лечение золотую цепь, а как молвил обидное о тебе слово, так лекарь
бросил дары назад. А цепь была дорогая.
Несмотря на то, он возразил:
жизнь его. Мамон уверен был в успехе своего доноса, имея на своей стороне и
важность преступления, и покровительство Софии. Хотя великая княгиня и не
любила брата за слабость его характера и развратное поведение, так бесстыдно
выставляемое, однако ж на этот раз приняла живо к сердцу неслыханное
унижение его, как бы оно сделано было ей. Но Иван Васильевич однажды решил,
и никакие связи не могли изменить его приговора. Бессильная против этого
определения, София обрекла Хабара своему недоброжелательству и с этого
времени стала питать на лекаря неудовольствие. Надо прибавить, что между ею
и супругою Иоанна-младого начинало возрождаться какое-то завистливое
соперничество, и потому дело, выигранное княжичем, тронуло ее за живое.
Брату ж ее, после решения великого князя, оставалось выехать из Руси.
первым просветом зари он явился к нему и рассказал все, как было на пиру
деспота. Призваны для поверки его слов малютка дьяк, боярин, возражавший
Андрею Фомичу, двое боярских детей и лекарь Антон. Все подтвердили истину.
Мы видели, что прямодушный, высокий характер наследника русского стола умел
воспользоваться показаниями любимца своего и призванных свидетелей и твердо
стать на защиту истины и благородного подвига.
половине, ожидали развязки этого происшествия. Один, хотя не каялся в своем
поступке и повторил бы его, если бы опять представился такой же случай, хотя
бесстрашно готов был выдержать казнь, однако ж боялся позора этой казни для
престарелого отца своего и сестры-невесты. Антон беспокоился о том же за
него. Он начинал брать в нем живое участие, сочувствуя его отваге, грубой -
это правда, но все-таки увлекательной по благородству ее источника: даже
самым слабостям ее готов он был потворствовать. Желая заслужить любовь
русских, Антон и на вчерашнем пиру старался присоединиться к их стороне и
радовался, что на этой стороне была честь и правота. С особенным
удовольствием слушал он, как молодые боярские дети, прощая ему ненавистное
для них имя басурмана, которое за ним ходило, от души расточали ему похвалы
за то, что он отвергнул дар деспота. Кто знает? из этого желания приобресть
их любовь, может статься, не отделился бы от них в деле отваги, не столь
похвальном. Винить ли его в этом случае? Пускай молодой человек на его месте
бросит в него камень!.. Можно судить, что он чувствовал, видя, как
обстоятельства ежедневно более и более спрягали с ним судьбу Хабара.
роль во всех этих сердечных тревогах и в участии к ее брату. Без цели, без
отчета, часто подавляемая рассудком, любовь эта все-таки делала успехи. Она
пустила еще сильнейшие побеги от следующего обстоятельства.
день, уже занималась. У ворот своих они простились друзьями. Смотря на их
прощание, никто не подумал бы, чтоб один из них считался в семье другого за
служителя сатаны. Сыну Образца сбережен был вход в калитку преданным
служителем. Антон отпер свою ключом, который имел при себе. На крыльце
остановился он, чтобы вздохнуть после скорой ходьбы и подышать свежим
весенним воздухом. Сады по скату городской горы и рощи замоскворецкие
оперялись; казалось, они покрыты были зеленою сетью; Москва-река, свободная
от ледяных оков своих, отдергивала полог тумана, чтобы показать и спесивую
красоту полногрудых вод своих, и свежую зелень своих берегов. Сквозь
улетающие фантастические покровы этого тумана виднелись то блестящий в лучах
венец Донского монастыря {Прим. стр. 173}, то белая риза Симонова. Только
что успел Антон бросить жадный взгляд на эту картину, для него новую, над
ним стукнуло заветное окно. Смотрит и не верит глазам своим: не видение ли
уж? У окна Анастасия, в такие часы, когда и птицы еще лениво расправляют
свои крылышки. Точно она, только бледная, грустная! Антону кажется, что
глаза ее заплаканы, что она покачала ему головой, как бы упрекала его... Он
скинул берет и стал перед ней, скрестив руки, будто молил ее о чем-то; но
роковое окно задвинулось, и опять скрылось его прекрасное видение.
минут на крыльце; но видя, что окно вновь не отдвигается, и боясь нескромных
свидетелей, вошел к себе. "Анастасия печальна, проводит ночи в слезах", -
думал он и, вспоминая все знаки ее участия к нему, иноземцу, ненавистному
для отца ее, с грустным и вместе сладким чувством, с гордостию и любовию,
относил к себе и нынешнее явление. Он заснул, когда солнце было уж высоко,
но и во сне не покидал его образ Анастасии.
заточении, не выходившей из кельи своей светлицы и за ограду своего сада и
вдруг влюбленной; прибавьте к тому, что она каждый день видит предмет своей
любви; прибавьте заклятие отца и мысль, что она очарована, что она, земная,
не имеет возможности противиться сверхъестественным силам, которых не
отогнала даже святыня самой усердной, самой пламенной молитвы. Перебрав все
это, станете ли удивляться, что она уже не противится этим силам и
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Курылев Олег
Пехов Алексей
Майер Стефани
Корнев Павел