да и смеется: а ведь ты, говорит, большевика вез! Вот уж тут-то, созна-
юсь, и раззял я рот-те!..
свое слово Матвей Лызлов, откусывая хлеб.
Он ел мало, зато слушал жадно.
учит, а я его, кто чего не знает. Складно у нас выходит. Он и останавли-
вается у меня...
миссар.
земля такая. Выгодней всего картошка, если, к примеру б, завод тут еще
построить... А то далеко возить. Под уездом, там есть терочный один,
бывшего Вимба, - объяснил Чмелев знающим тоном.
подзуживал Марфушу, сидевшую в отдалении. Марфуша уговаривала его взять
ее в жены, а Петр смеялся, что, мол, лицом нехороша.
будет.
рялось настоящей мольбой. - Возьми Петрутка... Больно мне надоело в дев-
ках-те ходить!
тут рассказывайте, а я поспать пойду, - громко сказал он. - На сеновал к
тебе можно, дядя Пантелей? Я ведь некурящий.
сар, вопросом намарщивая лоб.
дый день бывает!.. - и пошел.
ды мужикам, а мужики ему ответили: "нам ни к чему, мы землю пашем!". Ка-
кие сам почитывает книжки, и как книжки помогают ему жить. Обед уже кон-
чился, и хозяйка, сняв скатерть, вытряхнула ее за окном. Стоял самый
разгар полдня. Все живое дремало, даже затихшие в остекляневшем воздухе
деревья. Один только Чмелевский петух, пышнохвостый и с плоским гребнем,
ошалело долбил сухую гнилушку под самым окном, ища в ней хоть капельку
съедобного смысла.
глаз в пустой избе. Полтора часа длилась их беседа, и все еще не устал
слушать Чмелева гость его. Тут-то и вбежал очень бледный Лызлов и, не
глядя ни на кого, сказал:
его сразу как-то выдался вперед. Для своих лет он проявлял удивительную
живость.
голосом.
комских за ним... Он у одного винтовку вырвал, а другого повалил.
через мосток бежал!
какую-то веревочку с пальцев. - Теперь уж не найти... - Чмелев встал и
обернулся к окну.
лоб, как бы стараясь стереть со лба печать заботы и повседневных волне-
ний.
рянного, говорю, не найти. Очень плохое дело. Теперь начнется уж...
всякому иному, знакомому с обличьем всех тех, кто населял Воры.
женьем все туже запутывалось в их лукавых петлях. Догадки будоражили му-
жиковские умы, одна другой непонятней. Ходило смутное указанье, скоро
впрочем рассеявшееся, что Грохотова убил не Семен, а Фетиньи муж, мужик
злопамятный и во хмелю неудержный. Это тем более, что и нашли-то Петьку
на Фетиньиной полосе. Странную хмельность Фетиньина мужа подтверждала и
молодая Аксинья Рублева. Спросила Аксинья в тот вечер: "ты с чего это,
Фетиньин муж, куражишься? Вот жена-те намылит тебе голову!". А Фетиньин
муж объявил ей на это турка, то-есть кукиш с вывертом и с прибавком двух
очень неуказанных слов. - Подпрятовская старуха утверждала свое: всему
писарь Муруков виной! Прислали из уезда на волость три пары обуви: две
пары женских полсапожек на высоком каблуку, а третьи - на картонной по-
дошве бахилки, для покойничка. Лызлов Матвей и отдал жене своей пару,
чтоб носила за Советскую власть, потому что совсем обносилась баба, хо-
дила совсем босая, даже в церкву нечего надеть. Остальные две пары, и в
том числе покойницкие, председатель сдал в цейхгауз. А тут Муруков и
пришел: "дай, говорит, Матвей, и мне пару за Советскую власть. Я все дни
напролет пишу, дай и мне". Лызлов выдал ему покойницкие, а Муруков оби-
делся. - Задавали после этого вопрос Подпрятовской бабе: "дура ты, баба!
Петька-те при чем же тут?". А Подпрятова так даже и озлилась: "да какого
ты шута с Петькой ко мне лезешь? Како мне до Петьки дело. Хошь бы и всех
их, Петек, переколотили!" - Третьи, у кого сыновей в лесах не было, про-
ще всех объясняли. Сидели дезертиры, видят - Петька идет. Они и сказали:
"товаришши, гляньте, Петька идет! Не скувырнуть ли нам его с дороги?".
Тут и был сужен конец Грохотову. - Четвертые такую околесицу несли, что
и повторять совестно.
нову вину сперва не верили. И, когда в последующий день, встречались с
исполкомскими, как-то особенно сутулились и скользили мимо, прикидываясь
невиновными, и в самом деле невиновные мужики. Сигнибедов где-то выгля-
дел, что послана в уезд красная бумага, какое злодейство учинено над со-
ветским человеком в Ворах. "Помяни мое слово, будет бабам вытья!" - ска-
зал Ефим Супонев Гарасиму. Гарасим эти слова крепко в себя принял, стал
бережно взращивать чертополошье семя этих слов, хоть и жгло оно душу, и,
прорастая, звало на новые дела. Та же самая чернота, что висела месяц
назад над Брыкинским домом, могуче распростерлась теперь над всем селом.
ностным языком уведомлялось в ней, что приходят на волость события чрез-
мерной важности, - нужна для предотвращенья их крепкая рука, и рука не
пустая. Сообщалось также в бумаге мелким Муруковским почерком, что полны
окружные леса проходимцем дезертирского звания, а особенно те леса, что
зовутся Исаева Сеча и прилегают кольцом как к Ворам, так, с семиверстной
длины, и к Попузину. А живут дезертиры охотницкой коммуной, называют се-
бя летучей братией, по утрам звонкими песнями перекликаются с птицами,
напоминая о вредном своем существовании советским мужикам.
самогон своим блудящим сыновьям, с ними и пили. И все село, пятьсот пар
ушей, слышало, как наяривала в лесу оголтелая дезертирская гармонь, соп-
ровождаемая балалайками. Вечер тот был из ряда вон чуткий и слышный. - А
орудует среди них за главного дезертир Михайло Жибанда, удачник в любом
непристойном деле. - Лишь про то не было указано в Муруковском писаньи,
что пустых среди летучих нет, у каждого винтовка, что имеются у мужиков
и пулеметы, наследие от царской войны, и всякий другой, годный для
убийства снаряд. - Про пулеметы посовестился упомянуть Лызлов, боясь
подвести под полный разгром богатое свое село. Куцую, таким образом, бу-
магу вывез посыльный красноармеец в уезд.
ное с горы, не в бег, а вскачь, - где его опередить кволой мужиковской
кляченке! Уже напряглись сердца Воров ожиданьем неминуемого. Уже свистел
унывно воздух от размаха колом.
убийства, предлагал Матвей Лызлов не сдаваться на мужиковские угрозы,
дабы не показывать очевидной слабости. Продкомиссарово же предложение
состояло в том, чтоб отослать часть мужиков с подводами отвозить собран-
ный по разверстке хлеб на железную дорогу. Смысл всего этого - продер-
жаться неделю до прибытия руки из уезда, твердо ведя однообразную линию
в поведении, не искривляя ее ни в чем. Мужик Чмелев все время совещания
только головой качал да хмурился. В продкомиссаровых словах виделось ему
простое незнание мужиковских настроений.
да и людей тож! Им тогда еще больше прицепка выйдет Вы, скажут, нам ра-
ботать мешаете...
все силился вызвать на лицо выражение неколебимого спокойствия. Однако
то-и-дело высовывалась из его лица грустная улыбка. В его непрестанном
постукиваньи по столу тоже звучала некая тревожность. Половинкин сидел у
раскрытого окна и безостановочно курил. Один только Муруков все писал и
писал, так близко приблизив нос к бумаге, что даже коробился от его
приближенного дыханья листок. На минутку выходя из избы, он приклеивал
хлебным мякишем все новые и новые объявления на исполкомскую доску и
притирал рукой, чтоб не сорвало ветром. Вернувшись, он шептался с Лызло-