молодых человека отбыли в По.
краткий срок до основанья потрясший фирму, - бременское банкротство,
вследствие которого консул в одно мгновенье потерял восемьдесят тысяч
марок. Как это случилось? А так, что его векселя, дисконтированные
"Бр.Вестфаль", по случаю прекращения платежей последними были возвращены
фирме. Их оплата последовала, конечно, без промедления; фирма показала, на
что она способна, без проволочек, без замешательства. И все же консулу
пришлось столкнуться с той внезапной холодностью, сдержанностью,
недоверием, которые вызывает у банков, у "друзей", у заграничных фирм
такой несчастный случай, такое резкое уменьшение оборотного капитала.
упорядочил дела, отбил нападение. Но в разгаре всей этой суматохи, среди
потока депеш, писем, счетов свалилась еще и эта новая беда: Грюнлих,
"Б.Грюнлих", муж его дочери, прекратил платежи и в длинном сумбурном и
бесконечно жалобном письме просил, вымаливал, клянчил у тестя ссуду от ста
до ста двадцати тысяч! Консул коротко, не вдаваясь в подробности, дабы не
слишком встревожить жену, сообщил ей о случившемся, холодно, ничего не
обещая, ответил зятю, что должен прежде всего лично переговорить с ним и с
упомянутым в его письме банкиром Кессельмейером, и выехал в Гамбург.
принимать гостей в коричневой шелковой гостиной; а так как, не представляя
себе истинного положения дел, она все же была проникнута сознанием
важности и торжественности происходящего, то не сделала исключения и для
отца. Она выглядела цветущей, красивой и важной в светло-сером платье с
кружевами на лифе и на пышных рукавах, с брильянтовой брошкой у ворота.
вести от Тома?.. Раздевайся же, садись, папочка! Может быть, ты хочешь
привести себя в порядок с дороги? Наверху, в комнате для гостей, все уже
приготовлено... Грюнлих тоже сейчас одевается...
приехал для собеседования с твоим мужем? Для весьма, весьма важного
собеседования, дорогая моя Тони. А что, господин Кессельмейер здесь?
сейчас купает свою восковую куклу... ну, конечно, не в воде, а так,
"понарошку"...
мое, что ты не вполне осведомлена... о положении, о положении дел твоего
мужа.
на пуфе, состоявшем из трех шелковых подушек, косо положенных одна на
другую. Пальцами правой руки консул медленно перебирал брильянтовые
подвески на ее брошке.
ведь на этот счет дурочка, ни о чем таком понятия не имею! На днях я
слышала кое-что из разговора Кессельмейера и Грюнлиха... Но под конец мне
показалось, что господин Кессельмейер опять шутит... Что бы он ни сказал,
всегда выходит ужасно смешно. Раз или два, впрочем, я разобрала твое
имя...
делает, что злится. Просто невыносимо, должна тебе сказать! До вчерашнего
вечера, впрочем. Вчера он размяк и раз десять, если не больше, спрашивал,
люблю ли я его и соглашусь ли замолвить за него словечко, если ему
придется просить тебя кой о чем...
Хорошо, что ты уже здесь! У меня как-то неспокойно на душе... Грюнлих
расставил ломберный стол и разложил на нем целую груду бумаги и
карандашей... За этим столом вы будете совещаться - ты, он и
Кессельмейер...
задать тебе один вопрос, вопрос весьма серьезный! Скажи мне... очень ты
любишь своего мужа?
выражением, которое появлялось на ее лице еще в давние времена, когда ее
спрашивали: "Ты ведь не будешь больше дразнить кукольницу, Тони?"
можешь... не можешь, что бы ни случилось, а? Даже если, по воле божьей,
его положение изменится и он уже не будет в состоянии окружать тебя...
всем этим? - Консул повел рукой, и этот жест охватил мебель, портьеры,
позолоченные часы на подзеркальнике и, наконец, платье Тони...
она обычно прибегала, когда с ней говорили серьезно. И вместо того, чтобы
посмотреть на отца, глянула в окно, за которым повисла тончайшая, почти
сплошная сетка беззвучно моросящего дождя. В глазах ее отразилось то, что
отражается в глазах ребенка, когда взрослый за чтением сказки вдруг
начинает бестактнейшим образом высказывать собственные общие соображения
касательно морали и долга, - то есть замешательство и нетерпение,
притворное благонравие и досада.
доволен ее ответом? Дома и по дороге сюда он все уже взвесил.
Будденброка было по мере сил вообще уклониться от помощи зятю. Но,
вспомнив, с какой, мягко выражаясь, настойчивостью он содействовал этому
браку, вспомнив, как смотрела на него Тони, его дитя, прощаясь с ним после
свадьбы и спрашивая: "Доволен ты мною, папа?" - он не мог не осознать
своей вины перед дочерью и не прийти к заключению, что ей, и только ей,
надлежит решать в этом деле. Отлично зная, что не любовь толкнула ее на
союз с г-н Грюнлихом, он тем не менее считал возможным, что привычка и
рождение ребенка многое могли изменить, могли заставить Тони душою и телом
привязаться к мужу и теперь, по мотивам как христианским, так и житейским,
отвергнуть даже самую мысль о разлуке с ним. "В таком случае, - размышлял
консул, - я обязан пожертвовать любой суммой". Конечно, христианское
чувство и супружеский долг предписывали Тони беспрекословно следовать за
мужем и в несчастье; и в случае такого ее решения консул считал для себя
невозможным ни за что ни про что обречь свою дочь на жизнь без привычных
ей с детства удобств и удовольствий... Если так, то он обязан
предотвратить катастрофу и любой ценой поддержать г-на Грюнлиха. Словом,
все взвесив и обдумав, консул счел наиболее желательным взять к себе дочь
вместе с ребенком, г-на же Грюнлиха оставить на произвол судьбы. Дай бог,
конечно, чтоб до этого не дошло! Тем не менее он держал при себе статью
закона, допускающую развод при неспособности супруга прокормить жену и
детей. Но прежде всего необходимо дознаться, как смотрит на все это дочь.
милое мое дитя, что ты воодушевлена самыми добрыми и достохвальными
чувствами. Но все же мне не кажется, что ты смотришь на все происходящее
так, как, увы, следует на это смотреть, то есть как на совершившийся факт.
Я спрашивал тебя не о том, что бы ты сделала в одном или в другом случае,
а о том, что ты решишь сделать теперь, сегодня, сию минуту. Я не уверен,
что ты достаточно понимаешь положение или догадываешься о нем... И потому
мне следует взять на себя печальную обязанность сообщить тебе, что твой
муж прекратил платежи, что дела его, можно сказать, более не существует...
Ты меня понимаешь. Тони?
руку.
Кессельмейер, значит, не шутил?.. - продолжала Тони, невидящим взором
глядя на угол коричневого ковра. - О, господи! - внезапно простонала она и
вновь опустилась на подушки.
смутное и жуткое, чего она безотчетно страшилась даже в раннем детстве.
Банкрот! Это было хуже смерти. Это было смятенье, бедствие, катастрофа,
позор, стыд, отчаяние и нищета!
разбита этим роковым словом, что мысль о возможной помощи - помощи,
которую бы мог оказать отец, даже не приходила ей в голову.
сидящими глазами, в которых сквозь печаль и усталость проглядывало
напряженное ожидание.
пожелаешь ли ты разделить с мужем даже бедность? - Но тут же,
почувствовав, что слово "бедность" инстинктивно сорвалось у него для
устрашения, добавил: - Он может со временем снова встать на ноги...
слезами. Она плакала, уткнувшись в батистовый, обшитый кружевом платочек о
меткой "А.Г.". Плакала, как в детские годы, не стесняясь и не жеманясь. Ее
вздрагивавшая верхняя губка производила невыразимо трогательное
впечатление.
чувствуя себя не менее беспомощным, чем она.
тут же поправился: - Я ни к чему не собираюсь принуждать тебя, дорогая моя
Тони. Речь об этом может идти лишь в том случае, если ты не чувствуешь
Дальский Алекс
Володихин Дмитрий
Конан-Дойль Артур
Березин Федор
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий