истории. Я-то отношусь к ней без всякого юмора, куда там! Но вам надо
выработать в себе именно такое отношение. К чему все это приведет? Ведь
это же противоестественно! Вы, дочь мистера Твентимэна, человека,
достигшего богатства и высокого положения, остановились на какой-то срок в
"Сент-Джемсе", где я, простой кельнер, вас обслуживаю. Ведь я всего только
кельнер, мисс Элинор, низшее звено нашего общественного строя, к которому
я отношусь с благоговейным уважением, вы же бунтуете против него, ведете
себя неестественно. Вам следовало бы вовсе не замечать меня, как того по
праву требует от вас ваша матушка, а вы, пока мирный сон удерживает
родителей от того, чтобы встать на защиту общественного правопорядка,
прокрадываетесь сюда и толкуете мне о "love" [любви (англ.)]. Ведь это же
запретная "love". Я не смею отвечать на нее и обязан подавлять в себе
радость оттого, что вы отметили меня среди прочих. Мне можно отметить вас
среди прочих и держать это в тайне. Но то, что вы, дочь миссис и мистера
Твентимэн, заглядываетесь на меня, - никуда не годится и противно самой
природе. Это один только обман зрения! Главным образом он объясняется этим
фраком с бархатной отделкой и золотыми пуговицами, который лишний раз
свидетельствует о моем низком социальном положении. Уверяю вас, что без
этого фрака я никакого интереса не представляю. Такая "love", как ваша,
вдруг находит на человека во время путешествия, а потом он уезжает - вы
тоже скоро уедете - и еще до первой станции забывает о ней. Предоставьте
мне вспоминать о нашей здешней встрече, тогда она останется незабвенной,
но не будет отягощать ваше сознание.
истинно мужской заботой? Но она в ответ только плакала, так что я бывал
рад-радешенек, если столы вокруг пустовали, упрекала меня в жестокости,
слышать ничего не хотела об естественном правопорядке и
противоестественной влюбленности и каждое утро упрямо твердила, что если
бы нам удалось остаться наедине для слова и дела, то все бы уж как-нибудь
устроилось и мы были бы счастливы, при условии, конечно, что я ее хоть
немножко люблю, - а я этого не отрицал и уж, во всяком случае, не отрицал
благодарности за ее чувства ко мне. Но как устроить такое rendez-vous
[свиданье (франц.)], как остаться наедине для "слова и дела"? Этого она
тоже не знала, но тем не менее продолжала настаивать и требовала, чтобы я
изыскал такую возможность.
самое время разыгралась еще история с лордом Килмарноком! Испытание,
пожалуй, куда более трудное, ибо здесь я столкнулся уже не с озорной
влюбленностью маленькой упрямицы, а с личностью, чьи чувства немало весили
на весах человеческих, так что я не мог советовать ему юмористически
отнестись к ним или сам над ними подсмеиваться. Не знаю, как другие, но я
этого не мог.
из моих столиков, был человек лет пятидесяти с небольшим, весьма
аристократической внешности: среднего роста, стройный, необыкновенно
аккуратно одетый, с еще густыми седеющими волосами, тщательно расчесанными
на пробор, и с закрученными кверху тоже полуседыми усами над удивительно
красивым ртом. Зато его толстый нос, что называется "картошкой", отнюдь не
отличался аристократизмом и как-то тяжело выступал вперед, образовывая
сплошную линию с несколько косо очерченными бровями и серо-зелеными
глазами, казалось, с трудом открывавшимися. Но если это и производило
неприятное впечатление, то оно вытеснялось необыкновенно гладко, до
последней мягкости выбритыми щеками и подбородком, слегка блестевшими от
крема, которым лорд натирался после бритья. Платок свой он душил какой-то
никогда мне больше не встречавшейся фиалковой водой, естественно и
прелестно пахнувшей весенней свежестью.
вязавшаяся с важной и аристократической внешностью, но, по крайней мере в
моих глазах, ничуть ей не вредившая. Столько достоинства было в этом
человеке, что такая его манера держаться заставляла разве что предполагать
в нем какую-то странность, которая, по его ощущению, должна была
привлекать к нему назойливое внимание. Голос у него был очень мягкий, и я
старался еще мягче отвечать ему, лишь много позднее, осознав, что это было
нехорошо с моей стороны. Дымка меланхолической приветливости окружала
этого, видимо, много выстрадавшего человека. Я не мог быть к нему
жестокосердым. Я был очень приветлив, обслуживая его. Но ему это пошло во
вред. Правда, он почти не смотрел на меня, и в то время как я подавал на
стол, наши беседы ограничивались лишь краткими замечаниями о погоде или
меню; он берег и свои взгляды, скупился на них, словно опасаясь, что они
поставят его в неловкое положение. С неделю наши отношения сводились к
учтивым пустым разговорам, но затем я с удовольствием, не чуждым тревоги,
убедился, что он проявляет ко мне участливый интерес. Неделя - это тот
минимум времени, который нужен человеку, чтобы заметить, что в его
ежедневном общении с кем-то, произошли разительные перемены, в особенности
если собеседник так бережливо расходует каждый свой взгляд.
и, узнав мой возраст, пожал плечами с растроганным "Mon Dieu" [Бог мой
(франц.)] или "God heavens" [Боже милостивый (англ.)] - он одинаково
хорошо говорил по-французски и по-английски. Если я немец по
происхождению, полюбопытствовал он, то почему ношу имя Арман? Я отвечал,
что имя Арман присвоено мне по желанию начальства, на самом же деле я
зовусь Феликс.
возвратил вам.
известной неуравновешенности, - что его при крещении нарекли Нектаном, по
имени некоего короля пиктов, коренных обитателей Шотландии. Я изобразил на
своем лице почтительный интерес, но тут же недоуменно спросил себя, на что
мне, собственно, знать, что его зовут Нектан? Ведь я-то обязан называть
его "милорд".
вместе с сестрой, женщиной уже немолодой и, увы, очень болезненной, что,
кроме того, у него есть летняя резиденция на одном из озер шотландской
возвышенности, в местности, где еще говорят на гэльском наречии (*7) (он
тоже немного знает его) и где природа очень красива и романтична: отвесные
склоны, пропасти, воздух, напоенный пряным ароматом вереска. Окрестности
Эбердина, сказал он, тоже очень хороши. В самом городе имеются все виды
развлечений для любителей развлекаться, и с моря всегда веет бодрящим
соленым воздухом.
органе, но в горной своей резиденции довольствуется фисгармонией.
случая к случаю; и, за исключением "Нектана", в них не было ничего
излишнего, ничего, что не мог бы рассказать кельнеру любой одинокий
путешественник, не имеющий других собеседников. Сообщал же он мне их
главным образом за вторым завтраком, так как предпочитал, не спускаясь в
кафе, сидеть за своим столиком в почти пустом зале, курить египетские
сигареты и пить кофе. Кофе он, как правило, выпивал несколько чашечек, но,
кроме него, ничего другого не пил и почти что не ел. Лорд вообще ел так
мало, что оставалось только удивляться, чем он жив. С первого блюда он,
правда, брал основательный разгон: консоме, суп из телячьей головы или
бычьих хвостов быстро исчезали из его тарелки. Что касается всех остальных
кушаний, которые я приносил ему, то, отведав кусочек-другой, он тотчас же
закуривал сигарету, предоставляя мне уносить их почти нетронутыми. В конце
концов я даже не удержался и с огорчением сказал:
dedaignez tous ses plats. [Но вы ничего не кушаете, милорд. Шеф будет
очень обижен, если вы станете так пренебрегать нашими блюдами (франц.)]
жизнь испытывал отвращение к приему пищи. Возможно, это признак известного
самоотрицания.
вежливости воскликнуть:
Напротив, в этом случае каждый постарается вас опровергнуть!
глядя мне прямо в лицо. В этом взгляде, как всегда, было что-то
принужденное, преодоление чего-то мне неизвестного. Только на этот раз я
видел, что усилие такого преодоления ему приятно. На губах его появилась
меланхолическая усмешка, от этого еще резче выступил вперед тяжеловесный и
несоразмерно большой нос.
картошкой", - промелькнуло у меня в голове.
утверждению личности другого.
остался у своего столика, который мне предстояло убрать и снова накрыть.
лорду во вред. Но я не мог отменить их, не мог сделать их безвредными,
хотя изгнал из своего обращения оттенок ласковой предупредительности, стал
холоден и официален, раня чувства, мною же возбужденные. Потешаться над
ними я, конечно, не мог, раз уж я не потешался над чувствами маленькой
Элинор, но тем более не мог принять их по существу. Итак, я переживал
сложный внутренний конфликт, грозивший превратиться в искус, когда лорд
Килмарнок сделал мне неожиданное предложение, неожиданное, впрочем, только
в смысле делового его содержания.
оркестр расположился у самого входа в зал за группой пальм. Вдали от него,
на другом конце зала, лорд облюбовал себе столик, несколько на отлете, за
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий