могучих стволов, порой на поворотах задевая за огромные корни, торчащие из
земли.
казалось, доносились лишь до ближайшего дерева - так ничтожны были эти
звуки. Даже дроги поскрипывали как-то жалобно, и Питер сидел молча.
спускалась к неглубоким ручейкам с прозрачной водой. Она бежала,
поблескивая, по гладким, словно отполированным, камешкам.
наблюдали кенгуру. Они раздували ноздри, стараясь уловить наш запах, и,
почувствовав его, удалялись медленными прыжками.
лошадь: остается какой-то гадкий осадок. - Он закурил трубку и мягко
добавил: - Я не говорю, что это плохо, но есть уйма вещей, которые нельзя
сказать чтобы были плохими, по и хорошими их тоже не назовешь.
лежа на своем мешке, мог в просветах между ветвями видеть звезды. Воздух был
влажный, прохладный от дыхания древовидных папоротников и мхов, и звон
колокольчика доносился явственнее. Порой он звучал совсем громко - это Кэт
взбиралась на пригорок или оступалась, спускаясь к воде напиться, - но не
умолкал ни на минуту.
перед обедом. Хочу нагрузить дроги нынче перед вечером.
мы увидели среди густой поросли большую вырубку.
вершине холма, поднимавшегося к небу, поблескивали на солнце верхушки
деревьев.
беспорядке были навалены срубленные верхушки деревьев.
костер. На треножнике над огнем висели закопченные чайники, и четверо мужчин
направлялись к костру, поднимаясь по склону от того места, где они
обрабатывали срубленное дерево. Упряжка волов отдыхала у штабеля распиленных
стволов; погонщик сидел тут же у дрог на ящике с провизией и обедал.
Уилсон, сутулый человек с кустистыми, пожелтевшими от табака усами и
веселыми голубыми глазами, от уголков которых лучами расходились морщинки.
Тед построил бревенчатый домик в полумиле от лагеря и жил там с миссис
Унлсон и своими тремя ребятишками.
хорошей поварихой, но жаловался, что она "любит выть по покойникам". "И не
переносит вида крови", - добавлял он.
подушке остался кровяной след "величиной с шиллинг".
зарезали овцу.
в палатках. Один из них, Стюарт Прескотт, малый лет двадцати двух, с
волнистыми волосами, носил по праздникам тупоносые башмаки цвета бычьей
крови. У него был мохнатый жилет с круглыми красными пуговицами, похожими на
камешки, и он пел в нос "Ах, не продавайте мамочкин портрет". Прескотт
аккомпанировал себе на гармонике, и Питер говорил, что поет он здорово, "а
вот в лошадях ни черта не смыслит".
постепенно все стали называть его так.
проезжал верхом мимо наших ворот, направляясь на танцы в Тураллу. Отец
как-то ездил вместе с ним в Балунг и, вернувшись, сказал мне:
как соскакивает с лошади, причесывается.
земли расчистили.
предоставит шесть футов земли после того, как поработаешь на него сорок лет.
Пиши, проси у него место.
спросил его, почему он уехал оттуда, Робине ответил: "Там живет моя жена", -
и это объяснение вполне удовлетворило Питера. Потом Питер спросил его, каков
он, этот Квинсленд, и тот сказал: "Чертовски скверное место, но все равно
так туда и тянет, ничего с собой не поделаешь".
которыми возвышался огромный нос, открытый всем ветрам. Беззащитный нос,
красный, весь в рябинах; отец, знавший Артура, как-то сказал, что, видно,
нос изготовили сначала, а потом уже приделали к нему Артура.
напоминающее большого сурка. (Прим. перев.)}
его волах, как он немедленно раздражался. Однажды, объясняя трактирщику в
Туралле причину своей драки с приятелем, Артур сказал:
стал ругать моих волов.
тяжела". Он произносил эту фразу, вставая после обеда, чтобы возобновить
работу, или уходя домой из пивной. Это не была жалоба. Она выражала какую-то
длительную усталость, дававшую себя чувствовать, когда Артуру приходилось
вновь браться за работу.
кружки черным чаем из чайников, висевших над огнем.
продолжал: - Ты слыхал, я продал гнедую кобылу?
сверток с едой в левой.
подведет.
держаться той стороны дороги, какой надо.
плечами и произнес:
обзавестись упряжкой лошадей и бросить работать.
и, когда спустился на землю и направился к группе беседовавших мужчин, они с
изумлением уставились на меня.
удивило меня. На секунду я в замешательстве остановился. Потом волна гнева
поднялась во мне, и я двинулся вперед, быстро и решительно переставляя
костыли.
меня с интересом.
Разживемся у этих ребят какой-нибудь жратвой.
давно меня знает.
почему я на костылях.
не помер. Говорят, он никогда не сможет ходить.
Питера.
напряжение. - Бабки подкачали, да? - Он улыбнулся мне, и остальные тоже
улыбнулись его словам.
в руке. - Если храбростью этого парнишки подбить башмаки, им износа не
будет.
Уилсона не могли рассеять этого чувства. Замечание Принца показалось мне
глупым, Я был уверен, что снова начну ходить, однако гнев Питера придал
словам Принца значение, которого они не заслуживали, и в то же время вызвал
во мне подозрение, что, по мнению этих людей, я никогда больше не буду
ходить. Мне захотелось очутиться дома, но тут я услышал, что сказал Питер о
моей храбрости, и от восторга забыл обо всем услышанном раньше. Питер поднял
меня до уровня этих людей - больше того, он вызвал у них уважение ко мне. А
в этом я нуждался больше всего.