Чтение 40–й страницы книги ~Фарисейка~

приключение, и то лишь потому, что в него вмешалась Брижит, и именно в
этом случае особенно ярко проявили себя перемены, происшедшие с этой
женщиной.

С самой ранней своей юности я носился с мыслью о женитьбе; мне не
терпелось поскорее вкусить опыт счастья, и я находился в условиях, которые
редко выпадают на долю моих сверстников, однако одержимость моя
объяснялась совсем другим - тайными муками сердца, и я боялся погибнуть от
них. Теперь я мог бы вполне применить к тогдашнему своему состоянию слова
Ницше, которыми он так глубоко охарактеризовал французский XVII век: "В
нем много от хищного зверя, много от самоистязаний аскета, решившего
обуздать себя".

Когда один мой приятель заговорил со мной о своей кузине, рожденной в
артистической, но богатой среде, когда он стад превозносить ее до небес, я
сразу попался на удочку, с первой же встречи, даже не разглядев ее толком.
Недаром я жил в такой интимной близости с богом, недаром верил, что ничего
не может со мной случиться без вмешательства Вездесущего, верил, что никто
не сможет войти в мою жизнь, не будучи, так сказать, посланцем небес, и не
удивительно, что я приготовился к встрече с этой девушкой, как к встрече с
ангелом-освободителем. "Они опережают меня, эти глаза, полные света!" Но
если быть до конца откровенным, эта моя мадонна и муза оказалась менее
решительной и более норовистой, чем бы мне хотелось. Еще ничего не было
решено, как она уже потребовала путешествия по Шотландии. Но моя любовь
прекрасно уживалась с постоянными разлуками и неурядицами, ставила их в
заслугу этой юной и весьма возвышенной особе.

Я и не догадывался, что за ширмой возвышенности эти крупные буржуа
взвешивали все "за" и "против" и осторожно ко мне присматривались. Я
считался богатым, но семья наша была провинциальная и уважаемая - не
более. Можно ли делать ставку на такого, как я? Эти люди принадлежали к
числу тех просвещенных парижан, которые знают, что искусство и литература
дают в будущем человеку со спекулятивной жилкой возможность получать
прибыль. Они уже тогда шли на риск, покупая полотна Матисса. Но
представляю ли я реальную ценность? Пугаясь моего нетерпения, они не
знали, на что решиться, и всячески изощрялись, желая держать меня,
дурачка, в состоянии неопределенности. Едва я заговаривал о разрыве, они
удваивали свои авансы, и дело дошло до того, что, когда стало известно,
что мачеха получила откуда-то довольно неприятные сведения о состоянии
здоровья их семьи, они умоляли меня пойти расспросить их врача, которого,
по их уверениям, они освободили от профессиональной тайны.

Иногда мне кажется, что все эти поступки, все эти нелепые и гнусные
демарши мне просто пригрезились. Как сейчас вижу, я сижу за столом
напротив этого коновала, готового с ледяным равнодушием отвечать на любые
вопросы, какие я соблаговолю ему задать. Все это кончилось последним
свиданием, из которого я вышел уже женихом, и душераздирающим письмом от
моей невесты. Но на следующее утро - крутой поворот! Мне отказали, даже не
извинившись, не объяснившись... "Значит, во мне все дело", - думал я и
решил, что не могу нравиться женщинам вопреки весьма обнадеживающим
доказательствам обратного. Подобная неудача сводила на нет в моих глазах
все прочие благоприятные знаки внимания. Есть же во мне что-то такое, что
отвратило от меня даже ангела. Неисцелимый романтизм юности! У всех у нас
в крови было это убеждение в своей несостоятельности, в том, что наш удел
- одиночество и безнадежность!

Я кратко известил мачеху об этом разрыве сразу же после помолвки. И
ждал от нее соболезнующего письма, и вдруг, к великому моему удивлению,
она сама прикатила в Париж. Моя незадача, видимо, задела ее за живое. Она
пылко изъявляла мне свое сожаление и несколько раз намекнула, что
опасается с моей стороны отчаянного шага. Ее нескромные утешения нагоняли
на меня смертную тоску, а также показали мне, что я вовсе не так
несчастен, как подумалось было мне сгоряча, и что страдает главным образом
мое уязвленное самолюбие. Брижит увезла меня в Ларжюзон. Я чувствовал, что
моя рассудительность ее разочаровала. Но в течение лета одиннадцатого
года, на редкость знойного, мачехе пришлось покориться непреложной
очевидности: я не только не был сражен насмерть своим любовным
злоключением, напротив, с каким-то яростным неистовством требовал от жизни
всех и всяческих реваншей. Этим летом я прочел подряд всего Бальзака и
почерпнул в его творениях опасное противоядие. Сам по себе писатель не
может быть ни моральным, ни аморальным: он оказывает на нас влияние только
в зависимости от нашего личного предрасположения. В том состоянии духа, в
каком я тогда находился, Бальзак хоть и привязал меня к жизни, но заразил
цинизмом мой еще полудетский ум, и я восхищался расчетливостью и хитростью
юных честолюбцев.

Именно в это время Брижит Пиан начала отходить от меня. Видимо, я
разрушил то представление о любви, какое она себе создала. Теперь самой
ненавистной для нее чертой любого человека было отсутствие страсти. Ей
непереносима была мысль, что я так быстро утешился. Сказать мне это в лицо
она не решалась, но я прекрасно чувствовал, что она презирает меня за то,
что я не принадлежу к клану мучеников. Я тогда еще и сам не знал, как
жестоко она ошибается.

Летние каникулы одиннадцатого года Мишель проводила в Ла-Девизе, у
Мирбелей. Так что мачехе, да и мне тоже, оставалось лишь одно прибежище -
книги. Печаль ее росла с каждым днем. Уже в ту пору она стала пренебрегать
религиозными обязанностями. Все ее разговоры неотвратимо клонились к
единственной теме: ее наваждением стала человеческая страсть. Несколько
раз она заговаривала со мной о моей покойной матери, говорила о ней
враждебно, но с восхищением и завистью. Но гораздо чаще, обессилев, она
сидела в полутемной прихожей, и только внезапные приливы крови окрашивали
румянцем ее обычно матовые щеки.

С детства неврастеники внушали мне ужас, поэтому отъезд в Париж я
воспринял как освобождение. Теперь мы с мачехой почти не переписывались,
только изредка обменивались полуофициальными письмами. Мишель, ожидавшая
окончания срока военной службы Жана, а следовательно, и их свадьбы,
по-прежнему жила на Интендантском бульваре. В своих письмах она намекала
на "невероятную историю с Брижит", но решилась рассказать ее мне только
лично, когда приехала в Париж погостить у Ла Мирандьезов.

История и впрямь до того невероятная, что, выслушав ее, я молча пожал
плечами. Чтобы наша мачеха влюбилась в своего врача, которому было уже за
шестьдесят, - все это выдумки Мишель, - но в Бордо я сам смог убедиться в
этом собственными глазами. Казалось бы, чего естественнее - стареющая
женщина привязалась к человеку, который ее лечит, но нет, тут было другое,
тут была дикая, безумная любовь - и (вот это-то самое удивительное!)
любовь счастливая, разделенная. Нет-нет, конечно, в их отношениях не было
ничего предосудительного: доктор Желлис, пламенный гугенот, имевший
пациентов в самом высшем протестантском обществе города Бордо, был вне
всяких подозрений, но так как с женой, покрывшей его имя позором, он уже
давно жил в разводе, так как ему приходилось кормить целую кучу своих
детей, уже взрослых и даже женатых, но неустроенных и вечно чего-то от
него требовавших, до чего же сладостно было ему на склоне лет найти
существо более сильное, более вооруженное против житейских невзгод, чем он
сам, и стать единственным помыслом этой женщины; он виделся с Брижит
каждый день, ничего не предпринимал, не испросив предварительно ее совета.
Эти два одиноких создания не стеснялись словесного выражения своих чувств,
не боялись они также показаться смешными. Когда их дышавшие нежностью лица
склонялись друг к другу, ни один не замечал в любимых чертах признаков
наступившей старости. Они жили друг для друга, эти два чистых сердцем
существа, окруженные злобствующими родственниками, среди насмешливого
шепота городских сплетников.

Жан служил уже последний год, и свадьбу решено было отпраздновать в
октябре. Обе семьи устроили торжественные обеды, обменялись брачными
контрактами. Брижит Пиан, которой пришлось заменить Мишель родную мать,
согласилась на эту роль неохотно. Страсти падчерицы уже перестали ее
интересовать, но особенно она сожалела о том, что неосторожно дала
обещание на дарственную, так как в свое время тешилась мыслью этим
способом загладить зло, причиненное ею. Личное состояние Брижит было
меньше, чем наше, ей осталось денег в обрез (а спохватилась она слишком
поздно), капиталов достало только на то, чтобы купить небольшой участок,
примыкавший к частной лечебнице доктора Желлиса. Графиня де Мирбель
заявила, что, по ее мнению, "это в корне меняет проблему". В глазах
графини недоданные полмиллиона усугубляли мезальянс.

Брижит притворялась, что ничего не слышит, не понимает никаких намеков,
стараясь избежать любых стычек, которые могли бы омрачить ее странное и
глубокое счастье. А счастье это, если перевести его в зрительный образ,
представляло собой шестидесятилетнего коротконогого толстячка и скрывалось
под тесноватым сюртуком; крашеная бородка на безволосом строгом лице
придавала ему известное сходство с канцлером Мишелем де Л'Опиталь; говорил
он много и красноречиво и не слушал никого, кроме Брижит, но она
предпочитала молчать и впитывала каждое слово своего возлюбленного.
Беседовали они о самых возвышенных предметах и касались даже теологии.
Наша мачеха вдруг обнаружила, что ей доступна логика кальвинизма, хотя ни
одна из сторон не имела тщеславных притязаний обратить другую в свою веру:
либо оба они относились с уважением к религии, которую исповедовал другой,
либо вопросы такого сорта уже не слишком их тревожили; годы научили их
ценить каждую минуту, и ничто не должно было отвращать их от главной и
единственной потребности, каковой стала для них любовь.

С этих пор Брижит отдалилась от нас. Бывая проездом в Бордо, я даже не
останавливался на Интендантском бульваре, мою бывшую комнату превратили в
спальню доктора Желлиса, и он ночевал там, когда задерживался в городе
после посещения театра или концерта, куда они ходили вместе с Брижит, ибо
он, сам страстный любитель музыки, приохотил к ней нашу мачеху. Автомобиля
у доктора не было, а была старенькая двухместная старомодная карета, -