же речке - лишь свободная от коряги или большого камня рука все же блуждала
по дну, запуская ищущие пальцы в бархатный ил.
не утяжеленное целью. Когда не нужно трудится, двигаться, отсутствует
необходимость и желание думать, еще не хочется дышать. Такое состояние -
результат тренировок - длится целую минуту. И только потом становиться
тяжело, возникает потребность втянуть в себя воздух, утолить кислородный
голод, и звериный инстинкт заставляет тело сжаться в пружину, изо всех сил
оттолкнуться от донной тверди и с шумом вырваться на воздух. И бывает
невыносимо страшно, если именно в эту секунду, отсчитавшую предел терпения,
на какое-то мгновение ступни, ищущие опоры, вязнут в податливой глине или
путаются в водорослях...
деревню возле речки, не сельских пацанов, рассудительных и иногда до
противности серьезных, - не все то, что окружало его в купании, и чему вода
была лишь одной из составляющих, а саму воду. Как любят бассейн.
план. Его городское, меркантильно-снобистское начало взяло верх, и он, на
этой же самой речке, увлекся подводной охотой: острога, гарпун... Обычно он
настигал безмятежную рыбину, уже на исходе собственного терпения - до этого
целая минута нырка в акваланговой маске уходила на поиск, приближение к
жертве. Момент укола, броска, выстрела происходил на вершине восторженного
ража особой природы - минутного симбиоза удачи и нестерпимого кислородного
голода, в котором подводное животное, согласно иезуитской охотничьей логике,
оказывалось виновато, и вина эта была смертельной.
интересном воспоминания, навеянные морем. Зачем он приплыл сюда? Ведь он уже
давно не верит в жемчуговые ракушки, которые можно добыть просто так, без
особых усилий и приспособлений, не отдаляясь существенно от дома. И мидии,
как и речные "двустворки", не рожают жемчуг. Несомненно, этот выход в море -
блажь. Но ведь зачастую, чтобы понять себя взрослого, нужно, хотя бы
ненадолго, отнырнуть в более ранний, незагруженный знанием период. Николай,
понимая, что его здесь никто не услышит, намеренно - "на разрядку", громко
засмеялся над этим красивым для данного момента выводом, на самом же деле
являющимся избитой формулой, распространенной, до пошлости, в литературе и
до сих пор применяемой в заштампованной педагогике, называющей себя наукой.
конструкцию мидийного промысла. Десятки поплавков держали в вертикальном
положении гигантский канат, очевидно, другим концом жестко прикрепленный к
установленной на дне рукотворной платформе, на которой живут и размножаются
мидии. Сквозь воду видны полчища прилепившихся к канату мелких мидий.
Далеко, в невидимой глубине их должно быть гораздо больше, там они, по
словам лодочника, очень крупные и мясистые.
люди, как мураши. С другой стороны - колыхание зеленой пустыни. Руки
невольно сжали борта лодки, глаза удостоверились в наличии спасательного
жилета. Лет двадцать он не погружался в воду в поисках подводных богатств: в
свое время прекратил - как отрезал, без всякого для себя объяснения. И все
же не ожидал, что именно сейчас, когда решил немного возвратится в детство
(угодливая формула, выросшая на пути к поплавкам), ему придется бороться с
чем-то чудовищным - со страхом, практически незнакомым в цивилизованной
жизни, - резким, откровенным, перед которым нельзя оправдаться резонами
"зелени винограда", отсутствием желания участвовать в событии, его
породившем. А этот обнаженный, циничный страх прижимает к стенке, сдавливает
горло, требуя немедленного ответа: струсил?!...
не более чем на два метра, он открыл глаза и, испытывая панический ужас в
подводном сумраке от чудовищного колыхания лохматого каната, похожего на
ствол финиковой пальмы, тем не менее, прильнул к нему, обхватил ногами это
колючее тело и стал торопливо отрывать крепящиеся к нему мидии. Он успевал
представить себя со стороны - безумцем, сдирающим слабыми руками чешую с
живого, могучего, косматого существа... Это продолжалось секунды, быстро
захотелось дышать, - он прижал ладонями к груди все то, что удалось
отодрать, и с помощью одних ног, толчками, поднялся наверх. Шумно вдохнул,
как бы вбирая в себя крик. Бросил в лодку две горсти ракушек и торопливо,
судорожно хватаясь за борта, с колотящимся сердцем, влез сам, неловко
перевалился в спасительное углубление лодки. Здесь, наконец, он почувствовал
себя в безопасности. Посидел, покачиваясь на волнах. Затем решительно сгреб
со дна россыпь маленьких жалких ракушек, выбросил за борт, отвязал лодку,
поплыл обратно. Греб, дико оглядываясь по сторонам и злорадно улыбаясь, как
будто только что обвел вокруг пальца какого-то опасного противника.
мероприятие, назначил ему окончательный смысл: это было резкое вхождение в
новую роль курортного дикаря, пронзительное знакомство со стихией, впрыск
адреналина в застоявшуюся кровь. Он готов к отдыху. Хорошо!
это, и удивление, и вызванное им воспоминание, резко перестроило лад
восприятия окружающего - с высокомерно-прагматичного на
сентиментально-лирический.
все еще до конца не веря в силу возникшей картины.
книги, удобно, как ноты, лежащей на скошенной плоскости огромного булыжника,
она, опершись на локоть, поднимала с камней узкую ладонь - финиковый веер,
на секунду задерживала перед лицом, медленно складывала четыре пальца,
длинные и прямые, как фаланги тростника, оставляя один, надолго прислоняла
его розовую подушечку к вывернутым и чуть приоткрытым, словно всегда готовым
для поцелуя, губам... Газовая косынка поверх бикини - набедренная повязка,
туго обхватывающая крепкие ноги...
памяти...", - слова одной из песен с "революционного" тухмановского диска, -
первое, что пришло на ум Николаю, когда он увидел смуглую девушку на этом
пляже черноморской провинции. Затем: "Я целую мою революцию...", что-то про
влажные кудри, которые, тоже, целую... - из раннего Эдуарда Лимонова,
кажется. Никаких аллюзий - логический ряд и вполне земные ассоциации, только
порожденные нездешней красотой.
свидетель поэтичности естества. На ленивой российской окраине примитивного
отпускного рая - броский набор экваториальных качеств и конфигураций...
Нежность молодых кокосов, крепость лиановых сплетений, величавость Нила,
грациозность саванных антилоп и фламинго... - не одетое, но украшенное в
тропические цвета и формы. Одежда не дань стыду - удобство, помноженное на
символы.
бросались в волны, выворачивались к лучам, затем прятались от ожогов под
тентами, мазями... На фоне этого именно тривиальность Мулатки, ее
продолженность - волн, камней, ветра, - отрицающая восторженную суету,
парадоксальным образом возносила ее на пик необычности. Смуглое тело было
равнодушно к субтропикам. Как равнодушны к воде рыбы.
улыбнулся отсутствию в богатом языке устоявшейся для подобного случая
фразы), и такое потрясение. Конечно, край континента, легенды и сказки... Но
такого яркого сюжета, который, Николай это понял с подзабытым щемящим
волнением, будет чем-то переломным для его уже тридцатипятилетней
неинтересной повести, не ожидал.
сказках, бесплодность юношеских исканий, крушение взрослых надежд. Все это
быстро костенило уже отсчитанную и много раз перечитанную часть судьбы - еще
не слишком богатую, но достаточную для появления четких устоев морали,
манеры поведения историю, с, казалось бы, накрепко выхолощенной
художественностью (не считая скандального рождения) - мемуары,
биографический справочник.
прошлого? Лакмусовая субстанция, проявляющая мобилизационные возможности
души? Предвестник революции, которая вновь может сотрясти "мемуарные"
основы, разрушая устоявшиеся связи составных частей, до степени их
превращения в сладкую, но колкую массу, а позже - в ненадежное беспокойное
месиво? Одно ясно: это испытание, которому надлежит либо воплотиться в
будущее движение, либо застыть блестящей нашлепкой на альбоме отпускных
воспоминаний.
пляжного мороженщика. Мягкий акающий говор, кажется, московский. Возможно,
ее вырастила одинокая мать, которая, имея смуглого ребенка, так и не сумела
выйти замуж, устроить свою жизнь? А может быть, все не так грустно, и ее
родители сейчас счастливо живут в столице, отец - служащий консульства, мать
- переводчик? Но и в том, и в другом случае Мулатка для Николая определилась
таинственной и трагичной, трепетной фигурой, а не просто рядовой
необычностью морского берега, шоколадкой конфетного многоцветия пляжа.
позвоночной впадины - до пестрой пляжной арки, чертившей воображаемой
плоскостью границу пляжа и городского парка, которая этой же прозрачной
геометрией обозначила и рубеж досягаемости предмета потрясения. И покорно
Флинт Эрик
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Березин Федор
Шилова Юлия
Самойлова Елена