В комнату без стука вошел Саша Якимов.
Он попал в армию по комсомольской мобилизации, хрупкий, нежный,
розовощекий, хорошо, если ему было семнадцать лет, и Землячка пожалела его,
оставила при политотделе, хотя сам он просил отправить его на передовую; в
политотделе он был и писарем, и завхозом, и караульную службу нес наравне с
другими красноармейцами.
- Ужинать будете, Розалия Самойловна? - спросил Саша и поставил на стол
крынку с молоком.
Землячка до того устала, что не хотелось ни есть, ни разговаривать.
- Ты иди, иди, Саша, - отпустила она его, садясь на диван. - Спасибо. Я
потом...
Лучше всего попытаться заснуть, забыться хоть на час-другой, но ей не
до сна, не могла она примириться с тем, что ее отзывают из армии. Тут не в
самолюбии дело - она сознавала, что нужна армии, что ее место на фронте,
сознание этого не давало ей покоя... Надо писать, настаивать, требовать.
К кому она могла обратиться? Существовал лишь один адрес, только
Центральному Комитету партии могла она сказать все, как есть.
Землячка села за стол, придвинула чернильницу, взяла ручку и принялась
выкладывать на бумаге все, что знала о горестном и мужественном пути Восьмой
армии.
Вспоминала и писала, задумывалась и писала, негодовала и писала...
И в тот момент, когда она принялась писать о перебоях в снабжении армии
обмундированием, о том, как из армии отозвали старого большевика Сапожникова
и прислали на его место болтуна и хвастуна Кранца, в дверь постучали, и
перед Землячкой появился Кранц.
Легок на помине!
- Разрешите, товарищ начальник политотдела?
Как всегда подтянутый, в неизменном кожаном обмундировании: и фуражка,
и куртка, и галифе, и сапоги - все сшито из мягкого отличного хрома,
тщательно выбритый, он, вероятно, считает себя неотразимым.
- Откуда вы? - удивилась Землячка. - По-моему, вы должны эвакуировать
Воронеж?
- Так точно, эвакуация идет полным ходом, - заверил ее Кранц. - Но я к
вам.
- Ко мне?
- Лично к вам, - Кранц помедлил и прочувствованно произнес: - Розалия
Самойловна!
Землячка прищурилась, она не любила, когда к ней обращались по
имени-отчеству, это разрешалось только самым близким помощникам.
- Садитесь, - пригласила она своего посетителя и подчеркнуто официально
сказала: - Не отвлекайтесь, я слушаю вас, товарищ Кранц.
Но он медлил, почему-то медлил начать разговор, ради которого явился.
- Не знаю, известно ли вам, но в штабе фронта подготовлен приказ о моем
снятии, - решился он наконец высказаться. - Я бьюсь как рыба об лед, а на
меня вешают всех собак.
Так вот с чем он пришел!
- Но ведь со снабжением у нас...
- Что со снабжением? - перебил ее Кранц. - Я одеваю, я обуваю, я всех
кормлю, но никто этого не замечает!
- Вы одеваете командный состав, Кранц, - сухо возразила Землячка. - А
следовало бы подумать о красноармейцах.
- Но зачем приказ? Все можно исправить!
- Подождите, Кранц, - остановила его Землячка. - Это я просила
отстранить вас от работы.
Он не мог этого не знать. Землячка не раз жаловалась на Кранца, однако
он делает вид, что ему об этом не известно.
- Вы же для всех нас в армии, как родная мать, - жалобно протянул
Кранц. - Стоит вам замолвить слово, и все образуется.
Землячка это великолепно знает, у него в штабе фронта достаточно
дружков - тому устроил куртку, тому сапоги, и достаточно Землячке пожалеть
бездельника, как с помощью дружков он сухим выйдет из воды.
- Вас судить, судить надо, Кранц, - неумолимо произносит Землячка. - А
вы хотите, чтобы вам было по-прежнему доверено снабжение армии.
- Дайте мне любое поручение, проверьте меня! - восклицает Кранц. - Вы
увидите, на что я способен...
Землячка уже знает, на что способен Кранц, и ей совсем не хочется
торговаться с этим навязчивым субъектом.
На выручку ей приходит непредвиденный случай.
За окном - хор детских голосов:
Дети, в школу собирайтесь,
Петушок пропел давно,
Попроворней одевайтесь,
Смотрит солнышко в окно!
- Это еще что такое? - удивляется Землячка, высовываясь из окна.
На дороге перед школой стоят, дружно взявшись за руки, выстроенные
попарно дети и знай себе поют, ни на что не обращая внимания. Все мал мала
меньше, все одеты в серые холщовые костюмчики, и все, по-видимому, чувствуют
себя весьма непринужденно.
Очень уж необычно появление этих детей в такое время на улице
прифронтового поселка.
Дети же продолжают петь:
Человек, и зверь, и пташка,
Все берутся за дела,
С ношей тащится букашка,
За медком летит пчела...
За дверью слышно низкое цыганское контральто:
- Лишние церемонии ни к чему, цыпа моя...
Дверь распахивается и в комнату вплывает низенькая толстая женщина с
багровым лицом и в длинном пальто, перешитом из солдатской шинели.
- Ну как? - тут же спрашивает она, указывая двойным своим подбородком
за окно.
- Что - как? - не очень уверенно переспрашивает Землячка.
- Хорошо поют мои деточки?
- Отвратительно! - восклицает Землячка. - Откуда они взялись? Из
какой-нибудь колонии? Почему очутились здесь? И что вам от меня нужно?
Но женщину все это обилие вопросов нисколько не смущает.
- Я к вам, как женщина к женщине, - говорит она в ответ.
Как женщина к женщине...
Так к Землячке не обращались никогда, меньше всего она склонна
вспоминать, что она женщина, характер у нее мужской, должность мужская.
- Садитесь, - строго говорит Землячка. - Кто вы такая?
- Пузырева, - представляется незнакомка. - Директор Феодосийского
приюта для сирот.
Землячка изумляется:
- Фе-о-до-сий-ско-го?..
- А что вы удивляетесь?
Конечно, можно бы и не удивляться, на войне чего только не бывает.
К концу империалистической войны на юге собралось много осиротевших
детей, и несколько феодосийских филантропов создали для сирот приют. Средств
было мало, приют был небольшой, но все-таки трем десяткам детей как-то
облегчал жизнь. Началась гражданская война. Крым оккупировали белогвардейцы.
В конце концов их внимание привлек и приют. Однажды перед Пузыревой появился
офицер.
"Военное командование намерено эвакуировать детей русской
национальности в Севастополь. Не исключено, что их эвакуируют даже за
пределы Российской империи". - "А остальные?" - спросила Пузырева. "С
остальными поступят по закону".
- А у меня всякие дети, и русские, и евреи, и татары, и караимы, -
рассказывала Пузырева. - А что значит "по закону", мы уже знаем.
Врангелевцам ничего не стоило, например, утопить караимов, как котят... Мы
убежали.
- То есть как убежали? - опять изумилась Землячка.
- Уж очень жалко стало детей, уговорила нянечек, собрала кое-какие
вещички и увела детей из города.
- Куда?
- Сперва во Владиславовку, потом в Старый Крым, оттуда в Джанкой...
- А потом?
- Потом добрались до Бердянска.
- Так и путешествуете?
- Так и путешествуем.
- А конечная цель?
- Добраться до Москвы, что ли. Я слыхала, Ленин очень хорошо относится
к детям.
- И как же думаете добраться?
- Мир не без добрых людей.
Ответы Пузыревой обезоруживали Землячку, о своем путешествии с детьми
она рассказывала с подкупающей наивностью.
Это была целая эпопея. Ночевки в чужих хатах, D сараях, под навесами.
Сбор милостыни. Иногда оскорбления и угрозы, потому что бродячий этот приют
мешал решительно всем. Так, кочуя от деревни к деревне, от поселка к
поселку, от станции к станции и упорно стремясь на север, где поездом, а где
и пешком, Пузырева добралась со своими детьми до Касторной.
- А где вы остановились?
- Нигде.
- Значит, весь приют у меня под окном?
- Весь.