Чтение 40–й страницы книги ~Кратер Эршота~

выглядывали из-под снега да расстилался белый саван долины. И ни звука.
"Хоть бы ворона каркнула, - подумал Петя и с тоской вздохнул: - Ни веток, ни
дров, один голый камень кругом. Придется обойтись без костра".

Когда совсем стемнело, Петя выбрал уголок между двумя большими скалами,
выгреб снег и кое-как устроился прямо на камнях. Собаки проголодались и
грустно поглядывали на хозяина, ожидая ужина.

- Охотиться надо, - внушительно заявил им Петя и развязал торбу с едой.

Но разве можно спокойно проглотить кусок, если на тебя смотрят такие
просящие глаза! Пришлось поделиться с Кавой и Туем пирогами Хватай-Мухи.
Закусив, Петя залез в спальный мешок, положил под себя ружье и уснул Собаки
посидели, покрутились и тоже легли, свернувшись калачиком под боком у
хозяина.

Ночь.. Тихая, звездная, морозная, долгая, темная ночь. Ни ветерка, ни
шелеста. Чуть потрескивает смерзающийся снег, мигают близкие крупные звезды,
и кажется, нет на всем белом свете никакой жизни: все вокруг на тысячи и
тысячи верст безмолвно, безжизненно, мертво. Но Петя спит. Спят рядом с ним
его собаки, бьются три сердца - маленькое гнездышко живой материи в этом
царстве безмолвия.

Не удалось, однако, Пете проспать всю ночь. Хоть и добротно сделан
спальный мешок и пригревают с боков меховые клубочки собак, а холод все же
добирается и внутрь мешка, под одежду, холодит спину, ноги. На
двадцатиградусном морозе долго не вылежишь.

"Лучше я днем на солнышке досплю", - решил Петя и вылез из мешка. Холод
пробирал его все сильнее. Петя заторопился, свернул мешок, связал вещи, взял
ружье, стал на лыжи и пошел. Пошел вперед, в темную ночь, с одним только
желанием скорее согреться.

Оказывается, ночью даже лучше идти! Мороз крепко сковал подтаявший,
мокрый снег. Ледяной наст легко выдерживает тяжесть. На лыжах - одно
удовольствие! Они хорошо скользят и сами летят вперед. Да и собакам веселей.

Петя скоро согрелся и приободрился.

"Туда ли я иду?" - подумал он и высек огонь, чтобы проверить дорогу по
компасу. Линия движения чуть отклонялась от нужного градуса. Петя
остановился, но тут же вспомнил о магнитном отклонении.

"Семь градусов... Так говорил Усков. Значит, правильно иду".

Ночью камни и обрывы выглядели совсем черными. Все дышало неизвестностью,
было жутко. Даже собаки и те жались к ногам. Белеет, поблескивает под
звездами снег, скрипят ремни, позвякивает котелок. Весь застывший темный мир
чутко прислушивается к этим звукам. Жутковато...

Признаемся, что страх гнался за Петей по пятам. Петя слышал, как трепетно
стучит сердце, и шел все скорее и скорее, пока не выбился из сил. Тогда он
остановился и, боясь оглянуться, прислушался. Ничего, кроме гулкого стука
собственного сердца... И тут он вспомнил: вот так же шли когда-то Иванов и
Сперанский... Им было куда хуже, чем ему... Петя улыбнулся, сдвинул шапку с
мокрого лба на затылок, передернув плечами, поправил лямки вещевого мешка,
спокойно пошел вперед и запел во все горло:

И тот, кто с песней по жизни шагает, Тот никогда и нигде не пропадет...

Темнота сгустилась еще больше, как это всегда бывает перед рассветом.
Долина внимала песне, безмолвная и мрачная.

Кончилась ночь. На востоке, за горами и сопками посерел небосклон. На
горизонте появилась светлая полоска. Она постепенно ширилась, розовела.
Начинался чистый восход. Небо медленно теряло свою темно-синюю окраску. Свет
накапливался, стремился вверх, гасли звезды, и нежно-красное зарево заливало
небосклон все шире и шире. Вот оно захватило уже полнеба. Петя шел прямо на
восход, улыбкой приветствуя солнце. Холодное, но яркое, оно в оранжевом
тумане выплыло из-за сопок, и по снегу брызнул миллион бриллиантовых искр,
таких ослепительно ярких, что Петя закрыл глаза. А когда через миг он снова
открыл их, уже стоял настоящий день: темнота, страх и мрак пропали
бесследно, стало весело и легко.

Петя посмотрел в бинокль.

Где-то там, на повороте долины, чернел лес.

В полдень, когда снег под лыжами стал с шуршанием оседать, а с деревьев
валились белые ошметки и освобожденные ветви радостно взмывали вверх, Петя
решил сделать привал. Солнце теперь уже не только светило, но и грело. Все
тело налилось усталостью и истомой. Безудержно хотелось спать.

"Я имею право отдохнуть, - уговаривал себя Петя. - Я ведь полночи шел,
теперь могу полдня и отдыхать".

Петя уже хлопотал возле повалившегося сухого дерева

В лесу было как-то веселей. И хотя чахлый был этот высокогорный
лесок-тальник вдоль ручья: карликовые березки по сторонам да тонкие
лиственницы с обвешанными мхом стволами, - а все-таки лес. Где
растительность, там и жизнь.

Нетрудно расчистить лыжей снег около старого дерева до самого мха, где,
как бисерины, еще висят прошлогодние ягоды брусники и зеленеют блестящие
листочки брусничника. А потом навалить сухих сучьев на эту площадку и
запалить веселый костер, чтобы пламя до неба! Пар подымается от тающего
снега и подсыхающей земли. Придется отодвинуться подальше и закрыться от
сухого жара, как ни хочется настуженному телу вобрать дорогое тепло. Пусть
прогорит костер. Горячие угли нужно раскидать по площадке, а когда угольки
потемнеют, накрыть теплую землю ветками стланика или даже лиственницы,
расстелить свой мешок поверх веток, забраться в него и через минуту закрыть
глаза, повернуться к солнцу спиной и спать, спать, спать!

Уже засыпая, Петя увидел умильные глаза Туя. Пес устало облизывался и
счищал с носа белые пушинки. Рядом с ним сидела смирная Кава.

- Поели?.. Конечно, по мокрому снегу вам зайца-беляка догнать пара
пустяков. Попробовали бы по пасту..

И уснул, не договорив фразы.

Петя проснулся, когда солнце уже село, небо с гало темнеть, а на востоке
загорелась первая звезда. Повеяло бодрым морозцем. Отдохнувшему путнику было
тепло, даже жарко в уютном меховом мешке. Он с хрустом потянулся и
огляделся. Рядом спали собаки. Все было тихо и спокойно

Но идти сразу не пришлось. Снег пропитался влагой и оседал, каждый шаг
давался с трудом.

"Лучше обождать, - подумал Петя. - Теперь отдохну, а ночью, когда
подморозит, пойду дальше".

Костер загорелся. Его, должно быть, далеко было видно в темноте - красный
глазок на черном фоне леса. Петя растопил котелок снега, заварил листья
черной смородины, которые дал ему в дорогу Владимир Иванович, и с
наслаждением напился этого "чаю", закусывая пирогами Луки Лукича.

Только около полуночи стал он на лыжи и, бросив прощальный взгляд на
тлеющие угли, пошел по долине, которая вела на юг.

Ночью редкие обитатели молчаливого нагорья снова слышали человеческую
песню: это пел одинокий мальчик, быстро скользивший по узкой долине.
Навострила уши лиса, повел влажным носом заяц, на минуту подняла свои
белесые, перепончатые веки меланхолическая ворона, уснувшая на ветке. Все
слушали песню, а она постепенно утихала, уходила вниз по ручью, и снова все
кругом становилось мертво, темно и безмолвно...

День, два, три, четыре...

На пятый день пришлось свернуть в сторону, оставив приятную долину, где
можно было найти и дрова и пищу для собак: долина стала уходить на восток. А
Петя шел все на юг и на юг, прямо через невысокие сопки, через распадки,
увязая в снегу, перебираясь через каменистые вершины с лыжами на плечах,
скатываясь с крутых берегов неведомых речушек. Уже близко, наверное, до
долины Бешеной реки, после которой останется только половина пути.

В горах не удалось идти ночами: слишком уж сложным и запутанным стал
маршрут. Заблудишься ночью - и все...

Чем выше в горы, тем ниже и реже лес Но между сопками, в распадках, тайга
стояла задумчивая, старая, вся в буреломах и завалах В низинах было жарче,
теплый воздух застаивался Парила оголенная земля на южных склонах, слышался
веселый звон капели с обрывов, на снегу пестрел узор из следов куропаток,
глухарей и рябчиков

В один из таких солнечных дней Петя Одинцов вышел на вершину гольца - как
здесь называют каменистые сопки без растительности - и в радостном изумлении
поднял руки далеко впереди и внизу чернела густая масса леса, а на горизонте
поблескивал так хорошо знакомый ему горный кряж. Это и была долина Бешеной
реки! Вот куда он должен спуститься, вот где он сможет отдохнуть,
поохотиться, чтобы с новыми силами предприняв еще более трудный бросок на
юг, к своей геологической базе, к шоссе, по которому можно проехать в
Хамадан

- Значит, правильно идешь, товарищ Одинцов! - громко похвалил Петя самого
себя. - Пошли! - крикнул он собакам и легко тронулся вниз, наискось
перерезая на лыжах пологий спуск.

Лес снова становился все гуще и выше. Пришлось снять лыжи и пробираться
сквозь заросли пешком Буреломы, засыпанные снегом, мешали идти, то и дело
подстерегали предательские промоины. Сотни следов зайцев, лис, даже волка
говорили о том, что распадок заселен и полон жизни.

В одном месте распадок сузился Крутые, почти отвесные стены поднялись по
сторонам Большие тополя с густым подлеском из багульника заполнили темную и
сырую щель Где-то, невидимый под сугробом снега, журчал ручей. Стало немного
жутко.

- Вперед! - послал он собак, и они пробежали мимо него.

А дальше все произошло со скоростью кинокартины, заснятой методом
замедленной съемки.

Собаки отчаянно залаяли Опытным ухом Петя определил, что лают они на
крупного зверя Он быстро скинул заплечный мешок, взял ружье на изготовку и
щелкнул курками. Лай не удалялся и не приближался Тогда Петя сделал
несколько шагов вперед. И вот открылась небольшая узкая полянка, зажатая
каменными скалами. На тонкой сухой лесине сидели, вцепившись в ствол
когтистыми лапами, два медвежонка и дико озирались по сторонам. Туй и Капа
танцевали вокруг дерева, оглашая окрестности призывным лаем.