ничего не говоря и молча глотая слезы, стала собирать мужа в
дорогу.
городе и даже в меньшем количестве стали летать по небу
вороны. "Барыня, барыня", -- безуспешно окликала ее Марфутка.
"Мама, мамочка", -- без конца лепетала Катенька, дергая ее за
рукав. Это было серьезнейшее поражение в ее жизни. Лучшие,
светлейшие ее надежды рухнули.
наступило просветление. Он очень тосковал по жене и дочери.
Через несколько месяцев Павла Павловича выпустили досрочно
прапорщиком и так же неожиданно отправили с назначением в
действующую армию. Он проехал в крайней экстренности далеко
стороной мимо Юрятина и в Москве не имел времени с кем-либо
повидаться.
такие печальные, как из Омского училища. Антипову хотелось
отличиться, чтобы в награду за какую-нибудь военную заслугу
или в результате легкого ранения отпроситься в отпуск на
свидание с семьей. Возможность выдвинуться представилась.
Вслед за недавно совершенным прорывом, который стал
впоследствии известен под именем Брусиловского, армия перешла
в наступление. Письма от Антипова прекратились. Вначале это не
беспокоило Лару. Пашино молчание она объясняла развивающимися
военными действиями и невозможностью писать на маршах.
Но об Антипове по-прежнему не было ни слуху ни духу. Лариса
Федоровна стала тревожиться и наводить справки, сначала у себя
в Юрятине, а потом по почте в Москве и на фронте, по прежнему
полевому адресу Пашиной части. Нигде ничего не знали, ниоткуда
не приходило ответа.
Федоровна с самого начала войны оказывала посильную помощь в
госпитале, развернутом при Юрятинской земской больнице.
больнице экзамен на звание сестры милосердия.
гимназии, оставила квартиру в Юрятине на попечение Марфутки и
с Катенькой на руках поехала в Москву. Тут она пристроила дочь
у Липочки, муж которой, германский подданный Фризенданк,
вместе с другими гражданскими пленными был интернирован в Уфе.
Лариса Федоровна решила перенести их на место недавних
происшествий. С этою целью она поступила сестрой на санитарный
поезд, отправлявшийся через город Лиски в Мезо-Лаборч, на
границу Венгрии. Так называлось место, откуда Паша написал ей
свое последнее письмо.
8
средства жертвователей Татьянинским комитетом помощи раненым.
В классном вагоне длинного поезда, составленного из коротких
некрасивых теплушек, приехали гости, общественные деятели из
Москвы, с подарками солдатам и офицерам. В их числе был
Гордон. Он узнал, что дивизионный лазарет, в котором, по его
сведениям, работал друг его детства Живаго, размещен в
близлежащей деревне.
прифронтовой зоне, и с пропуском в руках поехал навестить
приятеля на отправлявшейся в ту сторону фурманке.
шпиономании сводил все слова к одному казенному, наперед
известному образцу. Показная благонамеренность бесед не
располагала к разговорам. Большую часть пути едущий и возница
молчали.
расстояния стоверстными переходами, уверяли, будто деревня
где-то рядом, верстах в двадцати или двадцати пяти. На самом
деле до нее оказалось больше восьмидесяти.
направлению их движения, недружелюбно урчало и погромыхивало.
Гордон ни разу в жизни не был свидетелем землетрясения. Но он
правильно рассудил, что угрюмое и за отдаленностью еле
различимое брюзжание вражеской артиллерии более всего сравнимо
с подземными толчками и гулами вулканического происхождения.
Когда завечерело, низ неба в той стороне вспыхнул розовым
трепещущим огнем, который не потухал до самого утра.
была покинута жителями. В других -- люди ютились в погребах
глубоко под землею. Такие деревни представляли груды мусора и
щебня, которые тянулись так же в линию, как когда-то дома. Эти
сгоревшие селения были сразу обозримы из конца в конец, как
пустыри без растительности. На их поверхности копошились
старухи погорелки, каждая на своем собственном пепелище,
что-то откапывая в золе и все время куда-то припрятывая, и
воображали себя укрытыми от посторонних взоров, точно вокруг
них были прежние стены. Они встречали и провожали Гордона
взглядом, как бы вопрошавшим, скоро ли опомнятся на свете и
вернутся в жизни покой и порядок.
с грунтовой дороги обратно и объезжать эти места кружным
проселком. Возчик не знал новой дороги. Они часа два
проплутали без толку. Перед рассветом путник с возницею
приехали в селение, носившее требуемое название. В нем ничего
не слыхали о лазарете. Скоро выяснилось, что в округе две
одноименных деревни, эта и разыскиваемая. Утром они достигли
цели. Когда Гордон проезжал околицей, издававшей запах
аптекарской ромашки и йодоформа, он думал, что не будет
заночевывать у Живаго, а, проведя день в его обществе, вечером
выедет назад на железнодорожную станцию к оставшимся
товарищам. Обстоятельства задержали его тут больше недели.
9
перемены. К югу от местности, в которую заехал Гордон, одно из
на ших соединений удачной атакой отдельных составлявших его
частей прорвало укрепленные позиции противника. Развивая свой
удар, группа наступающих все глубже врезалась в его
расположение. За нею следовали вспомогательные части,
расширявшие прорыв. Постепенно отставая, они оторвались от
головной группы. Это повело к ее пленению. В этой обстановке
взят был в плен прапорщик Антипов, вынужденный к этому сдачею
своей полуроты.
засыпанным землею во взрывной воронке. Так передавали со слов
его знакомого, подпоручика одного с ним полка Галиуллина,
якобы видевшего его гибель в бинокль с наблюдательного пункта,
когда Антипов пошел со своими солдатами в атаку.
части. Ей предстояло пройти быстрыми шагами, почти бегом,
разделявшее обе армии осеннее поле, поросшее качающейся на
ветру сухою полынью и неподвижно торчащим кверху колючим
будяком. Дерзостью своей отваги атакующие должны были выманить
на штыки себе или забросать гранатами и уничтожить засевших в
противоположных окопах австрийцев. Поле казалось бегущим
бесконечным. Земля ходила у них под ногами, как зыбкая
болотная почва. Сначала впереди, а потом вперемежку вместе с
ними бежал их прапорщик, размахивая над головой револьвером и
крича во весь, до ушей разодранный рот "ура", которого ни он,
ни бежавшие вокруг солдаты не слыхали. Через правильные
промежутки бежавшие ложились на землю, разом подымались на
ноги и с возобновленными криками бежали дальше. Каждый раз
вместе с ними, но совсем по-другому, нежели они, падали во
весь рост, как высокие деревья при валке леса, отдельные
подбитые и больше не вставали.
встревоженный Галиуллин стоявшему рядом артиллерийскому
офицеру. -- Да нет. Они правильно делают, что перенесли огонь
поглубже.
Огонь прекратили. В наставшей тишине у стоявших на
наблюдательном заколотились сердца явственно и часто, словно
они были на месте Антипова и, как он, подведя людей к краю
австрийской щели, в следующую минуту должны были выказать
чудеса находчивости и храбрости. В это мгновение впереди один
за другим взорвались два немецких шестнадцатидюймовых снаряда.
Черные столбы земли и дыма скрыли все последующее.