из ночей они провели в какой-то деревне с добротными домами. Крестьянский
мальчик с испугом смотрел на незнакомых военных. Бисмарк спросил его:
намочил в остывшем кофе с молоком кусочек сахару и сунул его в рот ребенку.
***
хотел бы выделить "перлы". Оставляя в стороне Мольтке, как явление
незаурядное, он пришел к выводу, что "перлов" вообще не было. Все генералы
Пруссии имели одинаковый общий уровень грамотных и работоспособных
специалистов; в общей массе они и составляли то ценное ядро прусского
генералитета, который лучше всего определить словом "плеяда". Все пожилые
генералы Пруссии, и даже старики, выглядели свежо и бодро, ни у кого не было
отвислых животов, желания "соснуть часочек в тенечке", приказы они отдавали
звонко, кратко и точно. Казалось, эти суровые люди в широких пелеринах и
сверкающих касках еще с колыбели усвоили железное правило: любое
разгильдяйство строго карается! Но зато ни один из прусских генералов не
стал бы командовать, если бы его лишили самостоятельности; умение быть самим
собой на поле боя - очень ценное качество. И еще заметил Драгомиров, что
прусская армия не любит "победителей". Заслугу в победе над противником
приписывали не отдельной персоне, а всей армии, что разрушало общепринятый в
мире трафарет личного искусства полководца. Все лавры, какие выпадали на
долю победителей, пруссаки как бы сваливали в общий котел.
Штейнмецем, имевшим громкие победы при Находе и Скалицах. Красноречивый, с
львиною шапкой седых волос, он чем-то напомнил Драгомирову славного
Ермолова. Штейнмец отлично говорил по-русски. Он начал с чтения
петербургских газет, потом увлекся Пушкиным, изучив его творчество (как
писал Драгомиров) "со свойственной немцам исполнительностью". Под Скалицами
атташе спросил генерала:
тех пор, пока не возьмут позиции.
неудачных атак заменить их свежими частями?
не будет. Смена уставших дала бы дурной пример для армии. В том-то и дело,
что прусский солдат воспитан на сознании: отдых приходит с достижением
цели...
терпел поражение, никто не упрекал его в бездарности, на него не падали
подозрения в измене. Все коллеги генерала в спокойной деловой обстановке
пытались выяснить причины неудачи, а сам виновник поражения нисколько не
чувствовал себя удрученным... Для Драгомирова это было ново: "Почему так?"
Оказывается, прусская армия прошла чистку еще в мирное время. Каждого
офицера изучили вдоль и поперек. Робких, безынициативных и неумелых со
службы выкинули! Зато доверие к оставленным в армии было безоговорочным.
Никто не рассуждал об ошибках, никто не злорадствовал, а сообща пытались
установить, каковы роковые причины неуспеха. От такого доверия прусские
генералы в боях не нервничали, не боялись за свою карьеру, они смело шли на
риск и, как инженеры машинами, спокойно управляли войсками.
свой воинский обед - еще из казны императора Франца-Иосифа. В оловянном
котелке каждого плескался жиденький супчик, а в нем, словно разбухший
утопленник, бултыхалась тяжелая клецка из сырого теста.
клецку ложкою:
***
нерешительность начальства, страшная, переходящая в кошмар боязнь
ответственности за неудачу и генеральная диспозиция войны, подписанная в
Шенбрунне, где после призыва к победе указывался и точный маршрут
отступления!
фельдмаршала Бенедека, которого можно пожалеть. Сын бедного фармацевта из
венгерских цыган, он выдвинулся неустрашимой храбростью в боях с
итальянцами, но был совершенно не способен командовать армией. Бенедек на
коленях (!) умолял Франца-Иосифа избавить его от такой чести, тем более что
в Богемии ни разу не бывал и не знал ее местности. Франц-Иосиф утешил
Бенедека странной фразой:
пропитан интригами, кляузами, доносами и завистью к ближнему своему. Для
помощи фельдмаршалу были приданы два венских "гения" - граф Крисман и барон
Геникштейн, которые не столько боялись прусской армии, сколько трепетали при
мысли, что в Шенбрунне их могут раскритиковать. Бенедек велел стянуть силы к
Кенигсгретцу, лежавшему напротив деревни Садовая. Осмотревшись, он послал
телеграмму императору: "Катастрофа неизбежна. Любой ценой заключите мир".
Франц-Иосиф отстучал ответ: "Не могу. Если отступление, так отступите в
порядке". Перед отходом Бенедек устроил солдатам ночевку; на рассвете его
разбудили словами:
Липа, чтобы с ее горушки видеть поле битвы. Здесь случилось то, чего,
кажется, он и сам не ожидал: до двух часов дня Бенедек был победителем
самого Мольтке, а потом его солнце закатилось... Между Садовой и
Кенигсгретцем разрешался столетний спор среди немцев - кому из них владеть
Германией? ..После битвы император сказал Бенедеку:
молчать до смерти о... Вы знаете, Бенедек, что я имею в виду! После чего
ступайте под трибунал.
вздумала украсить его могилу цветами. Чтобы над ним вытоптали даже траву.
Чтобы на кресте не было никакой надписи. Он просил посадить колючий стебель
репейника!
***
Вильгельма I проявилось что-то ненормальное. Сидя верхом на кобыле по кличке
Веранда, король много кричал, когда надо и не надо, обнажал саблю, с
поцелуями и слезами прикладывался к знаменам полков и требовал жертв во имя
монархии. Один полковник был ранен четырежды, и кайзер четыре раза пинками
заталкивал его, истекавшего кровью, обратно в самое пекло боя.
привяжи себя к лошади и умри за меня...
порцией яда, молчаливый и внешне безучастный Мольтке с подзорной трубой,
упрямый и безжалостный Роон с картой в руках... За Кенигсгретцем виднелась
Эльба, дальше леса Хлума и болота Быстрицы, а косой дождь прибивал пороховой
чад к распаренной земле. Драгомиров курцгалопом поспевал за прусским штабом.
После удара шпорой лошадь под ним дала резкую "лансаду" и вынесла всадника
вперед... Вблизи взорвалась бомба, и королевский рейткнехт (полевой конюх)
сразу осмотрел Веранду со всех сторон - нет ли у нее царапин? В этой
обстановке совершенно неуместной выглядела фигура Бисмарка в белой фуражке;
за, спиною президента болтался мешок с романами - от бессонницы.
немецкая пунктуальность! Ровно в два часа дня, как и запланировано, под
проливным дождем, по размытым дорогам, Силезская армия, ведомая кронпринцем
Фридрихом, с математической точностью вышла к лесам Хлума. Свежая колонна
сразу включилась в битву, а Драгомиров угодил в самую "кашу"... Лошади
обезумели от массы огня, их гривы поднялись, ноздри были раздуты. Иные,
встав на дыбы, сбрасывали кавалеристов под копыта, другие грудью бились об
стены горящих домов. Всюду валялись раненые, кругом - крики, взрывы, брань,
выстрелы... Прусские ружья Дрейзе вносили в ряды австрийцев роковое
опустошение!
рапортовал в Петербург: "Австрийцы обратились в поспешное, беспорядочное
бегство; они бежали громадными толпами, потеряв всякое подобие войска,
погибая от пуль и снарядов, от изнурения, а по пути топили друг друга в
реках; в две-три минуты всякое сомнение исчезло - австрийцы и саксонцы
понесли ужасное поражение..." Мольтке, слезая с коня, сказал кайзеру:
до предела и преследовать противника не решилась. Напрасно Роон взывал к
кайзеру:
пьяные англичане Веллингтона завалились дрыхнуть, Блюхер с одними трубачами
и барабанщиками, непрерывно игравшими, гнал Наполеона еще несколько миль...
бережно ступали среди убитых. Воздух наполняли призывы о помощи, мольбы о
пощаде. Среди мертвецов ползали побежденные, пронзенные насквозь штыками,
пробитые навылет пулями. Один молоденький австриец шагал навстречу Бисмарку,
бережно неся в грязной ладони свой выпавший глаз, который болтался на
ярко-красных нервах. Бисмарк громко сказал:
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Быков Василий
Шилова Юлия
Майер Стефани