Чтение 40–й страницы книги ~Секретный фарватер~

передашь только русским!

- Хорошо.

- Ты понял? Русским, когда они придут! Кому-нибудь из их офицеров. Лучше,
понятно, моряку. Скорей поймет.

Нэйл повторил клятву. Потом приблизил ухо почти вплотную ко рту Олафсона,
так тихо тот говорил.

- Слушан! Ты был прав. Я видел "Летучего Голландца"...

Нэйл ожидал этого признания и все же вздрогнул и оглянулся. В блоке было
по-прежнему тихо, полутемно.

- Ты знаешь, о ком я говорю, - шептал Олафсон. - Ты сам видел его. Нет ни
парусов, ни мачт. Это подводная лодка, и на ее борту говорят по-немецки!..
Но я по порядку, с самого начала...

Олафсона, по его словам, поддели на старый ржавый крючок - на лесть. К
стыду своему, он всегда был падок на лесть.

Однако вначале он считал, что никель - норвежский, а не английский! В
какой-то мере это оправдывало его.

То был 1939 год, декабрь. В Европе шла так называемая странная война.
Кое-кто с усмешкой называл ее также сидячей. Не блицкриг, а зицкриг!
Противники лишь переглядывались, сидя в окопах друг против друга. Но
Германия втайне готовила свое летнее наступление.

И Олафсон помог успеху этого наступления! Но, конечно, невольно и
вдобавок в очень малой степени.

Старый лоцман жил в то время на покое, в своем тихом Киркенесе. Мог ли он
думать, что Мальстрем войны уже грозно клокочет и пенится у порога его дома?

Но так оно и было. Вертящаяся водяная воронка внезапно хлестнула о берег
волной, и та уволокла за собой Олафсона в пучину...

Как-то вечером заявился к нему один моряк.

В Киркенесе его прозвали "Однорейсовый моряк", потому что он редко
удерживался на корабле дольше одного рейса.

Вздорный был человек, скандальный! Пить даже по-настоящему не умел.
Раскисал после второго или третьего стакана. А пьяница не может быть хорошим
моряком.

Оказалось, что сейчас он при деле, взят вторым помощником на... (он
назвал судно), а к Олафсону явился с поручением. Владельцы груза убедительно
просят херре Олафсона провести корабль шхерами до Ставангера.

- Я в отставке, - хмуро сказал Олафсон.

- О! Это-то и хорошо! - подхватил Однорейсовый моряк. - Хозяева по ряду
причин не хотят обращаться в союз лоцманов. Насчет груза не тревожьтесь!
Никель! Никелевая руда! И порт назначения - Копенгаген. Что же касается
вознаграждения...

Оно было так велико, что Олафсон удивился.

И все же он, вероятно, отказался бы. Не нравился ему почему-то этот рейс,
никак не нравился!

Но тут непрошеный гость пустился на лесть. Он даже назвал старика
"королем всех норвежских лоцманов"!

И тот не устоял.

А может, просто захотелось еще разок пройти милыми сердцу норвежскими
фиордами и шхерами, постоять, как раньше, на капитанском мостике у штурвала?
Старые люди - те же дети...

С непроницаемо строгим лицом, попыхивая короткой трубочкой, всматривался
Олафсон в знакомые очертания скал, медленно наплывавшие из тумана.

Приказания его выполнялись четко, без малейшего промедления. Лоцман,
особенно в шхерах, - большая персона на'корабле!

И тем не менее от Олафсона что-то скрывали. Неблагополучно было с грузом,
как он догадывался.

Старый лоцман был суеверен. Еще в порту он принял меры предосторожности.
Начал с того, что потребовал назначить выход не на понедельник и не на
пятницу (несчастливые дни!). Потом лично проследил за тем, чтобы в каютах и
кубриках не было кошек. К судовому щенку, любимцу команды, он отнесся
снисходительно - собаки на море не приносят вреда.

Олафсона в его длительном "инспекторском обходе" неотлучно сопровождал
матрос. Наконец тому надоело ходить следом за придирчивым стариком, и он
задержался на полубаке, покурить с товарищами. Тем временем Олафсон,
заботясь о благополучии рейса, заглянул в трюм - бывает, что кошек прячут
также в трюм.

И что же он увидел там?

Ничего!

Так-таки совсем ничего? Да. Трюм был пуст!

Не веря глазам, Олафсон присветил себе фонариком. Никелевой руды в трюме
не было.

Ну, да бог с ней, с этой рудой! Правду сказать, он ожидал увидеть все,
что угодно, только не руду, - любой контрабандный товар, вплоть до оружия.
Но внизу, под раскачивающимся фонарем, был лишь балласт, большие камни,
уложенные в ряд для придания судну остойчивости.

Олафсон отпрянул от черной щели люка, как от края пропасти.

Пустой трюм! Странно, невероятно, необъяснимо!

Быть может, судно хотят загрузить по пути в Копенгаген? Но чем? И для
чего это вранье о никеле?

Пожалуй, Олафсон отказался бы от участия в рейсе. Но корабль уже стоял на
внешнем рейде и готовился сниматься с якоря.

Лоцман, понятно, промолчал о своем открытии. Но теперь внимание его как
бы раздвоилось: он примечал не только ориентиры на берегу, по которым надо
ложиться на створ.

Непонятное творилось на судне. Люди ходили хмурые, молчаливые, то и дело
бросая тревожные взгляды по сторонам. Можно подумать, что судно, кроме
балласта, загружено еще и страхом, целыми тоннами страха...

Но наиболее удивительно было то, что ни капитана, ни команду не пугала
неизвестная подводная лодка, которая как бы эскортировала их судно.

Она еще ни разу не всплыла на поверхность, хотя иногда перископ ее
подолгу виднелся вдали. Потом он исчезал, чтобы появиться снова через
несколько часов.

Олафсон заметил его впервые вскоре после Нордкапа.

Случилось это утром. Туман почти разошелся. Выглянуло солнце. Воздух был
стеклянный, полупрозрачный.

Олафсон то и дело подносил бинокль к глазам.

Такая погода - сущее наказание для лоцмана. Из-за проклятой рефракции,
того и гляди, ошибешься, прикидывая на глаз расстояние. Трапеции и ромбы на
подставках, камни с намалеванными на них белыми пятнами, одинокие деревья и
другие ориентиры парят в дрожащем светлом воздухе. Их как бы приподнимает и
держит над водой невидимая рука.

Фу ты! Провались оно пропадом, это опасное шхерное волшебство!

Олафсон с осторожностью вел судно широким извилистым коридором. Вдруг
прямо по курсу сверкнул бурун!

В таких случаях говорят: "Перед глазами пронеслась вся его жизнь". Перед
глазами Олафсона пронеслась карта этого района.

Неужели из-за рефракции он ошибся, свернул не в ту протоку?

Нет, бурун двигается. Значит, не камень!

Был на памяти лоцмана случай, когда точно так же увидел он всплеск
впереди, а чуть подальше другой. Перископы? Нет. На мгновение вынырнули и
опять исчезли две матово-черные спинки.

"Касатки, - с облегчением сказал он побледневшему рулевому. - Забрели,
бродяги, в шхеры и резвятся тут..."

Но теперь все выглядело по-другому.

- Перископ! - сказал Олафсон без колебаний и укоризненно посмотрел на
ротозея-сигнальщика.

Краем глаза он заметил при этом, что на лице стоявшего рядом капитана -
досада, смущение, но никак не страх.

Может быть, норвежская лодка? Но ей-то зачем идти под перископом - в
своих территориальных водах?

Разбойничье нападение немецкой подводной лодки на "Атению", с чего и
началась вторая мировая война на море, произошло сравнительно недавно. С
нейтралами (Норвегия была нейтральна) немцы не считались. Но зачем топить
судно с пустым трюмом? Они, правда, могли не знать, что трюм пуст.

- Немцы! - предостерегающе сказал Олафсон.

Однако лишь спустя минуту или две капитан довольно неискусно изобразил на
лице изумление и ужас.

Впрочем, никаких мер принято не было. Вскоре бурун исчез.

Он опять появился в полдень, потом появлялся еще несколько раз на
протяжении пути. По-прежнему на мостике никто не замечал его, кроме
Олафсона.

Конечно, зрение у лоцманов острее, чем у других моряков. Вдобавок лоцманы
приучаются одновременно видеть много предметов, охватывают взглядом сразу
большое навигационное поле.

Что ж! Олафсону оставалось про себя радоваться остроте своего зрения. О
перископе он помалкивал, лишь досадливо морщился, завидев бурун вдали.

Подводная лодка неизвестной национальности, вернее всего немецкой, словно
невидимка, сопровождала их судно - вместе с кувыркающимися дельфинами, этими
"котятами моря". Но вряд ли была так же безобидна, как они...

К ночи неподалеку от Рервика навалило сильный туман.

Посоветовавшись с Олафсоном, капитан приказал стать на якорь под
прикрытием одного из островков, чтобы невзначай не увидели с моря.

- Хоть и туман, а предосторожности не лишни, - пояснил он, отводя от
лоцмана взгляд. - Радист перехватил тревожное сообщение. Эти немецкие лодки
целой стаей рыщут неподалеку.

Олафсон сочувственно вздохнул.

Огни на верхней палубе были погашены, иллюминаторы плотно задраены. Люди
ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса.