лишь время, которое у него есть. Вот и лежал, не спуская полузакрытых глаз с
парящих по белой поверхности лодок, со всего озера, которое на исходе дня
переливалось и мерцало, струилось и текло, как расплавленное серебро.
тут. Вместе нам предстоит решить одну задачку, как обрести человеку свое
лицо, свое имя, звание. Стать гражданином, имеющим документы, солдатом с
оружием, единственного в глазах окружающих положения, когда человек зовется
человеком, а солдат солдатом".
сопротивляться, отговариваться, вилять, отнекиваться, лгать, а может быть, и
каяться, не это волновало его.
себя по крохам. Спасибо тем, кто принимал его за человека не по документам,
а за солдата не по оружию. Они-то и помогли поверить в себя и возродиться.
теперешнем положении. Оно диктовало ему милосердное снисходительное
отношение к предполагаемым некогда врагам.
ними. Это беспокоило его больше, чем то, как поведут себя они.
он живой человек, и любая драка могла дать выход накопившимся чувствам. Не к
правосудию же обращаться, в конце концов!
в жизни перед главным событием.
Вера Андреевна им стихотворение про бурю. "Смело, братья, ветром полный
парус мой направлю я, полетит по скользким волнам быстрокрылая ладья..."
Вера Андреевна принесла на следующий день патефон и сказала, что в музыке
эти же слова звучат еще сильней, еще эмоциональнее. Она достала пластинку,
накрутила пружину и поставила иглу. Откуда-то из шороха и шипенья прорезался
странный голос, а потом к нему присоединился второй. Они пели: "Облака
плывут над морем, крепнет ветер, зыбь черней, будет буря, мы поспорим и
помужествуем с ней!" "Помужествуем! - горячо воскликнула Вера Андреевна. -
Вы слышите, как звучит это слово: "по-му-жест-ву-ем"!" Она размахивала
руками, странно и смешно напевая. Будто опомнилась перед многими
устремленными на нее взглядами, - где же увидишь такое! - и смущенно
добавила, что запись хоть и хриплая, но прекрасная, надо только уметь
слушать. "Я вам повторю это место, слушайте! Хорошенько слушайте!"Ребята
слезли со своих мест, окружили патефон. И опять из длинного шипенья возникли
два мятущихся голоса, и один из них сильно и низко произносил: "Будет бу-ря!
Мы поспорим и помужествуем с ней!" А потом плавно, как текучая вода после
всяких гроз, пролились медленные слова: "Там, за далью непогоды, есть
блаженная страна, не чернеют неба своды, не проходит тишина..."Сколько раз
мысленно Андрей потом проигрывал про себя эту песню, она так и слышалась ему
из-под памяти, сквозь шорох и шипенье, и возрождала в нем силы, звала к
борьбе.
- 28 -
ночь. Когда открыл глаза, было темно, от озера несло холодной сыростью.
Песок под ним показался ему неуютным, мертвенно-холодным, как с другой
планеты.
ноге, торопливо натянул отсыревшую гимнастерку. Пристально посмотрел на
озеро. Оно светилось матово-бело и будто даже стало больше, но лодок нигде
не было.
застегнул ворот.
молочно-холодную пустоту перед собой. Почувствовал озноб, ходко двинулся в
сторону бараков, горевших редкой цепочкой огней.
оскользнулся, увязая по щиколотку в податливых болотных мхах. Вылезал на
дрожащую, но спасительную твердь, чувствуя, как она пружинит и плывет под
ногами. Около бараков он остановился, почистил щепочкой сапоги.
танцевали, пели частушки. Выли частушки про любовь и про войну.
приметили солдата, стали на его пути. Вроде бы шутя, но слишком старательно,
желая показать себя и понравиться, закружились перед его глазами.
вразрез подруге завела свое:
нее выходило:
продолжалась бы долго, но в защиту солдатика выступил гармонист-подросток и
такое отмочил натуральное, что девчонки завизжали, напустились на охальника.
дернула за полу гимнастерки:
Был бы мальчик хороший...
дружку. А может, и по невесте!
и снова встала перед ним.
Тоже, лейтенант нашелся!
наполненной, как баня, гулкими, неведомо откуда исходящими голосами,
выкриками, пением.
мотаня, ты мотаня модная, ешь картошку понемножку и не будь голодная..."
Другие отвечали протяжно: "Капустка моя мелкорубленая, отойдите от меня, я
напудренная!" Никем не привеченный, стоял Андрей за чужими спинами,
разглядывая застолье. Вздрогнул, весь напрягся, как пружинка стальная: на
переломе двух столов, на углу, сидел чернявый молодой парень, тот, кого он
искал.
столько передумал о нем, столько представлял, вынашивал его образ.
табуретки, бутылки на полу. Лез, цепляя за чужие ноги, но не видел никого,
кроме этого, родней родного теперь ему человека.
стал его рассматривать. Подробно оглядел, не торопясь, обстоятельно и
детально, как собственное лицо в зеркале.
поэт Жуковский на гравюре в хрестоматии. Детский профиль, крошечный кадычок
на тонкой смуглой шее. Одет скромно - рубашка да штаны. Все подштопано, без
дырок, видать, бабкина рука.
Не я, не я, это голос судьбы зовет.
чужого. А ведь я тут, под боком, кричу, молю о помощи! А? Что?
сказать, не до того ему было. Андрей укоряюще покачал головой, но не
обиделся.