Чтение 40–й страницы книги ~Песня цветов аконита~

— Вы понимаете, так нельзя оставлять дела. А изменения могут повлечь за собой беспорядки. Этого нельзя допускать — лучше не дать человеку заболеть, чем потом отрезать руку.

— Что же теперь, сунуть по паре солдат под каждый куст?! И постоянно отчитываться перед вами за любой их шаг?!

Ревность — сильное чувство. Плевать на Окаэру — генерал не упустит ни толики власти над своими людьми. Приказать… можно.

— Исполняйте, — наместник сворачивает указ трубочкой и протягивает генералу. — И докладывайте обо всем.

Дергается щека со шрамом — генерал готов разразиться бранью. Но сдерживается — и без поклона широким шагом уходит. Занавеска отлетает к стене, едва не оторванная.

Спустя несколько мгновений Йири осознает, что все еще стоит неподвижно, глядя в одну точку. И заставляет себя сдвинуться с места.

Проглядывая бумаги, выслушивая отчеты и беседуя с местными уроженцами, Йири не мог понять, почему край, который мог быть по-настоящему богатым, находится в таком плачевном состоянии. В Столице ему говорили о продажности и лени предшественников, и это было правдой, но почему их оставляли на должности — и сместили только сейчас?

Ответ пришел, как ночной кошмар — неожиданно. Окаэру намеренно держали на положении бедного родственника. Важная провинция, тем более отдаленная от Столицы, могла бы легко диктовать условия всем остальным. Поэтому ей не позволяли подняться. Пытаясь исключить даже малейшую возможность неповиновения, невольно способствовали чуть не развалу всего.

Осознав это, он растерялся. Он не понимал, чего от него хотят, отправив сюда.

Потом Йири почувствовал злость. Значит, он должен навести порядок и преподнести этот край Столице, которая сама превратила провинцию в болото… и потом позволить накинуть очередную узду на Окаэру?

В очередной раз позволить играть с собой, как с куклой. Только вот куклу могут убить, когда она станет действовать во благо Столицы… и даже сама Столица может это сделать, если он переступит дозволенные границы.

А оно застал его в глубоких раздумьях — Йири едва заметил вошедшего. Он смотрел на стоящие в вазе цветы, только лицо у него при этом было холодное — не такое, как уместно при созерцании красоты. Куда холодней обычного.

Йири же вспоминал слова, сказанные Ёши незадолго до прощания:

«Вода может быть ласковой и беспощадной, принимать любую форму, при этом оставаясь собой. Ты — вода. Поэтому так легко превратился в лед».

А из Сиэ-Рэн приходили радостные вести. Золотой Дом принял в себя достойную — ту, что стала женой повелителя.
* * *

Когда молодому наместнику показывали бумаги и рассказывали о делах, он вежливо слушал, не пытаясь диктовать свою волю, и скоро многие были уверены — Столица прислала существо безобидное. Он и впрямь больше смотрел, чем делал — по правде сказать, поначалу чиновники при нем старались соблюдать порядок — мало ли. Спешно были выправлены недостачи в бумагах, приведены отчеты, и первую пару месяцев жизнь катилась словно по смазанной маслом дороге.

А наместник и не пытался придраться к замеченным мелким промахам, и постепенно чиновники успокоились, видя, что он больше занят общением с молодежью и избранными представителями влиятельных семей.

Мало кто знал, что разносчик на рынке, слуга в гостинице и подобная им мелкая сошка умели слушать скрытое от посторонних ушей — и запоминали сказанное. Мало кто знал, что не только видимые слуги пришли с ним в Окаэру.

— Он разрешает людям заниматься тем, что им по душе, если сумеют получать с этого прибыль — почему бы и нет? — заметил как-то один из старейшин города, весьма уважаемый человек, и главный судья, господин Исуру, согласно откликнулся:

— Любопытно, что у него получится. Пожалуй, мы сможем говорить на одном языке.

И еще несколько уважаемых людей города сказали так же.

В неотведенных местах торговля была отныне запрещена, зато появились новые удобные лавки и рыночки. Пытавшихся обойти этот указ и продавать товар где попало ждало весьма серьезное наказание.

— Жестко, надо сказать, — отмечали старейшины, но признавали — деньги таким способом получить куда проще.

Напрасно нарушители просили о снисхождении.

— Указы были оглашены. Если кто-то счел возможным про них позабыть — что же, зря, — сказал Йири судьям, а те прекрасно исполняли все остальное.
* * *

Братья, Шинори и Ниро, скоро получили привилегию прислуживать самому господину. Шинори, наблюдавший за ним, словно кошка за мышиной норой, не мог не заметить столь же пристального внимания к ним молодого наместника.

— Мы высоко взлетели, — пробормотал старший после того, как ему выпала честь прикоснуться к Высокому — после целого дня в седле он позвал именно Шинори, чтобы убрать усталость.

— Он правда настоящий? — жадно спросил младший. — Выглядит, словно из света и водных струй сделанный!

— Он живой, — неохотно ответил Шинори.

— Ты не больно хотел оставаться. А теперь — не жалеешь? — тут же спросил Ниро. Брат плечами пожал. За младшего все еще опасался. Но всерьез беспокоиться пока не с чего, а жилось тут хорошо. Ниро не унимался:

— Два месяца истекли. Если господин решит нас оставить, ты согласишься?

Не получив ответа, прибавил неожиданно по-взрослому:

— Я хочу находиться тут. Кем бы он ни был, понимаешь? Нельзя бояться всего неизвестного.

Их позвали на следующий день — и оставили в доме.
* * *

— Зря опасались, — заявил один из помощников Со-Ину. — Он тихий, как девушка. Подумаешь, дорогами и лавками занялся! Проверки, тоже мне… всему верит!

— А гарнизон? Оттяпать у Асахи часть солдат на личные нужды… не так-то просто, — засмеялся другой.

— Это его право, — Со-Ину примирительно поднял руки. Ему, по правде сказать, неприятно было — ошибся. Ожидал юношеского рвения от наместника, а того можно по шерстке гладить, как кошку. Перепугались, как дети в чужом саду… стыдно. Впрочем, так даже лучше.

— Что гарнизон? Поссориться с генералом — большого ума не надо. Главное теперь делать все тихо, волнений не допускать, не то Асахи вынужден будет действовать заодно с наместником.

Говорил Со-Ину и вроде всем был доволен — но не давал покоя маленький червячок внутри. Наместник оказался сущим подарком.

Только одно смущало Со-Ину — его взгляд. Спокойный, почти ласковый, даже ресницы чуть опущены — только прочесть по глазам ничего нельзя. Простые люди смотрят иначе, а тем более власть имеющие.

Но в остальном — и впрямь не опасней кошки, если не мышки.
* * *

Записки Юхимэ

Седьмой день месяца Рыси

Сегодня Ясу вновь навестила меня. Разбирали сухие травы. Зимой мне нравится это занятие, а с приходом весны оно навевает грусть. Кажется, все в жизни так скоро становится только сухой травой. Если ее подберут заботливые руки, она может долго радовать сердце, если же нет — скоро исчезнет, станет землей. Говорят, есть области, где умерших дарят земле. Мне это кажется очень грустным. Гораздо приятнее думать о пламени. Оно так чисто и своенравно. Ясу похожа на пламя. На маленький огонек. И мне грустно, что огонек этот никогда не станет большим — и она, и я всего только женщины. Что-то я стала писать о грустном все время. Это нехорошо.

Я была в гостях у Тэйин. У нее милый дом, чего не скажешь о хозяйке. Ах, как она любит, чтобы ей восхищались! Конечно, я хвалю ее прически и платья. Тэйин любит гостей, но лишь потому, что те хвалят ее. Девушки из самых лучших домов редко оказывают ей честь своим посещением, дочери чиновников — управителей города — вообще у нее не бывают, зато девушки и молодые женщины из семейств мелких чиновников слетаются к ней, как мотыльки на ночной огонь. Молодые люди тоже бывают, но они смеются над ней. А Тэйин так хочет найти себе богатого мужа или покровителя. Теперь она влюблена в светлейшего господина Алайя, нового наместника. Он и знать-то ее не знает. Смешно. К тому же он — из Второго круга, такие и не посмотрят в сторону Тэйин. И теперь она упорно твердит, что он красивее всех в Окаэре. Досадно. Все его видели, кроме меня!

Ясу обижена.

— Инари ничуть не хуже. И Сэнко, и, пожалуй, Суро.

— Только не Суро, — рассмеялась я. — Он выглядит, как крестьянин с гор, по ошибке попавший в богатый дом. И лицо у него глуповатое.

— А Сэнко — восторженный жеребенок, — подхватила Тэйин. — С ним не о чем поговорить. А Инари слишком самоуверен. Подумаешь, занят только собой. Кружит головы тем, кто не очень умен.

Этого Ясу стерпеть не могла.

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— Ах, какой чудный запах, — перебила я ее, поднося к лицу голубые нарциссы. — Я предпочитаю их всем весенним цветам.

Конечно, Тэйин ведет себя непристойно. Инари давно нравится Ясу. Он и вправду очень красив. Но у него есть один недостаток. В его предках течет кровь синну, и волосы Инари слегка рыжеватые. По мне, это совершенно неважно. Но сам он другого мнения.

Тут вдруг подала голос Мышка, незаметно сидевшая в углу. Я удивляюсь, зачем она вообще ходит по гостям?

— Вы считаете, что новый наместник лучше их всех?

— Конечно, маленькая дурочка, — свысока отозвалась Тэйин. Ясу фыркнула, но промолчала.

— А я его боюсь. Мне как-то нехорошо становится, когда он рядом.

Мы расхохотались. Мышка, наверное, способна испугаться даже куста.

— У него… глаза нехорошие. Он смотрит не на людей.

— Что за чушь, — недовольно проговорила Тэйин. Уж ей, конечно, кажется, что все смотрят только на нее.

Но Мышка сегодня разговорилась. Это было так непривычно.

— У него лицо не меняется. Я видела, к нему обратились возле храма Иями, сначала Май-Сээ — она красавица. Он так приветливо посмотрел на нее — как на распускающийся бутон. А потом на чиновника одного взгляд перевел… самый страшный у нас в Окаэре, горбатый — и хоть бы ресницы вздрогнули. Потом вновь посмотрел на Май-Сээ — и ничего не переменилось. Это не лицо, это какая-то маска.

— Восхитительно сделанная, — рассмеялась Ясу. Все же она признала его привлекательным.

— Когда он один… Какой он? Что он делает? Если бы он захотел взять меня к себе, я лучше бы умерла. Он… кажется мне оборотнем, ииширо. У тех тоже черные волосы и зеленые глаза. И они тоже очень красивы…

— Ох, ну и дурочка, — раздраженно произнесла Тэйин, но голос ее дрогнул. — Давно не было слышно о Забирающих души, но еще бабушка моя рассказывала, как двое их в разное время появлялись в предгорье Юсен и деревнях вблизи Гёру. Тот, первый, долго жил в городе, выдавая себя за человека…

— Что же, Благословенный прислал нам оборотня? — с нервным смехом спросила Ясу.

Мы скоро засобирались домой. Даже ароматный настой со сладкими палочками не шел в горло. Конечно, мы с Ясу не из трусливых, но ииширо — это слишком страшно. Много раньше водилось существ, о которых мы теперь знаем только из свитков. Про этих же до сих пор опасаются говорить.

Ночью луна была цвета крови, большая… Запел соловей — черногрудка, а я почти не обрадовалась. Глупая Мышка, зачем она нас напугала? Уж ей-то точно нечего опасаться, на нее даже оборотень не взглянет.

У него красивое имя. Мне кажется, когда я его увижу, пойму, человек он или же нет.
* * *

Гарнизон оставался в стороне от гражданских дел, как и подобало ему — но словно границу провели между военной частью близ Гёру и собственно городом. Слишком уж сильно Йири потянул повод, показывая свою власть — разумеется, необходимое число людей ему выделили, но с Асахи отныне им было не по пути.

В случае мятежа гарнизон поддержал бы его беспрекословно, однако разве безумец решился бы на открытое недовольство. А в остальном — ни тени поддержки.

— Генерал и пальцем не шевельнет, чтобы помочь мне, — невесело сказал Йири помощнику. — А ведь мог бы. Его побаиваются… на его стороне не только сила закона, но и солдаты. И он многое знает… и то, куда могут нанести удар. Я — не знаю.

Записки Юхимэ

Я наконец смогла мельком его увидеть. Я проезжала в носилках по улице, и он с небольшой свитой двигался нам навстречу. Мышка просто глупа. А он… ох. Лучше написать о том, что было вечером.

Мне стыдно думать об этом, но вряд ли я всегда веду себя подобающим для девушки образом, Я всегда была любимицей отца — он говорит, что мои черты очень напоминают ему мою мать. К младшему брату, Найли, отец всегда был строже — насколько он вообще может быть строгим.

К стыду своему, признаюсь этим листам бумаги, я часто покидала женскую половину, когда у отца бывали гости, и подслушивала под дверью. У меня легкий шаг, и даже слуги не догадываются… правда, у нас их всего двое, и легко улучить момент, когда их нет поблизости.

Девушке не следует интересоваться делами, но я умирала от любопытства. Ведь наверняка скажут о новом наместнике!

Я прокралась к двери, за которой отец принимал гостей, и слушала около четверти часа. Говорили, что он кажется очень спокойным. Отец говорил, что он никогда не меняет приветливого, ровного тона, с кем бы ни разговаривал. Это необычно. Но какой он на самом деле, пока никто не может понять. Его отношения с чиновниками Окаэры напоминают плавное скольжение водных птиц по озеру, друг против друга, один против стаи. Он никому не позволяет приблизиться настолько, чтобы оказаться беззащитным, и в то же время не отходит слишком далеко, вынуждая их двигаться за собой.

Это все интересно!

Порой я жалею, что родилась женщиной. Конечно, мой брат, окажись он здесь, смеялся бы надо мной. Ну и пусть. В конце концов, я не глупее его, и в детстве мы даже дрались с ним иногда…

Мне запали в душу слова одного из гостей: «Хотелось бы знать, чего он боится».

А весна уже кончилась. Весь цвет с деревьев давно облетел…
* * *

День, когда проведена была настоящая проверка, запомнился чиновникам копей. Не только доступные бумаги были изъяты, но и тайные, не предназначенные для посторонних глаз. Откуда узнали о тайниках?

А преступления государственных служителей наказывались строго.

Со-Ину звериное чутье подсказало — грядет что-то неладное. Он поспешил к беседке в саду, достал из-под пола несколько тугих свитков, поднял голову — и услышал:

— Благодарим, что избавили нас от поисков. А теперь отдайте бумаги.

У стоящих на пороге людей была нарукавная эмблема — белый журавлик-хита в синем круге.

Ему приходилось и раньше распоряжаться жизнями людей, но тогда это было прихотью повелителя… А сейчас была власть поступать по-своему… и обязанность поступать, как должно.

Бросив взгляд на бумагу с вынесенным судом приговором — обычным, вполне справедливым, — он в первый раз приложил печать к подобному документу. И негромким, шелестящим был голос:

— Закон есть закон.
* * *

Врачей города приглашал к себе. О каждом узнал — много ли у него умирают, много ли выздоравливают. Самым умелым оказали поддержку.

— Вы будете получать деньги не только от пациентов, но из казны округа, — сказал он двум лучшим врачам города. — Конечно, если больные не начнут отправляться на небеса.

Два человека в полосатой одежде почтительно поклонились.

— Я надеюсь, вы сумеете воспитать достойных учеников, — отметил Йири между делом, вспоминая Ёши.

— Мы не тратим время на обучение бездарностей, Высокий. — Слова были сочтены приказом, правда, удивившим и без того преданных своему делу людей.

— Да… Хороших врачей смерть боится… А люди все равно не проживут дольше положенного. Делайте все, что можно.

Когда люди в полосатой одежде скрылись за дверью, ощутил облегчение. Неужели у всех, кто держит в руках человеческую жизнь, такие похожие лица?
* * *

— У вас был срок — три недели на починку этой дороги. И вы согласились с ним.

— Так дожди пошли, господин.

— Вот как?

Нет смысла напоминать, что дождь лил всего один день и просохло все быстро, — а работа не возобновлялась еще несколько дней и потом велась из рук вон плохо.

Вполоборота к помощнику:

— Почему их вообще впустили ко мне?

— Они ведь не совершили никакого преступления и настаивали, что обвинение несправедливо…

— Может, и так. Переведите их в район восточного предгорья — там, в глуши, тоже много работы. Я думаю, она будет исполнена в срок.

Запоздалых попыток оправдания слушать не стал. Провел кончиками пальцев по кромке деревянной напольной вазы — похоже, резьба занимала его куда больше коленопреклоненных людей. Резной рисунок — подлинное искусство — а оправдываться — недостойно.

Больше всего пугало, что он ни с кем не спорил, не выходил из себя и не пытался навязывать свою волю. Он просто исполнял то, что положено по закону, не больше и не меньше, благо, сила и власть позволяли так поступать.

Многие лишились имущества, и оно пополнило казну Окаэры. Некоторые потеряли жизнь.

…Нет смысла спорить с камнем на дороге или преградившим путь деревом — их не должно здесь быть. Значит, не будет.
* * *

— А вы иной, чем мне показалось вначале, — чрезмерно почтительно произносит Аоно.

Не откликается. Только смотрит большими темными глазами.

Высших не обсуждают. Намеренная неловкость… тонко рассчитанная.

— Быть может, вы тоже?.. — почти с улыбкой. И задумчиво:

— Так часто приходится разочаровываться в людях… хорошо, когда этого не происходит. Не так ли?