Чтение 40–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Я прямо посмотрел ему в глаза.

- Мне понравилась ваша заминка и… оговорка. В самом деле, не стоит говорить, чем вы занимаетесь. Мы попозже подберем другое название. Заниматься будете тем же, но называться будете иначе. Скажем, учеными. Естествоиспытателями. Искателями. Словом, там простор. Теперь о том, что хочу я лично. Хочу многое! Но не чудес, если всех желающих, даже простых крестьян, нельзя им обучить. Да так, чтобы другие могли повторить и проверить. В этом случае магия перестает называться магией и называется уже наукой.

Сардониус спросил с удивлением:

- Зачем это вам?

- А сами как думаете? - спросил я.

Он ответил с обезоруживающей откровенностью:

- Не знаю.

- Хорошо, - сказал я.

- Что именно?

- Не напускаете тумана, - ответил я. - И не пытаетесь угадывать. Миртус был прав, пригласив именно вас. Сказать «не знаю» - первый шаг к знанию.

Дирдотус сказал торопливо:

- Нет-нет, мы знаем много! Учитель владеет многими тайными знаниями…

- Знания не должны быть тайными, - прервал я. - По крайней мере, в Армландии. И всякий, кто хочет учиться, должен иметь такую возможность.

Сардониус смотрел на меня с вопросом в глазах, его ученик воскликнул:

- Такое невозможно!

- Для человека все возможно, - ответил я нравоучительно, - ибо Господь создал человека по образу и подобию, не слыхали? Просто человек еще во младенчестве, вот и не все может. Но мы его, гада ленивого, заставим повзрослеть! С нами он еще наплачется…

Сардониус обронил:

- Как, ваша светлость? Как заставить повзрослеть?

- Есть у меня идея насчет гутенберговости, - ответил я загадочно. - Это о том, чтобы культуру в массу. Ну, культура пока подождет, она всегда ждет, а вот науку…

В дверь постучали, заглянул Макс. На магов бросил неодобрительный взгляд, мне сказал почтительно:

- Сэр Ричард, прибыла большая артель плотников. Говорят, готовы сразу же приступать к работе!

- Сейчас иду, - откликнулся я, - работы у нас непочатый край.

Макс почтительно придержал дверь, на магов смотрел хмуро, а я повернулся и сказал им подчеркнуто доброжелательно, больше для Макса, чем для магов:

- Отдыхайте, устраивайтесь, по всем вопросам обращайтесь к Миртусу… Пойдемте, Макс.

Маги торопливо откланялись, все понимают, на очереди к могущественному гроссграфу выстроились лорды, не только прибывшие плотники, а я, шагая за Максом, подумал мстительно, типография - цветочки, еще постараюсь вспомнить, как из лягушачьих лапок получить электрический ток, тогда магам вообще поплохеет. А можно еще проще: кошку в темноте погладить… Только надо, чтоб шерсть сухая. Электрические искры прямо в пальцы бьют!

И вообще, впервые получу хоть какую-то пользу от того, что вдалбливали в школе. Слава богу, учили основы физики, химии, математики - да маги за такие сокровенные откровения должны меня целовать в то место, где спина называется уже иначе! А я еще могу и простейшие опыты для подтверждения сказанного провести, сложного оборудования не требуется.

Словом, начнем процесс научного познания мира. Это непросто, позиции магии сильны, что вполне объяснимо, но найдутся же гордые сердца, что захотят знать, что именно они делают и почему получается так, а не иначе? Это и будут первые настоящие ученые.

Макс поглядывал искоса, я за всю дорогу не проронил ни слова, уйдя в свои мысли, наконец он сказал вопросительно:

- В крепости уже поговаривают, мол, какое из двух зол меньшее - отдать богу душу или продать ее дьяволу?

Я буркнул одобрительно:

- Оппозиция не дремлет… Ну-ну.

Макс сказал просительно:

- Ну, лучше бы им как-то рты заткнуть?

- Как? - спросил я.

Он потупился на ходу.

- Не знаю. Может, избавиться от всех чернокнижников? А то много их что-то… Священники уже заметили, беспокоятся.

Я вздохнул:

- Макс, мой меч может сломаться, как и доспехи. Но моя вера никогда не сломится, никогда не иссякнет. Верь! И другие поверят. Или, еще лучше, увидят.

Выбрав день, я велел Миртусу собрать в одном зале магов, алхимиков и прочих чернокнижников. Сам выступил с речью, в которой их перекрестил в ученых и велел раскрывать тайны природы по Декарту, а не пытаться возрождать древние секреты, и объяснил, почему нужно строить именно пирамиду знаний.

Абсолютное большинство слушало с недоверием и недоброжелательством, которое тщательно скрывали, как же, могучий лорд, живем на его деньги, надо поддакивать этой тупой скотине. Миртус откровенно переживал за меня, сам исхудавший еще больше в роли руководителя этого вечно недовольного племени.

В заключение я блеснул знаниями, что застряли у меня в голове со школьной скамьи, познакомил с основами геометрии, алгебры, химии. Вот тут у многих заблестели глазки, а у кого-то и потекли слюнки. Кое о чем только догадывались, а я сформулировал перед ними просто и небрежно, как свое давнее и полузабытое знание, что-то узнали только сейчас, и я видел, как руки уже чешутся от желания проверить, в самом ли деле закон Ломоносова-Лавуазье - закон, а не случайность. Другие морщили лбы, стараясь удержать странное и ослепительное откровение, что в их мире существуют даже отрицательные числа, и с ними можно работать так же, как и с обычными, получая добавочную мощь…

- Наша цивилизация, - сказал я с пафосом и откровенно любуясь собой, - это не дорога озарений, а медленное и кропотливое наращивание кирпичиков этаж за этажом. Потому то, что вы формулируете, должно быть доступно и другим. Для этого не требуется никакого магического дара. Достаточно просто не быть идиотом.

Миртус дергался, бросал взгляды в зал. Застывшее в гримасе лицо постепенно расслаблялось. Недовольных не так уж и много, хотя есть, даже несмотря на то, что он сам провел предварительную селекцию: не приглашал в мой замок алхимиков, что упорно ищут пути восстановить контроль над Демонами Древних, а из приехавших, часть оставил в лаборатории, рассудив, что будут только спорить, заранее отвергая любые аргументы молодого лорда.

Когда маги расходились, я кивнул одному:

- Тебя как зовут?…

Он послушно остановился.

- Филициус, ваша светлость.

- Задержись, Филициус, - сказал я милостиво.

Миртус смотрел с вопросом в глазах. Я кивнул ему на кресло, Миртус послушно сел, а Фелициус дождался отдельного приглашения, хоть и втрое старше меня по возрасту, но не решается сесть в присутствии лорда без строгого приказа с его стороны.

- О вас идет слава, - сказал я, - как о книжнике. И еще у вас множество учеников, что весьма…

Я остановился, заметили ли оба, что я в слове «чернокнижник» опустил «черно», а Миртус, уже зная мою идеологию, подсказал почтительно:

- …похвально.

- Да-да, - согласился я. - Это говорит, что вы щедро делитесь знаниями, в то время как большинство ваших коллег жмотничают.

Филициус несмело улыбнулся.

- Вообще-то и меня осуждают.

- Делиться знаниями, - сказал я, - признак силы. Я тут придумал, как вы сможете еще больше распространять свои знания… и вообще - знания.

Он смотрел почтительно, но в его взгляде я видел, какого мнения он о моих придумках, да и Миртус молчит, я даже не огорчился, скоро будут думать иначе, сказал торжественно:

- Начинаем проект «Гуттенберг».

Миртус спросил осторожно:

- Это что?

- Типография, - объяснил я с пафосом. - Довольно переписывать книги от руки, всякий раз добавляя ошибки, подправляя, искажая, а то и заменяя тексты! Будем - пе-ча-тать!

- Это как?

- Я объясню. А пока выберите среди прибывших плотников хороших столяров. Желательно краснодеревщиков с опытом тонкой работы по дереву. Когда объясню, что требуется, те сами подыщут нужные сорта дерева.

Я отпустил их милостивым кивком и мановением руки, уже научился делать вот так кистью, небрежно и вроде бы не оскорбительно, мол, идите играйте, а я буду мыслить над тем, чтобы всем было хорошо и счастливо.

Ничто не уходит бесследно, это особенно верно в отношении язычества. Церкви не зря строили на месте разрушенных храмов: чтобы народ приходил по многовековой привычке. Даже ритуалы языческие на самом деле не отменили, а изменили, хотя в этом церковь старается не признаваться.

И даже сейчас чуть ли не в каждом христианском обряде вовсю проступает язычество. Разве что пожирание жертвенного животного заменили символическим пожиранием «плоти и крови Христа», а сладкий запах сжигаемого на кострах мяса жертв заменили похожим запахом ладана.

Так чернокнижники и алхимики плавно и незаметно перейдут в стаз просто книжников и ученых-естественников. С прошлым будет демонстративно покончено. Это потом пропаганда подаст так, что вот появились особые светлые люди, создали новый чистый мир. Но мы-то знаем, что самые праведные христиане вышли из самых что ни есть пресыщенных и обожравшихся всеми благами язычества. Первыми апостолами были гонители христиан, что потом «одумались», отцами церкви стали как раз очень просвещенные язычники, изучившие христианство и принявшие его как раз «по уму», а не «по сердцу».

Натыкаясь на Асмера и Бернарда, я малость тушевался. Все-таки совсем недавно они были надо мной на высоте просто недосягаемой, но, оказалось, Асмера мало заботит, что я, недавний простолюдин, вдруг оказался уже гроссграфом. Бернард вообще-то обронил, что однажды видел герцога, тот путешествовал не просто инкогнито, а вообще в личине странствующего актера и менестреля.

Конечно, Ланзерот высокомерно проигнорировал мое приглашение прибыть на передний край борьбы со Злом. Для него наибольшее зло на свете - император Карл с его армиями и жаждой власти, но Асмер и Бернард, убедившись, что Карл в самом деле отвел войска и как-то странно затих, жаждали борьбы, и теперь, получив от меня широкие полномочия, рьяно взялись за укрепления обороноспособности Армландии. Асмер набрал из простолюдинов желающих стать лучниками, Бернард готовил копейщиков, самую надежную защиту от конницы.

Сэр Растер исхудал, пытаясь поспеть везде, даже Макса почти не видел: тот старательно постигает сложнейшую науку управления большими массами войск, это совсем не то, что командовать отрядом, когда на тебе ни обозов, ни пехоты…

Барон Альбрехт корпел над картой, получив неслыханное задание, что увлекло его самого: рассматривать Армландию не как конгломерат враждующих лордов, а как единое пространство, где общие законы, налоги, отсутствуют кордоны и таможенные сборы на границах каждого баронства и графства, что дает новые невиданные возможности… которые надо понять, оценить и воспользоваться ими.

Первой книгой, которую я решил издать, должна стать, конечно же, Библия. Правда, когда я увидел, сколько в ней страниц, ужаснулся и для начала велел подготовить какое-нибудь послание от апостолов, а то и вовсе что-нить из трудов Тертуллиана, заодно и его удивлю.

Отобранная бригада самых искусных столяров-краснодеревщиков под руководством монахов, собранных отцом Дитрихом, старательно вырезала на досках буквы из первых глав Библии.

Отец Дитрих был потрясен, когда я принес свежеотпечатанные экземпляры речи Тертуллиана. Он сличал один с другим и не находил отличий, что для меня само собой разумеется, а для него, привыкшему к переписыванию книг корявыми писцами, когда у каждого свой почерк, кажется чудом.

- Самое же главное, - сказал я торжественно, - святое слово наших пастырей дойдет к потомкам неискаженным! Пройдут тысячи лет, а ни одна из букв не изменится…

Он перекрестился, пробормотал несколько благодарственных Господу слов, наконец обратил блестящие от волнения глаза ко мне.

- Сын мой, - произнес он с чувством, - бывали моменты, когда даже я сомневался в тебе!… Не посланник ли самого дьявола, дескать. Но сейчас вижу, что никто еще не делал для церкви так много!

- Да ладно вам, - сказал я смущенно. - Отец Дитрих, мы ж все работаем на одно дело строительства светлого будущего с человеческим лицом.

- Да, сын мой!

- Теперь Библию, - объяснил я, - можно печатать и печатать. Будет стоит дешево, смогут покупать уже не только самые богатые!

- Господи, дожить бы…

- А придет время, - пообещал я, - когда Библия будет в каждом доме.

Он перекрестился.

- Господи, сын мой! Даже я не могу себе такое представить.

- Правда-правда, - сказал я с убеждением. - Библия в каждом доме - наша цель. Потому еще больше расширим типографию, вы уж проследите, чтобы не было перебоев с доставкой краски, воска, дощечек, а если надо, то придется нанять больше добросовестных работников.

Он сказал торжественно:

- Все сделаю, сын мой! А эти два экземпляра сегодня же отправлю с нарочным в Ватикан. Пусть увидят, что и в ойкумене расцветают дивные цветы веры и знания.

- Спасибо, святой отец, - сказал я. - Вы даже не представляете, как мне нужна будет поддержка Ватикана. Ведь мы только начали, отец Дитрих! Только начали.

Он перекрестился.

- Господи, я только сейчас подумал, что ты, сын мой, и раздираемую войнами Армландию объединил только для того, чтобы паломники и миссионеры понесли эти драгоценные томики в самые дальние и глухие уголки? Дабы и там люди могли спасти души, дабы и там воссиял свет истинной веры?

Я приосанился и сказал с пафосом:

- Ну да, отец Дитрих, а как же!… Я такой. Только об этом и думаю. Чтоб, значит, свет истинной веры в самые что ни есть дыры. Нести, значит. Просвещать.

Он прослезился от умиления, я таким отца Дитриха не видел и даже не мог себе представить, чтобы он прослезился. То, что отправит на костер десяток оппонентов, представляю легко, но чтобы вот так расчувствовался…

- Спасибо, сын мой, - сказал он растроганно. - Ты идешь верной дорогой, хоть и тяжела твоя ноша, тяжела.

Наши взгляды встретились, озноб пробежал по коже, вздымая ее пупырышками. Отец Дитрих и сейчас не расслабляется. Возможно, готовился всерьез поговорить со мной о засевших здесь чернокнижниках. К счастью, я успел отпечатать труды Тертуллиана, тем самым частично реабилитировав магов, так что разговор просто откладывается.

- Тяжела, - ответил я со вздохом. - Когда даже близкие люди не понимают и осуждают, разве это не самая большая тяжесть?

Он взглянул исподлобья, перевел взгляд на отпечатанные листки в руке.

- Господь каждому отмеривает тяжесть по его силе.

Я проворчал:

- Мне иногда кажется, что меня переоценивает.

Он слабо улыбнулся.

- Значит, Господь знает тебя лучше, чем ты сам себя. Верь, иди и не сворачивай!

- Дык стены, отец Дитрих. Еще какие… А пробивать надо только лбом. Такие правила.

Он перекрестил меня и сказал со вздохом:

- Чую в тебе силу, сын мой. Но не сходи с пути добра. Бог совершенен и требует того же от нас!

- Матфий, - сказал я, - глава пятая, строка сорок восьмая. Да что с того, что помню? Если бы не память была у меня ого-го, а что-то другое…

- Чего тебе недостает?

- Не знаю, - признался я. - Иногда таким совершенством себе кажусь, что куда там дьяволу с его жалкой гордостью! Какая там гордыня, посмотрел бы на меня… А иногда самому на себя плюнуть хочется.

Глава 10

Макс и Растер продумывают единую систему обороны Армландии, как систему крепостей, так и мобильные силы, барон Альбрехт корпит над созданием экономики, как единого организма, отец Дитрих не вылезает из типографии, всех священников посадил учить столяров резать буквы, а то и самим работать острым ножичком: это монахам нельзя брать в руки колюще-режущее, а священникам можно, я уединился в своих покоях, запер дверь и осторожно позвал дефа.

Через пару минут из толстого гобелена высунулась светящаяся голова, похожая на облачко ионизированной плазмы. Деф спустился ниже, убедившись, что я один, пропищал:

- Я здесь.

- Наконец-то сможем заняться самым важным, - сказал я.

Он пропищал:

- У вас все важное… Суетливые вы какие-то…

- Это да, - согласился я. - Многие не умеют отличать важное от пустяков. Но я умею! Потому что важным занимаюсь я, замечательный, а все остальные - какой-то хренью. Слушай, настала пора тоннеля.

- Какого?

- Ты сам говорил про тоннель, - напомнил я. - Который под Хребтом. Соединяет эти земли и те… которые там, на той стороне.

Он сказал лениво:

- А-а… И зачем он?

- Как зачем? - удивился я. - Соединим те земли и эти!

- А зачем?

- Что зачем? Соединять?

- Да.

- Ну, чтобы общаться проще. Возить товары туды-сюды, туды-сюды… Это же классно! Самим ездить проще.

Он зевнул.

- А зачем?

- Товары возить?

- Да, - ответил он и, чтобы предварить следующий вопрос, добавил: - И ездить вообще.

Я развел руками, слов много, но нет таких, чтобы объяснить путь человека этим лежебокам, которые помнят, как совсем недавно с деревьев слезла некая обезьяна, быстро перебила всех зверей, свела нафиг леса, плодородные земли превратила в пустыни, настроила массу городов из камня, потом вдруг исчезла в страшном грохоте, дыму, огне и падающих с неба камнях… А затем уцелевшие особи вылезли из пещер, снова понастроили городов, и снова все исчезли в грохоте, огне и падающей с неба воды… И так несколько раз, а разница лишь в том, что всякий раз ухитрялись уничтожать себя по-разному.

- Мы такие, - ответил я с достойной гордостью человека, который всегда найдет, чем гордиться. - Мы непоседливые.

- А мы поседливые, - ответил он, зевнул и, прежде чем я успел что-то сказать, вдвинулся в стену и пропал.

Еще пару раз я вызывал его, но, похоже, попадал на время, когда деф спит. Вообще, думаю, их раса могла бы занять более достойное место, если бы не спали по двадцать три часа в сутки, обогнав даже львов, что спят по двадцать часов.

Вообще, если быть справедливым, то человек в самом деле самое беспокойное и неспящее существо на свете, так что дефов тыкать мордой в спунство не совсем справедливо. Кроме того, у всех свои особенности. Французы вон лягушек едят, за что их прозвали лягушатниками, а есть оригиналы, что даже кошек дома держат…

Через неделю я все-таки сумел его застать неспящим, после долгой паузы он высунулся на стыке стены и потолка.

- Я здесь.

- Привет, - сказал я. - Ну и спите вы!… Конечно, сон - залог здоровья, но не проспите свое счастье.

- Счастье - это ты?

Я оскорбился:

- Ну конечно! А что, есть другое?… Так как насчет тоннеля?

Он широко зевнул, светящаяся голова с блестящими глазами рассматривала меня, как большое и опасное насекомое. Наверное, вспомнил, как его поймал для знакомства.

- Неинтересно.

- Ерунда, - заявил я решительно, - еще как интересно! Это ж такое щасте, а вы ходите рядом и не знаете! Да самый кайф с киркой в мохнатых лапах прорыть этот тоннель…

- Он прорыт.

- Тем более! Всего лишь прорыть то место, где его засыпало!… Для вас раз плюнуть!

Он покачал головой.

- Неинтересно.