Чтение 40–й страницы книги ~Долгий путь в лабиринте~

по голове, отберет свои документы и бежит, а самого Лелеку с мозговой
рвотой отправят в больницу... Так, ты считаешь, все было? Молчишь? Что
ж, при некоторых обстоятельствах молчание - самое милое дело.

- Я думаю об убийце Ящука и Пожидаева.

- Я тоже. Но пока я не могу доказать, что Лелека - тот самый
предатель, которого мы ищем. Нет у нас фактов или хотя бы косвенных
доказательств его измены. Пока что одни подозрения. А завтра кто-то
заподозрит тебя или меня. Значит, в тюрьму нас только потому, что
кому-то мы стали несимпатичны?..

Саша встала. Поднялся и Кузьмич, взял ее за плечи, повел к двери.
У входа она остановилась, заглянула ему в глаза. Удивительные были
глаза у Кузьмича. Человек одиннадцать лет провел на каторге, хлебнул
столько горя! Казалось бы, должен ожесточиться. А у него были добрые
глаза, добрые и чуточку насмешливые.

- Все равно я ненавижу этого человека, - сказала Саша, берясь за
ручку двери. - Пока нельзя его арестовать, согласна. Но придумать
подходящий предлог и отстранить от работы - это в вашей власти!

- Теперь это достигнуто. Думаю, все прояснится, прежде чем он
покинет больницу.

- Со вчерашнего дня он уже не в больнице. Настоял, чтобы
перевезли домой.

- Вот как, - проговорил Кузьмич. - Я и не знал. Ну что же, это
даже лучше - может приблизить развязку... Пусть к нему зайдет
кто-нибудь из товарищей - табаку принесет или, скажем, яблок. Он
должен почувствовать, что ничего худого не произошло, по-прежнему к
нему хорошо относятся. Так надо, Саша...

Был вечер, когда Саша добралась до дому. Еще с улицы заметила,
что мать не спит: сквозь ставни в ее окне пробивался лучик света.

Она отперла ключом дверь, неслышно вошла. Мать работала - делала
выписки из толстого шведско-русского словаря.

Вскоре мать и дочь сидели за столом. Саша ела жареную ставриду,
пила чай и слушала городские новости: в госпиталь, где работала мать,
вести стекались со всей округи. Сегодня главной темой разговоров было
появление в уезде новой большой банды. Ее послал атаман Григорьев,
чтобы разделаться с коммунистами и Советской сластью. Утверждают, что
в банде около пяти тысяч человек, есть пушки и даже аэроплан.

Внезапно мать всплеснула руками, поспешила к гардеробу, достала
платье с многочисленными пуговицами и широкой бархатной полосой по
подолу. Платье нашлось в сундуке со старьем, который уже много лет
хранится на чердаке. Фасон, конечно, устарел, но материя еще очень
хороша, и, если посидеть над платьем вечерок - кое-что переделать, у
Саши будет что надеть в театр или, скажем, когда придут гости.

Саша взяла платье, прикинула на себя перед зеркалом.

- Очень недурно, - сказала мать.

Но Саша и сама видела, что платье ей к лицу.

Ей стало весело. Она быстренько взбила волосы, подцепила на вилку
большой кусок ставриды и приняла позу, копируя Веру Холодную с афиши у
одесского вокзала.

Мать расхохоталась. Вдруг оборвала смех и прислушалась.

- Это уже слишком! - сердито сказала она. - Твое начальство
переходит всякие границы.

Теперь и Саша услышала, что на улице тарахтит автомобиль, узнала
кашляющий голос старенького чекистского "панар-левассера".

За ней снова приехали.

2

"Панар-левассер", напрягая все силы, бежал по тряской мостовой.
Шофер сообщил Саше, что Кузьмич приказал привезти ее не в здание УЧК,
а в конец Арочной улицы. Там ее встретят.

Конец Арочной... Саша прикинула, что это близ пересечения с
Земляной. Что же там могло быть? Скорее всего, обыск или арест в
каком-нибудь доме. Но неужели два часа назад, когда она еще была на
работе, Кузьмич не знал о предстоящей операции? Спокойно отпустил ее
домой - а теперь вдруг такая срочность!..

И вдруг она вспомнила. Узкая улица, извивающаяся по косогору,
почти на самой окраине города, - это и есть Земляная. Там, в самом ее
конце, на берегу реки доживает свой век бревенчатый домишко, нынешнее
пристанище четы Белявских.

Между тем автомобиль добрался до нужного перекрестка,
остановился. Из темноты шагнул человек. Саша узнала знакомого
сотрудника, вышла из машины. Они направились к реке.

По дороге выяснилось: ей предстоит участвовать в опознании
человека, который появился в доме Белявских и, видимо, скоро должен
уйти.

- И Кузьмич здесь? - спросила Саша, едва поспевая за спутником,
который все ускорял шаг.

- На месте.

Луна еще не взошла. Нигде не проглядывалось ни огонька. Было
безветренно, тихо. Дома, едва видные в темноте, казались мрачными,
нежилыми. Будто случилась беда, все люди вокруг покинули свои жилища.

Из подворотни выскочила собака, беззвучно пересекла улицу, едва
не задев идущих. Саша вздрогнула, оступилась. Она бы упала, не
поддержи ее спутник.

Наконец они вышли к месту, где ждал Кузьмич. Это было возле
разлапистого дерева, росшего двумя стволами, как рогатка.

- Здесь, - Кузьмич показал на калитку в деревянном заборе,
видневшемся шагах в двадцати. - Гляди в оба, Саша. Может статься,
узнаешь его...

Уже давно на языке у Саши вертелся вопрос: почему решили, что
появившийся в доме Белявских человек скоро уйдет? Не вернее ли
предположить, что тот, кто пришел ночью, останется здесь по крайней
мере до утра?

Сомнения отпали, когда она увидела возле забора лошадь,
запряженную в пролетку: человек, решивший обосноваться в доме на ночь,
непременно завел бы лошадь во двор.

В ожидании прошло более часа.

Стало светлеть. Появилась луна. Саша знала: в эту пору луна
восходит поздно, перед самым рассветом. Значит, скоро конец ночи...

Время шло. Нетерпение нарастало. Подумалось: а вдруг лошадь
оставлена в качестве приманки? Чекисты напрасно ждут возле нее -
объект их наблюдений давно ускользнул и всех оставил в дураках.

Еще полчаса миновало. Внезапно за изгородью в саду, в том месте,
где находился дом, вспыхнула полоса света. Вспыхнула и пропала.
Вероятно, отперли и вновь затворили дверь. Войти в дом никто не мог.
Значит, из него вышли.

Да, вышли. Саша увидела: лошадь перестала жевать мундштук
уздечки, подняла голову, прислушиваясь.

Вскоре Саша уловила шорох шагов. Вот шорох оборвался. С минуту
была тишина. Потом калитка чуть скрипнула, отворяясь, и в нескольких
шагах от Саши и Кузьмича возник... Борис Тулин!

Он был отчетливо виден в свете луны. Саша разглядела даже его
гимнастерку с большими накладными карманами - ту самую, в которой он
был, когда ехал в Харьков.

Посмотрев по сторонам, Тулин стал отвязывать лошадь. Он казался
спокойным, что-то насвистывал.

И тут случилось непоправимое. Один из оперативников неловко
повернулся в своем секрете, потерял равновесие. Чтобы не упасть,
ухватился за торчавшую рядом ветвь. Та не выдержала, с треском
обломилась.

Мгновение - и в руках Тулина оказались два револьвера. Он
выстрелил на звук, метнулся в сторону, снова выстрелил и побежал к
реке.

- Стой! - послышалось с берега. - Стой, буду стрелять!

Выстрелы слились в протяжный грохот.

Несколько чекистов пробежали к реке.

Появился Олесь Гроха. Кузьмич схватил его за руку:

- Займись домом!

- Есть! - Гроха устремился к калитке, откуда минуту назад вышел
Борис Тулин.

Со стороны реки появилась группа людей. Двое вели Тулина, заломив
ему руки за спину.

- Знаешь его? - спросил Кузьмич Сашу, когда группа приблизилась.

- Он, - сказала Саша. - Даже гимнастерку не сменил. В левом
нагрудном кармане у него должна быть расческа. Любит пользоваться...

Один из чекистов отстегнул клапан кармана гимнастерки Тулина,
пошарил в кармане.

- Есть, - сказал он, доставая небольшую расческу. - Коричневая...

Сотрудник положил расческу на место.

- Уведите его, - сказал Кузьмич. - Тщательно обыщите. Я скоро
буду. - И продолжал, обращаясь к Саше, когда они остались одни: - Так
вот, я тоже его опознал. Будь немного светлее, ты разглядела бы
большую ссадину у него на лбу. Ссадину недельной давности. Будто
ударился головой обо что-то твердое. Скажем, о камень. Ну,
догадалась?..

- Значит, на разъезде тоже был он? - воскликнула Саша.

- В том-то и дело.

- А Лелека?

- Вот теперь дошла очередь и до него. Знаешь, кого заметили
сегодня возле дома Лелекн?