Чтение 40–й страницы книги ~Большая стрелка~

Художник поиграл возникшим как по волшебству в пальцах ножом.

- Ты... Да как ты...

- Как свинью, - повторил Художник.

- Но половина...

- А ты сколько предлагаешь?

- Ну, пять процентов. Это немало.

- Только визжать будешь, когда железо через жирок твой пройдет.

- Ну, семь.

Торговались они остервенело. Но наконец достигли взаимоприемлемых
условий.

Новый директор ликеро-водочного комбината, бывший ранее заместителем,
Ашот Амбарцумов и бухгалтерша, тридцатидвухлетняя красивая блондинка Наталья
Глущина, по четвергам ужинали в ресторане "Синий парус", а потом в
сопровождении шофера и охранника ехали в загородный дом продолжать банкет
при свечах в постели.

Когда их темно-вишневый "Вольво" двинулся в направлении загородного дома,
на трассу на третьем километре Московского шоссе с проселочной дороги выехал
"КамАЗ", который, по сводкам, проходил как угнанный три часа назад.

От удара "Вольво" вынесло на обочину, и она ткнулась в овраг носом,
замерла.

Из машины выскочил телохранитель и тут же рухнул от автоматной очереди.
Потом киллеры выпрыгнули из кузова, подошли и методично всадили каждому еще
по пуле.

На похоронах Амбарцумова Лев Гринберг плакал. И говорил речь на панихиде,
где собрались и заводчане, и областные руководители, с надрывом говорил:

- Ашот... Он... Он был не просто начальником... В нашем возрасте трудно
находить новых друзей. А старые друзья уходят. Хорошие друзья. Добрые
друзья. И нам остается ждать только встречи с ними там...

Что скажут друзья, встретив его на том свете, Гринберг старался не
думать. И плакал он искренне. Ему и правда было жаль Ашота. Тот
действительно был его другом. Но дружба дружбой, а денежки врозь.

- Я верю, что Ашот не останется неотмщенным. Что кара падет на подлых
убийц! - завершил на пафосной ноте свою речь Гринберг.

Через два дня на него вышли армяне. Один из главарей арминской диаспоры
Раф Григорян потребовал встречи. И немедленно.

- Конечно, Раф. Конечно, - затараторил Гринберг. - Когда скажешь...

В кабинет Раф заявился с двумя смуглыми, мощного телосложения армянами,
сильно похожими на людей, готовых на все. Мрачные лица. Недобрые взоры. В
этих взорах читались очень уж нехорошие обещания.

- Здравствуй, дорогой. Какая потеря, - рванулся навстречу Григоряну
Гринберг.

- Кто мог это сделать? - не пожимая руки, Раф уселся в кресло. - Кто?

- Сразу скажу. Это или Леня Нарусов... или бандиты тамбовские. У них
пересекались интересы. Тамбовцы задолжали Ашотику большие деньги.

- Хотелось бы верить, - пронизывающе посмотрел на хозяина кабинета Раф.

- Потом разговор вошел в более мирное русло. Они повздыхали о погибшем
товарище. И наконец перешли к главному.

- Знаешь, ведь и наши интересы в "Эльбрусе" присутствовали, - произнес
Раф буднично, кидая утверждение, не подлежащее обсуждению и доказыванию. -
Доля акций его нам переходит. И вместе подумаем, как править будем.

- Есть собрание акционеров, - сухо произнес Гринберг. - Есть существующий
порядок, по нему этот вопрос и будем решать.

- Акционеры? - удивился Раф. - Это слова мальчика?

- Это слова законопослушного человека. Это же не Ашота артель. И не моя.
Это акционерное общество. И здесь свой порядок решения вопросов.

- Нет, уважаемый. Это именно ваша артель. И не надо прикидываться...
Клянусь, если ты причастен к смерти Ашота, ты заплатишь. Но пока я не знаю
этого - мы друзья. И партнеры в бизнесе.

- Партнеры? А если нет?

- На нет и суда нет. Без суда все решим. Понимаешь? Все будет хорошо...

- Вот что, - Гринберг вздохнул поглубже, кинув взор на часы. - Я думаю,
вам лучше уйти.

- Мы уйдем. Придут другие, - с угрозой пообещал Раф. - Ты этот разговор
всю жизнь помнить будешь. До последнего слова.

- Угрожаете?

- Нет, - отрицательно покачал головой Раф. - Только напоминаю...

Тут затренькал телефон в его кармане.

- Да, слушаю...

- Папа, - послышался голос. - Папа... Детский крик отдалился и
захлебнулся. Послышался густой бас:

- Здорово, армянин. Как живешь?

- Кто это? - Раф почувствовал, что внутри все холодеет. На лицо наползла
бледность, а сердце сжалось.

- Друзья твоей семьи.

- Где Роберт?

- Тут. Я ему конфетку дал... Теперь слушай, армян. Ты туда больше не
ходи. Не стоит. Хорошая семья, прекрасный ребенок, ну что еще армянину надо?
Губит людей жадность. Ты понял?

- Отпустите ребенка.

- Отпустить? Какие вопросы? Иди, Роберт. Иди, крошка...

- Дай мне его! - крикнул Раф.

- Папа, - послышался вновь детский крик.

- С тобой ничего, сын? Все нормально?

- Да.

- Тебя не били?

- Нет...

- Хорошо, маленький. Хорошо, - руки Рафа тряслись.

- В общем, ты понял... Армян, я тебя знаю. Ты отправишь своих в Армению
или в Лондон - в безопасное место. Мы с детьми не воюем. Но сам умрешь. И
деньги тебе только на похороны понадобятся... У тебя же магазины, мебельная
фабрика. Тебе что еще надо? Живи тихо.

- Отпусти ребенка.

- Уже ушел... Раф сжал телефон.

- Что? - спросил Рафа по-армянски его сопровождавший - бывший чемпион
Армении по греко-римской борьбе в тяжелом весе, ныне хозяин кафе "Арарат".

- Пошли, - глухо произнес Раф.

- Да что там?

- Пошли!..

Они удалились.

Когда Раф приехал домой, сына не было. В милицию звонить не решался.
Поднял на ноги всех армян, и они метались по городу, искали мальчишку,
опрашивали учителей.

Сын Рафа нашелся через три часа на бензоколонке в тридцати километрах от
города.

- Как ты? - поглаживая ребенка по голове, спрашивал Раф, чувствуя, как из
глаз катятся слезы. Ребенок выглядел довольно бодрым.

- Они меня отпустили. Папа, они тебя испугались, - говорил он, и владел
им сейчас не пережитый ужас, а гордость за своего отца, которого боятся даже
бандиты.

Вечером Раф собрал своих земляков. И обратился к хозяину кафе "Арарат",
отвечавшему за безопасность общины и поддерживавшему связи с преступным
миром, в том числе и с авторитетными армянскими ворами в законе, которые
преимущественно проживают в Москве:

- Узнай, кто это... Гринберг. Кто стоит за ним?

- Руднянские его прикрывали, - сказал хозяин "Арарата".

- Кто такие? - спросил Раф. - Я слышал о них?

- Бандиты. Говорят, они поучаствовали в боксерской кончине.

- Кто из них посмел? Я хочу, чтобы они умерли... Я хочу, чтобы умер
Гринберг. Сегодня же жену и детей - в Ереван. А там поглядим.

- Война? - спросил хозяин "Арарата".

- Война!

Шпану отвадить - куда ни шло. У диаспоры есть прикрытие и в милиции, и в
депутатском корпусе. Есть свои боевики, прошедшие Карабах и умеющие воевать.
Но большая мафиозная война - это слишком тяжелое испытание.

- Мы сейчас не можем себе этого позволить. Мы слишком глубоко вросли
корнями здесь. Нам не хватит людей и оружия, - сказал хозяин "Арарата".

- Людей надо звать! - сказал Раф.

- Кого?

Раф задумался на миг и произнес резко:

- Гарика с его бандитами Ты же хорошо знаешь Гарика.

Он поможет.

Гарик был вором в законе из Подмосковья. Он несколько раз оказывал
диаспоре услуги, в том числе и силового характера.

- Он много возьмет за такое дело, - сказал хозяин "Арарата".

- Что деньги? - Раф хлопнул в ладоши возбужденно. - Это щенки. Щенки
пугливые. Им стоит лишь показать большую собаку.

- Хорошо. Хорошо, Раф, - без особого воодушевления произнес хозяин
"Арарата".

***

- Я перезвоню через пять минут, - Влад нажал на кнопку и отложил сотовый
телефон на журнальный столик.

- Крошка? - спросил Гурьянов, отхлебывая чай с лимоном.

- Он самый. Встречи хочет.

- Узнал что-то?

- Говорит, есть кое-что.

- На день раньше объявился.

- Подсуетился.

- Или нашел, кому тебя продать, - возразил Гурьянов.