Чтение 40–й страницы книги ~Ловушка для олигарха~

все кому не лень.

Так, тут тоже ничего.

Будем искать дальше. Где-то этот телефон стоит. Я вошел в базу данных
"ноль". Раньше сведения в ней относились к категории гостайны, сегодня,
когда продается все, обошлась она мне не так и дорого. Тем более в базе
"ноль" все меньше телефонов сотрудников спецслужб, и все больше - банкиров,
бизнесменов и деятелей преступного мира.

Вот, высветилось - Лукин проезд, дом 4, квартира 78. Телефон поставлен
три месяца назад. По данным адресного бюро проживает по этому адресу
гражданка Катунина Александра Ивановна, 1944 года рождения. Может быть"
хозяйка квартиры - мамаша Инженера. А может быть, и просто подставное лицо.
Это не так важно.

Что делать? Попробовать набрать номер? Нет, не стоит. Он может быть на
контроле.

Надо поехать, провести небольшую установочку. Присмотреться, что там и
как.

Где мой гардероб?..

Одеваемся в стиле - кандидат технических наук Сергей Сергеевич,
оставшийся без средств к существованию. Вид вымирающий. Раньше таких
называли "электронагревателями" - они протирали штаны в
научно-исследовательских институтах, поругивали на кухнях советскую власть,
взахлеб читали толстые журналы и Солженицына. Ныне эти кандидаты в доктора
никому не нужны, так же, как и их научные темы. Поэтому потерянность должна
прослеживаться во всем - в небрежности одежды, в потухшем взгляде, в
выражении интеллигентской обреченности - мол, пусть я живу плохо, но наша
варварская страна должна пройти через это на тернистом пути к цивилизации.
Как правило, это люди слегка голодные, генетически приверженные
общечеловеческим (читай, ничьим) ценностям и пришибленные.

Я немножко скособочил потертый галстук, почистил ботинки - у них ботинки
обычно чищеные. И отправился на рекогносцировку.

Новорусский кирпичный дом венчала острая жестяная крыша - потуга на
архитектурное излишество.

Вокруг - металлический забор, за которым располагались гараж, качели,
детские грибочки, автостоянка. В будке скучал охранник в синей форме и с
пистолетом на боку.

И как мне туда попасть? Ничего невозможного нет. Но вопрос требует
проработки. Да и нужно ли?

Черт, простой вопрос - определить, где окошко. квартиры. А как?

Придется опять играть в переодевания. Возвратившись домой, я приоделся
поприличнее. И отправился в ремонтно-эксплутационное управление, которое
отвечает за этот новорусский дом. Сделал морду топором и к директору РЭУ -
жуликоватому азербайджанцу, наверняка подворовывающему квартирки в
обслуживаемых домах и продающему их своим соотечественникам.

- Милиция, - я сунул ему в нос удостоверение.

- А что? - лицо его стало заискивающее. Власть они уважают.

- А вы не знаете? - угрожающе произнес я.

- А чего мы не знаем? - он заерзал.

- План поэтажный. Двадцать седьмой дом. Только не говорите, что он
утерян.

- Как утерян? Все на месте.

Вокруг меня забегали какие-то тусклые женщины, заваливая меня бумагами.

Я вытурил директорствующего азера из его кабинета и расстелил на столе
поэтажный план. Снял его на видеокамеру. Инженер жил в трехкомнатной
квартире улучшенной планировки. Там действительно была прописана некая
Катунина - одинокая, бездетная, пятидесяти годов. Больше там никого не было.
Могло быть, что он снимал квартиру, но тогда никто не стал бы перегонять
телефонный номер в базу "ноль". Скорее всего, эта Катунина - лицо
подставное. Кто-то не заинтересован, чтобы Инженер фигурировал в каких бы то
ни было документах.

К дому я вернулся, когда уже стемнело, без труда нашел окна квартиры
Инженера. Они были пусты. Я прицелился в них из лазерного считывателя.
Слушал минут пятнадцать, и за это время ни намека хоть на чье-то
присутствие.

Похоже, он ночевал где-то в другом месте. Нетрудно представить в каком. Я
ему не завидую. Люди Али-бабы, профукав главное, сейчас проявляют чудеса
самоотверженности, выворачивая весь персонал наизнанку и ища предателей.

Да, для Инженера это может плохо кончиться. Хотя, судя по качеству жилья,
ценят этого ученого мужа высоко. Наверное, выживет.

В который раз я посетовал на то, что у меня нет помощников. Тяжко одному.
Да еще когда твою физиономию опять показали в разделе "Разыскивается
маньяк". Ладно, других условий мне не создадут. Будем ждать Инженера.
Когда-то он появится. И тогда все прояснится.

"По природе своей все запутанное тяготеет к ясности, а все темное - к
свету", - писал Стефан Цвейг. Как с ним не согласиться?

- Ну ты мужик, - Магарыч заерзал на раскладушке, глядя через стакан в
окно.

- Да, - у Василича язык слегка заплетался. Он облокотился на замусоренный
ошметками колбасы стол. - Главное, душевность чтобы была у людей. Правда,
Магарыч?

- Ну да. Не вижу повода не выпить, - кивнул Магарыч.

- Наливай, - велел Василич.

- У меня нолито, - сказал Магарыч.

- Тогда я себе налью, - Василич бережно налил себе в стакан водки. - И
Матросу налью, - он еще бережнее налил в мой стакан.

Это были мои собутыльники. Так мы культурно коротали времечко уже четыре
дня. Вели умные беседы о политике, экономике и падающем качестве спиртных
напитков. Рассуждали мужики солидно, с толком. Просто пьянствовать они
считали неприличным. Что за пьянка без доброй беседы?

Познакомился я с ними просто. Они сидели на ящиках под большой липой во
дворе и цедили одну бутылку "джин-тоника" на двоих. По ним было видно, что
это постоянное место их обитания.

- Присяду? - спросил я.

- Присаживайся. - без энтузиазма произнес Магарыч - иссушенный
красномордик лет пятидесяти.

- А за знакомство? - спросил я.

- А кто нальет? - спросил Василич. Они оживились, когда я вытащил из
сумки на плече пузырь беленькой, И социальная ячейка, издавна именуемая "на
троих", была сформирована.

Они пили серьезно, трудолюбиво. Я по возможности выливал. Или пропускал,
но это особенно никого не волновало.

- Ну, чтоб Горбатому пусто было, - поднимая стакан, помянул Магарыч
Генерального секретаря ЦК КПСС. Он его всегда поминал.

- Ну чего ты, - завел миролюбивый Василия.

- Пить будем?

- Будем.

- Ну вот, за то, чтоб Горбатому пусто было...

Звякнули стаканы.

Собутыльникам я в первый день знакомства представился как списанный с
сухогруза в Мурманске судовой механик, приехавший к родственникам в Москву.
Когда я выудил вторую бутылку, Магарыч поинтересовался:

- А жить есть где, Матрос?

- В общем да. У людей одних. Вон, затоварился, - я звякнул портфелем.
Магарыч жадно вздохнул.

- А можешь и у меня, - быстро произнес он, стараясь не упустить
свалившуюся удачу.

- А ты где живешь?

- Во, - показал он в сторону дома. - У меня однокомнатная на третьем
этаже.

- Это твое окно с кактусом?

- Нет, мое правее.

- А, - кивнул я, произнеся про себя "годится". Его окна как раз выходили
на нужный мне дом, располагавшийся на противоположной стороне улицы. И я мог
наблюдать из них за окнами Инженера.

- Я заплачу, - сказал я.

- Обижаешь, - коротко сказал Магарыч и облизнулся, глядя на мой портфель.

И за эти дни я старался его не разочаровывать. В квартире Магарыча было
неприбрано, воняло сивухой и перегаром, но это меня не особо интересовало. В
первый день я попробовал навести хоть какой-то порядок, но мои попытки были
с гневом отвергнуты - Матрос, ты же гость... Тем более Магарыч не мыслил
себя вне беспорядка. Он тогда чувствовал, что чего-то не хватает, и я
оставил его в покое.

Позавчера инженерские окна были темные. Вчера вечером там появился свет.

Магарыч обычно валялся пьяный. Он чем-то напоминал голодного кота. Если
перед голодным котом корзина с рыбой - он будет лопать, пока может
двигаться. И Магарыч пил, пока не валился в бессознательном состоянии. Так
что я мог спокойно властвовать в квартире и пялиться сколько хочешь в
бинокль, пользоваться лазерным считывателем.

Первое, что я услышал в наушниках, когда навел считыватель на окно, было:

- Подлецы. Вот подлецы.

Потом кто-то запел достаточно зычно:

- Черный ворон, что ж ты вьешься, над мое-е-ю-ю го-оловой!

Затем он включил магнитофон, и тот не замолкал почти все время. Я
наслушался записей: "Вдоль по Питерской", "Ой цветет калина". А чаще всего
звучало "Враги сожгли родную хату"...

Иногда музыка перемежалась короткими ругательствами - простыми и
незамысловатыми, короткими:

- Уроды...

- Подонки.

- Во, сволочи, - это было произнесено с особым чувством и подкупающей
искренностью, которую уловил даже лазерный считыватель.