Чтение 40–й страницы книги ~Очень в Сокольниках~

хотел.

- Так верили?

- Ошибался я. Поживите у нас, учреждение посмотрите. А завтра
представим вам возможность с ним поговорить.

- Анатолий Кириллович, мне бы узнать, с кем Суханов сблизился здесь.

- Пойдемте, я вас к начальнику оперчасти отведу.

Начальник оперчасти, медлительный, лысоватый майор, все делал не спеша,
с толком. Он достал личное дело Суханова, несколько бумажек, разложил все
это на столе в понятной только ему последовательности, взял красный
карандаш.

- Так вот о Суханове Валентине Сергеевиче, 1948 года рождения,
осужденном на восемь лет по статье 145 УК РСФСР. Осужденный был
образцовый. С ворьем не путался. Работал ударно, в общественной работе,
жизни учреждения активно участвовал.

- Я все знаю про это, коллега, с кем он был близок?

- Дружил только с двумя людьми. Быстровым Олегом Викторовичем и
Лосинским Александром Петровичем.

- С кем? - переспросил Вадим.

- Лосинским Александром Петровичем.

- Значит, он у вас отдыхает.

- А вы его знаете?

- Я его задерживал.

- Вот как, - задумчиво сказал майор, - ненадежный тип Лосинский,
скользкий.

- Он у вас под кличкой Филин проходит?

- Да.

- Знаете, за что он ее получил?

- Нет.

- За ум. Блатные почему-то филина чтут, как мудрую птицу.

- Вы, товарищ подполковник, мне потом про Филина этого поподробнее
расскажете. Интересует он меня.

- Как оперативника?

Майор густо покраснел, хмыкнул и ответил севшим от смущения голосом:

- Да нет, пишу я, балуюсь. Тут вот в журнале нашем "К новой жизни" три
года назад повесть написал, так сейчас над новой работаю...

- Конечно, - обрадованно сказал Вадим, - я вам о нем такие истории
порасскажу, на целый роман хватит.

Ему почему-то очень понравилось, что этот майор со странной фамилией
Корп пишет повесть. И он представил, как, придя домой, майор ночью, на
кухне, мучительно складывает слова на бумаге и искренне радуется, когда
фраза получится упругой и точной.

- Лосинский на общих работах? - поинтересовался Вадим.

- Да что вы, у таких, как он, полный набор болезней, он библиотекой
заведует. Вы хотели бы поговорить с ним?

- Если можно.

- Конечно, пойдемте, я провожу вас в жилую зону.

Они вышли из здания штаба, прошли мимо клумб по красивым дорожкам,
усыпанным речным песком, и опять подошли к забору.

Только здесь он назывался предзонник. За ним жили люди, отбывавшие срок
в ИТУ.

Опять на вахте сработал замок. Вновь прапорщик быстро и цепко посмотрел
на Вадима.

У этого человека была нелегкая работа. Кажется, чего проще, открыл
ворота, пропустил из рабочей зоны в жилую бригаду.

Нет, он не просто пропускал этих людей. Он должен был точно определить,
кто проносит в бараки выпиленные в мастерских ножи, самодельные карты, чаи.

Нет, нелегкая служба была у этого тридцатилетнего парня. Поэтому и
легли преждевременно морщины на его лицо. Поэтому глаза его стали
холодными, как лед.

Трудно служить в ИТУ. Но прапорщик этот знает, что служба его нужна
очень. Он охраняет не зону. Нет.

Он охраняет своих сограждан, которые, возможно, никогда не узнают о
нем. Есть профессии, о которых пишут в газетах, делают телепередачи. Но
мало, очень мало знают у нас о людях, посвятивших свою жизнь
перевоспитанию людей с искореженной психикой. И хотя Вадим шел вместе с
майором Корпом, прапорщик все равно внимательно прочел его удостоверение
и, приложив ладонь к козырьку, с интересом посмотрел на подполковника из
легендарного МУРа.

Жилая зона напомнила Вадиму военный городок, в котором когда-то в
далекой молодости он служил. Только окна двухэтажных бараков намертво
схватили решетки.

Чистота, порядок, строгость.

Дневальные в синих куртках, с повязками на рукавах вытянулись, как
солдаты, приветствуя майора.

- Степанов, - подозвал одного из них Корп.

Дневальный подошел, остановился, глядя на майора прищуренными светлыми
глазами.

- Вы почему в школу не ходите?

- Я к учению неспособный, гражданин майор.

- Вот что, Степанов, я вам так скажу. На волю выйдете, там будете жить
как хотите. А пока помните:

не умеете - научим, не хотите - заставим. У меня все, идите.

Степанов недобро мазнул глазами по Корпу и Орлову и отошел.

- Трудный экземпляр. Рецидивист. Вор-домушник.

Кончил пять классов и учиться не хочет. Ничего, заставим.

- У вас десятилетка?

- Нет, одиннадцатилетка, как школа рабочей молодежи. Но по его сроку он
еще два курса института успеет закончить. Ну, вот мы и пришли.

Вадим увидел здание с надписью "Клуб".

- Вы идите, библиотека на втором этаже, а я вас здесь подожду.

У входа висел лозунг: "На свободу с чистой совестью". В вестибюле
расположилась Доска почета колонии. Вадим подошел к ней. Портреты
передовиков напоминали ему муровскую картотеку. Уж больно выразительные
лица были у знатных тружеников этого учреждения.

Одна ячейка для фотографии была пуста. Но подпись осталась.

"Суханов", - прочитал Вадим.

Орлов поднялся на второй этаж, подошел к дверям библиотеки, осторожно
открыл их и шагнул в комнату.

Никого.

Потом он услышал, что кто-то в глубине комнаты, за стеллажами, напевает:

Наш уголок нам Никогда не тесен...

И Вадим увидел спину человека в синей форменной куртке, только очень
новой и отглаженной, из-под которой вопреки правилам выглядывал воротничок
голубой рубашки.

- Добрый день, Александр Петрович.

Человек обернулся, увидел Вадима и улыбнулся.

- Батюшки, Вадим Николаевич. Какими судьбами?

- Решил проведать вас.

- Так идите сюда, я сейчас чайку заварю.

- Ах, Александр Петрович, все-то у вас есть, даже здесь.

- Живу на доверии. Начальство точно знает, что чай у меня только для
тех целей, для которых он продается.

- А блатные не пристают?

- Ко мне?

В голосе Лосинского послышалось такое недоумение, что Орлов сразу же
понял неуместность вопроса. Пожалуй, в уголовном мире Москвы Вадим не знал
человека, пользующегося большим авторитетом, чем Лосинский.

Он не воровал и не убивал. У него была другая профессия. Филин
организовывал преступления. Он разрабатывал операции. Причем выстраивал их
с шахматной точностью. Лосинский начал заниматься этим еще в тридцатые
годы. "Попасть к нему на прием" считалось большой честью для "рыцарей
уголовного мира". Лосинский "работал" только с тем, кому безусловно
доверял. Никогда, ни в одной из его комбинаций не совершалось убийство или
просто избиение потерпевшего.

- Я противник любого насилия, - любил говорить он.

Крупные мошенничества и аферы, легендарные, вошедшие в историю
криминалистики ограбления были совершены по его указанию. Он был
своеобразной энциклопедией уголовного мира. Знал всех "королей"
подпольного бизнеса, к ним-то и направлял своих людей Филин.

Несколько лет назад Вадиму пришлось серьезно повозиться с крайне
запутанным делом, концы которого уходили в Ош, Ташкент, Сухуми, Ригу.
Лосинского он арестовывал в Таллинне, вечером в варьете.

Филин сидел с дамой, пил шампанское и смотрел программу. Взять его не
составляло труда, но кто знает, каким стал этот гроссмейстер комбинаций.
Вполне возможно, что у него могло оказаться оружие, а терять ему нечего.

Была пятница. Зал ресторана был набит плотно. Прекрасно одетые,
серьезные эстонцы пришли провести свой еженедельный вечер в любимом месте.
Вадим уже давно отвык от ресторанной чопорности. В Москве все было более
демократично. Там приходили в ресторан в джинсах и куртках. Вообще люди
потеряли чувство меры. Когда-то в Москве прийти в ресторан вечером без
галстука считалось не то что неприличным, а просто диким.

А теперь даже во МХАТ на премьеру являются в куртках с надписью
"Адидас".

Но в Прибалтике все осталось по-прежнему. Итак, оркестр играет, милые
девочки, артистки варьете, обнаженные почти полностью, танцуют что-то
озорное, меняются краски прожекторов, а Вадим и таллиннский коллега Валера
Данилевский не знают, что предпринять.

Наконец Данилевский, хитро усмехнувшись, подозвал метра. Тот выслушал