– Вы дружили с Изабеллой Юрьевной?
– Ну это громко сказано, просто мы встречались у общих знакомых!
– Какая нелепая смерть, – вздохнула Королькова.
– Она у вас умерла?
– Не в корпусе, – ответила директриса, – если пойти вверх по дорожке, за беседку, там фигура стоит, олень гипсовый. Вот возле него и нашли сложенный плед и ее платок… Ужасно, мы тут очень долго не могли в себя прийти. Такая светлая личность, просто солнышко ясное. Идет, бывало, улыбнется, и на душе хорошо делается…
– Она у вас долго прожила?
Алла Михайловна наморщила лоб.
– Дай бог памяти, месяца два или три…
– Да ну? – удивилась я. – Я думала, недельку, не больше.
– Изабелла Юрьевна не находилась тут постоянно, – пояснила директриса, – уезжала и приезжала, иногда ночевала. В столовую не ходила. Да и жила она не в корпусе.
– А где?
– У нас на территории есть четыре коттеджа, второй занимала Маркова. Он на отшибе стоит, мы иногда и не знали, на месте она или нет… Второй коттедж редко снимают…
– Чем же он привлек Беллу?
Алла Михайловна вздохнула.
– Она была актрисой, целыми днями на виду, приходилось «держать лицо». Она говорила мне, что устает от общения и хочет побыть в одиночестве, поэтому и есть не ходила, не хотела, чтобы ее узнали и начали приставать. Народ ведь простой, раз актриса, давай автографы… Да и, честно говоря, в коттедже пошикарней будет, три комнаты, кухня, санузел большой.
– Можно мне его снять?
– Пожалуйста, только стоит это удовольствие сто долларов в сутки.
Я достала кошелек и заплатила за три дня.
– Пойдемте, – сказала Алла Михайловна.
Мы вышли на улицу, обошли корпус сзади и углубились в лес, метров через триста показался небольшой деревянный домик. Королькова открыла дверь и сказала:
– Прошу.
Внутри коттедж оказался просторным. Спальня, гостиная, кабинет… Большая ванная комната, безукоризненно чистая. Мебель, правда, не новая, но добротная. Матрац на кровати не продавленный, подушки мягкие, одеяло теплое, белье целое… Вот только полотенца отсутствовали.
– Непорядок, – покачала головой директриса, – вы уж извините, сейчас Веру пришлю, горничную.
После этой фразы она ушла. Я осталась в одиночестве, слушая невероятную тишину. Ни звука не долетало до ушей. В Москве невозможно найти места, где бы полностью отсутствовал шум. Всегда либо трамвай проедет, либо собака залает, либо соседи заведут пьяные песни. Даже у нас в Ложкине слышно, как тревожно гудит, подъезжая к станции, электричка.
Послышался легкий стук, и в комнате появилась девушка, даже девочка, чуть старше Маруси по виду.
– Здрассти, – сказала она и показала стопку полотенец, – куды вам их положить?
– Да вот на столе оставь.
– Не-а, – протянула девочка, – Алла Михайловна ругать станет. Вы ей потом скажете, что я все побросала…
Я внимательно посмотрела на горничную. Низкий лоб, глубоко посаженные, просто «утонувшие» в черепе маленькие глаза, нос – картошкой и слишком крупный рот с влажными губами. Некрасивая голова с плохо подстриженными волосами сидела на полном туловище человека, привыкшего есть в любое время, не ограничивая себя. Скорей всего у нее легкая форма болезни Дауна, позволяющая адаптироваться к жизни и даже работать.
– Ты права, детка, – со вздохом ответила я, – свои обязанности следует выполнять четко. Большое полотенце повесь в ванной на крючок, среднее положи на кровать, а маленькое, льняное, отнеси на кухню…
Девица с шумом понеслась выполнять указания.
Потом она вновь возникла перед моими глазами и отрапортовала:
– Сделала.
Я достала из бумажника пятьдесят рублей.
– Спасибо.
– Чегой-то? – спросила девочка, во все глаза глядя на бумажку.
– Это тебе, на чай.
– Я его не люблю…
– Ну купишь себе кока-колу или мороженое…
– Спасибо, большое спасибо, просто огромное спасибо, – принялась благодарить девица.
Мне стало неудобно, небось зарплата у несчастной рублей четыреста, не больше. Горничные мало получают, а уж таким небось вообще платят копейки…
– Тетенька, – неожиданно сказала девочка, притормозив у двери, – вы добрая, хорошая, я вам правду скажу…
– Какую, солнышко?
– Уезжайте из этого домика!
– Почему, дружок?
Девочка напряглась, потом неожиданно сообщила:
– Меня Верой зовут.
– Очень приятно, Дарья Ивановна.
– Ой, – обрадовался бесхитростный ребенок, – как мою бабушку, можно вас тетей Дашей звать?
Я улыбнулась. Странное дело, но так меня никто не называл ни разу в жизни. Как-то сложилось, что дети подруг мигом начинали обращаться ко мне просто: Даша. Потом ребята подрастали, и я превращалась в Дашутку.
– Конечно, милая. А почему лучше уехать в другой коттедж?
Верочка перешла на трагический шепот:
– В этом люди как мухи мрут, просто жуть! Место несчастливое, проклятое, мне мамусечка рассказывала. Хотя живут иногда и ничего, здоровехоньки остаются, только вы добрая, мне вас жаль! Бегите к Алле Михайловне и в другую коттеджу переезжайте. Они у нас все пустые стоят! И чего она вас сюда поселила? Сама же на днях моей маме говорила: «Надо сломать второй номер, прямо проклятое место!»
Я спросила:
– И кто же тут умер?
Верочка села на стул и стала перечислять:
– Сначала дядька, пожилой уже, аккурат вот на этом диванчике, в июне преставился. До него женщина в ванной мылась, поскользнулась и черепушкой о пол приложилась, жуть! Кровищи было, еле отмыли. Еще раньше, год примерно назад, люди-то живы остались, да у них ребенок утонул, маленький. Они купаться пошли, тута место есть специальное, и недоглядели. Неделю искали и не нашли… А совсем давно тетенька утонула, красивая! Актриса! По телевизору играла! Ой, вот ее мне жалко было! Добрая, навроде вас! Шарфик мне подарила, такой голубенький, он у меня парадный теперь, и денег давала…
– Постой, постой, – прервала я ее рассказ, – Изабелла умерла в 97-м году. Она никак не могла тебе ничего дать!
– Почемуй-то? – удивилась Вера. – Я здесь всю жизню работаю, с четырнадцати годков, как школу закончила, у меня восьмилетка, я образованная. Мы тута с мамочкой служим, но она, конечно, раньше нанялася. Таперича мамуля эта, как ее, забыла, ну при белье…
– Кастелянша?
– Чего?
Я вздохнула.
– Сестра-хозяйка?
– Во, точно, хозяйка, а я в горничных, Анна Касьяновна мамусю зовут.
– Сколько же тебе лет, деточка?
– Тридцать, – преспокойно ответила Вера.
Я постаралась ничем не выдать своего удивления. Оксана как-то сказала:
– Старимся-то мы не от физиологических процессов, а от постоянных забот. Забьем голову разными мыслями, и, пожалуйста, морщины бегут.
Помнится, я возразила:
– Ну уж прямо-таки от мыслей!
– А ты как-нибудь посмотри на олигофрена или дауна, – парировала подруга, – вечные дети. Что в голове, то и на морде.
– Мамочка твоя здесь?
– Где ж ей быть? Туточки сидит, в главном корпусе.
– Пошли, – велела я и потребовала закрыть коттедж.
Но ключ, столь легко слушавшийся Аллу Михайловну, не хотел поворачиваться в замке.
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Бажанов Олег
Пехов Алексей