Мазур медленно закипал. Дослужившись до капитана первого ранга, отчего-то с трудом переносишь хамство, когда оно исходит от вовсе уж нижних чинов. Последний раз ему при схожих обстоятельствах попадало по почкам аж четверть века назад, на гауптвахте, но там, как ни крути, свои неписаные правила, неприятные, однако освященные столетиями. Да и был он тогда курсантом-первогодком, права голоса решительно не имевшим…
Почка побаливала, в туалет хотелось нестерпимо. А стриженый вдобавок ко всему закурил — по роже видно, не из жажды никотина, а затем, чтобы усугубить страдания узника. Пускал дым и ухмылялся, скотина.
«Ладно, — подумал Мазур. — Не убьют, в конце концов, к начальству в числе прочих пожитков унесли и его офицерское удостоверение, а Кацуба не будет сидеть сложа руки. Сам выкрутится и напарника вызволит…»
Он обошел крохотную камеру — узенькие нары подняты и примкнуты цепью к стене, даже сесть некуда, вернулся к решетке, решительно заявил:
— Выведи в сортир, мочи нет.
— Сказал же, ссы в карман! — жизнерадостно утешил часовой.
— Ну ладно, — сказал Мазур. — Душевно я тебя просил…
Отступил на шаг и после короткого внутреннего сопротивления, вызванного остатками цивилизованного воспитания, принялся за дело — так, чтобы струя попадала в коридор.
Часовой вскочил с табурета, отпрыгнул подальше, осыпая Мазура отборными перлами русского нелитературного языка. Однако предусмотрительно держался в отдалении, пока не убедился, что фонтан иссяк. Потом взревел:
— Совсем обурел, гад?!
— Погоди, — сказал Мазур. — Я сейчас, раз пошла такая пьянка, еще и накакаю на пороге. Меня все равно, чует мое сердце, в нормальную камеру скоро переведут, а убирать тебе же и придется, лысопогонник.
Демонстративно повернулся и сделал вид, что расстегивает штаны, повернув голову так, чтобы краешком глаза все же видеть объект. Часовой задохнулся от злости:
— Да я! Да ты! Да своим липнем вытрешь!
И просунул, дурачок, руку за решетку… Сцапал Мазура за полу пиджака, рыкнул:
— Снимай!
— Сейчас, — сказал Мазур.
Молниеносно развернулся, ловя на захват. Когда часовой звучно впечатался физиономией в решетку, Мазур нанес ему не столь уж и сильный удар, мигом позже — второй, благородно сделав все, чтобы не покалечить обормота, а только успокоить минут на десять. Подхватил обмякшее тело, вытащил ключ — сразу заприметил, в какой карман парнишка его спрятал — и без особого труда, в два счета отпер камеру.
Затащил туда часового, усадил, прислонив к стене, забрал сигареты с зажигалкой, тщательно запер камеру и уселся на табурет, положив автомат на колени. Подумав, отсоединил магазин и поставил его вместе с автоматом подальше — еще пальнут сдуру, обнаружив столь неожиданную перемену ролей, когда за ним заявятся…
И сидел, закинув ногу на ногу, дымя скверной «Примой». Часовой очнулся примерно в расчетное время. С похвальной быстротой осознал случившееся — и, как легко догадаться, в восторг от такого коловращения жизни и превратностей судьбы не пришел, вовсе даже наоборот.
Сначала он рычал, сотрясая решетку. Вскоре смекнул, что выглядит глупее некуда, немного остыл и, пытаясь придать голосу убедительную сладкозвучность, попросил:
— Слышь, автомат отдай…
— Ну ты сам подумай, зачем тебе в камере автомат? — спросил Мазур. — Смех один… Заключенным автоматов не полагается. И вообще, с часовым разговаривать нельзя. Ты же меня сам только что учил.
— Ну, сука… — он осекся, сообразив, что это не самая удачная реплика для человека в его положении. — Мужик, ну ты кончай… Ведь все равно не смоешься, там два поста…
— А зачем мне куда-то смываться? — пожал плечами Мазур. — Мне и тут хорошо. Курево есть, собеседник приятный…
Даже больше, чем злость, пленника мучила неправильность ситуации — он никак не мог взять в толк, отчего Мазур как ни в чем не бывало сидит себе на табуреточке, не делая ни малейшей попытки к бегству.
— Нет, ну давай договоримся…
— О чем? — пожал плечами Мазур. — Все вроде бы и так в порядке.
— Ну выпусти, гад! Меня ж на губу загонят! Позору не оберешься…
Мазур не сомневался, что так оно и будет, но, охнув при неосторожном движении от боли, легко подавил в себе жалость. Сказал наставительно:
— Во-первых, не стоит лупить арестованного по почкам только потому, что захотелось повыстебываться. Ты же не стройбатовец какой-нибудь, а пограничник. Во-вторых, родной, ты себя показал полнейшим лопухом. Чтобы так подставиться охраняемому, надо быть исключительным придурком. А потому мне тебя, по совести признаюсь, нисколечко не жаль. Сиди и медитируй. Сигаретку могу дать, твои как-никак…
От сигаретки часовой, превращенный волею фортуны в узника, матерно отказался. Принялся ругаться, потом увещевать, потом снова запугивать. Мазур не реагировал — сидел себе, воздев глаза к потолку и мечтательно улыбаясь.
В конце концов часовой принялся просить прощения, заверяя, что осознал и проникся. Что его судьбу нисколечко не изменило. Минут через десять он, смирив гордыню, все-таки попросил табачку. Мазур кинул ему через решетку прикуренную «Приму».
Еще минут через пять наверху провизжала железная дверь, послышались шаги. В коридор спустился незнакомый старший лейтенант, браво направился к камере, но узрел еще издали что-то неправильное, а подойдя поближе, окончательно уверился, что здесь происходит нечто сюрреалистическое. Часовой стоял с отрешенным видом продувшегося в пух и прах игрока, отмаявшегося переломить невезуху.
Старлей невольно сделал движение в его сторону, обернулся к Мазуру:
— Как понимать?
Мазур встал по стойке «смирно» и отрапортовал:
— Товарищ старший лейтенант, за время моего дежурства никаких происшествий не было! Дежурный по коридору капитан Микушевич!
Одним взглядом старлей оценил ситуацию окончательно — прислоненный к стене автомат, печального узника, уставную стойку Мазура. Спросил:
— Ну, и зачем?
— Терпеть ненавижу хамского обращения, — ответил Мазур.
Пусть понимает, как хочет. Не жаловаться же младшему по званию во всех подробностях…
Старлей стоял с каменным лицом. Мазуру он начинал нравиться — чувствовался профессионал, не тратящий времени на эмоции и рассусоливания. Он протянул руку, Мазур сговорчиво положил ему на ладонь большой ключ.
Прежде чем отпереть камеру, старлей подобрал автомат, вставил магазин, мимолетно установив наличие в оном патронов, повесил себе на плечо. Распахнул несмазанную дверь.
Часовой выплыл оттуда невесомой походкой сомнамбулы, даже не посмотрев на Мазура, вытянулся перед начальством. Старлей — положительно, Мазуру он нравился все больше — не стал размениваться на пошлые разносы. Окинув с головы до пят ледяным взглядом, сказал веско, словно высекал каждую буковку на камне:
— Шагом марш писать рапорт, Жуков. — И, не вытерпев, добавил печально: — Такую фамилию позоришь, жопа, хорошо хоть, ни с какого боку не родич… Марш!
Однофамилец маршала промаршировал к выходу. Старлей старательно запер камеру, сунул ключ в карман и бросил Мазуру:
— Пойдемте.
Сам он пошел впереди, что в сочетании с отсутствием конвоя определенно означало некое изменение здешнего статуса обоих пленных. И точно, провожатый полез в карман, протянул Мазуру шнурки и галстук:
— Да, я и забыл тут с вами…
Мазур быстренько привел себя в божеский вид и двинулся следом. Во дворе они свернули в неприметную дверь, оказавшись в знакомой и привычной обстановке военной канцелярии. Поднялись на второй этаж, старлей кивнул Мазуру на дверь с табличкой: «Комната отдыха», вошел следом и запер дверь изнутри.
Посреди небольшой комнатки стоял обшарпанный бильярд, на нем, покачивая длиннющей ногой в начищенном сапоге, сидел долговязый капитан Величко, а на стуле, рядом с еще более обшарпанным столом, украшенным стойкой для шаров, вольготно разместился Кацуба. Судя по его непринужденной позе, все неприятности типа «Своя своих не познаша» были позади.
— Автомат зачем взял? — спросил Величко.
— У Жукова забрал, — хмуро сообщил старлей. — Этот артист как-то ухитрился его разоружить и в камеру вместо себя запихать.
— Волкодавчики, — поморщившись, сказал капитан Величко. — Суперменчики. Нелегалы, мать вашу… Вы хоть понимаете, что всерьез в разработку попали? Заберите, — кивнул он Мазуру на лежавшие тут же пожитки.
Мазур молча принялся подвешивать к поясу кобуру и распихивать по карманам все остальное.
— Вы уже попали в сводки и рапорты, — кисло поведал капитан. — Теперь отписываться до морковкиного заговенья… Не могли поставить в известность, господа офицеры?
Кацуба с обезоруживающим видом развел руками:
— Капитан, мы ж с тобой не дети. У тебя свой приказ, у меня свой. Но позволю себе заметить — твоя идея с вербовкой пойманного на педофилии интеллигента тоже к гениальным замыслам не очень-то относится…
Старлей чуть смущенно кашлянул.
— Импровизировали на ходу, — признался капитан. — Нужно же было что-то делать… Окажись вы н е н а ш и м и, ход был бы не так уж плох, а? Садись, Савич, чего торчишь…
— Машина… — напомнил Кацуба.
— Да послал я ребят, сейчас пригонят… — Не переставая качать ногой, он угрюмо осведомился: — Извинений ждете?
— Да ладно, — махнул рукой Кацуба. — Какие счеты меж своими?
— Душевно обрадовал ты меня, майор, своим великодушием. Как выражался последний русский император, живительно тронут… Итак? Будем выяснять, сможем ли мы оказаться друг другу полезны? Вы, вообще-то, сотрудничать намерены?
— Нет проблем, — пожал плечами Кацуба. — Коли уж полетела к чертям всякая конспирация…
— Меня в первую очередь интересует смерть нашего аквалангиста. Нутром чую, в акте вы понаписали хорошую липу — микрочастицы никак не соответствуют морскому дну…
— Естественно, — сказал Мазур. — Мы его нашли в трюме «Веры».
— Именно «Веры»? А не «Комсомольца»? Котельников меня уверял, что к «Вере» не погружались…
— Котельников многих уверял отнюдь не в том, что происходило на самом деле, — сказал Кацуба столь же хмуро. — Как мне ни печально за честь мундира, но должен признаться, что Гоша оказался классически плохим парнем…
— Тогда нужно допросить как следует.
— Не получится. Утонул по неосторожности.
— Ну вы, блин, даете, аквариумные…
— Не береди душу, — серьезно сказал Кацуба. — Я бы с превеликим удовольствием сам его допросил, но ситуация так обернулась…
— Ситуация… — с неудовольствием повторил капитан, повернулся к Мазуру. — А о чем еще вы не упомянули в акте?
— О втором варианте, — сказал Мазур. — О том, что обоих, и водолаза, и вашего аквалангиста, могли убить. Но доказать это, поверьте специалисту, невозможно. Лично я теперь не сомневаюсь, что обоих убили — после того, как столкнулся под водой с ловкими ребятами, которые, на мой взгляд, способны были и не на такие подвиги. Но доказательств — никаких.
Посняков Андрей
Роллинс Джеймс
Гюго Виктор
Земляной Андрей
Лукьяненко Сергей
Флинт Эрик