дорогу. Пусть не из уважения, а из боязни поцарапать дорогую машину, за
ремонт которой не расплатишься, но и в этом что-то было. Мамонт выехал на
Профсоюзную, стал в скоростной ряд и приготовился катить до самого Ясенева.
Предчувствие удачи нарастало за каждым перекрестком. На пересечении с улицей
Гарибальди он попытался нажать, чтобы проскочить под желтый свет, и в
последний момент понял, что не успеет. Тяжелый "Линкольн" имел хорошие
тормоза, однако Мамонт остановил его лишь на пешеходной "зебре". Хотел сдать
назад и опоздал: почти вплотную к бамперу пристроился "Нисан-патрол". Поток
людей, устремившийся по переходу, вынужден был обходить раздражающий
роскошью автомобиль. Кто-то пнул, кто-то стукнул кулаком по капоту - Мамонт
извиняюще разводил руками, дескать, простите, люди добрые.
сделал жест извинения. Но вдруг этот человек остановился и, развернувшись,
пошел к водительской дверце. Мамонт надавил кнопку опускания стекла- хотел
извиниться персонально, однако услышал восторженный крик:
кончалась и томительно долго горел красный свет.
морду воротишь, а? Разбогател, гад, не узнаешь? Опять в начальниках?..
Русинов?! Вы поглядите, какая машина? Какое авто!
вглядывались в лица. Светофор будто заклинило.
Гипербореец... Русинов? Саша?! Полковник Русинов?!
Гипербореец ворвался в машину, повалился на сиденье, тараща глаза.
целых три часа. Отчего-то все сидели как на иголках, и это странным образом
развлекало Арчеладзе. Воробьев был за рулем, по за дорогой следил
невнимательно, поминутно вертел головой, и было непонятно - то ли от
интереса, что происходит на заднем сиденье, то ли укачивал постреливающий
нерв зуба. Нигрей был рядом с ним и тоже не находил себе места: оглядка
назад у него стала навязчивым движением. Он поворачивал себя всякий раз
лицом на дорогу, однако в течение трех минут его тело - плечи, колени,
голова - само по себе ориентировалось на начальника.
Машинистка Капитолина сидела рядом с ним и тоже чувствовала себя неуютно в
этой компании. Она не могла отказаться от приглашения самого Арчеладзе, к
тому же была шокирована им и в первое время сидела несколько бесчувственная
и отрешенная. Затем тоже стала проявлять беспокойство и не знала куда деть
свои прекрасные колени - кожаная юбка и так была коротка, тут же, в
положении сидя, ее длина уворовывалась бедрами, обнажая их выше середины. И
руки с прекрасными музыкальными пальцами ей тоже мешали и не находили
занятия. Испуганно-нежный взгляд Капитолины ни на секунду не задерживался ни
на одном предмете, однако не бегал, а плавно и бесконечно скользил в
пространстве. Ощущая его на себе, полковник чувствовал прикосновение, как
если бы она тронула рукой. Он единственный всю дорогу сидел непринужденно и
испытывал тихий восторг. Предощущение отдыха в осеннем лесу, прогулки с
Капитолиной, вечер в охотничьем доме - все будоражило и возбуждало его душу.
плавании, на целые сутки останется без капитана, что рядом сидит сотрудница,
предающая его интересы, и что по этому поводу волнуются и переживают мужики.
постройками-подсобками и домами обслуживающего персонала, строился когда-то
для партийного вельможи и был обставлен соответствующим образом: зал трофеев
с камином из дикого камня, где на полу искрились медвежьи шкуры, извивались
оленьи рога, из которых была сделана мебель, кабаньи и косульи морды
таращили блестящие глаза из яшмы, на аскетически бревенчатых стенах висели
медные рожки, старинные ружья с пороховницами, охотничьи пистолеты и ножи.
Полковнику хотелось именно сюда, в эту исконно мужскую обстановку,- тянуло к
дереву, шкурам, открытому огню. Хотелось мяса, жаренного на костре, много
вина в глиняной посуде и чтобы рядом на медвежьей шкуре лежала женщина. Не
обязательно любимая, не обязательно преданная, а просто как символ, женское
начало, та, другая половина живого мира, имеющая детородные формы,
необъяснимую притягательность.
гостей знающим, что требуется для отдыха. Кроме двух егерей и трех
профессиональных стрелков-загонщиков, добавилось еще два инструктора- по
рыбной ловле и поиску грибов. К приезду полковника все было готово - стол,
огонь и вино. Осталось лишь заполнить собой пространство зала трофеев,
освещенного газовыми фонарями. Две молодые барышни, две оленицы с кружевными
наколками на волосах в виде ветвистых рогов гостеприимно приглашали к
дубовому столу.
руки в туалете, и зашептал:
"пожарнику" доложит!
Воробьев.- Давай отправим ее с машиной к чертовой матери. Бери любую телку
на выбор!
себе:
смей трогать Капитолину. Воробьев завращал глазами:
руки и стал вытирать их полотенцем, одним с Нигреем. Тот невозмутимо
наблюдал за этим разбирательством и лишь заметил, что негоже делить
полотенце, по примете, можно и поссориться. Арчеладзе отмахнулся.
компании. Он столько о ней трещал, столько восхищался ее ножками, коленями и
грудью, что незаметно вбил, вдолбил полковнику некий идеал, тот самый
женский символ, после Чернобыля утраченный, обращенный в неприязнь. И теперь
настойчивое нежелание Воробьева видеть здесь Капитолину вызывало подозрение-
уж не влюблен ли он сам в машинистку? И таким образом сейчас пытается отнять
ее у шефа.
костре мясо, ссылаясь, что болит зуб и он не может грызть его; просил то
колбасы, то коньяку вместо вина, то апельсинового сока. Оленицы носились
возле него, старались угодить, и таким образом он становился центром
внимания за столом, тянул одеяло на себя, будто бы хотел ущемить самолюбие
начальника.
а по правую - все понимающий и молчаливый Нигрей, горел огонь в камине,
струился тихий свет газовых рожков, было вино, мясо и много острых, терпких
приправ, овощей с грядки, трав и корней хрена. В глазах Капы скоро выгорел
испуг и осталась лишь нежность, подсвеченная живым огнем. Она расслабилась и
улыбалась ему и уже не боялась открыто и долго смотреть в его лицо.
Полковник ощутил то желанное состояние духа, когда отлетели все заботы,
головные боли и беспокойство; он забыл, что начальник, что женщина рядом с
ним- изменница, предающая его интересы. И она тоже преобразилась, став
просто женщиной, чувствующей, что нравится этому мужчине, что он думает о
ней и желает ее. После дороги и автомобильной тесноты, где ей, вероятно,
казалось, что везут на казнь, после напряженного ожидания- что же будет? -
она поняла, что страшного ничего не случится, что у начальника- чистые
помыслы, и как бы сейчас заново открыла его, увидела в нем человека,
мужчину. Можно было представить, что говорили в женском обществе отдела о
своем начальнике- известном женоненавистнике: даже секретарями посадил
мужчин. Теперь все это сломалось в ее сознании, и она чувствовала себя
счастливой избранницей, готова была защищать полковника от всех пересудов и
домыслов. Полковник читал это в ее глазах, замечал, как высвобождается
активность, воля и появляется первый признак высвобождения- желание шутить.
Капа огладила ладонью его лысую голову и, склонившись, засмеялась.
сблизили их, сломав, может быть, десятки преград.
уже видела в своем воображении.
события.
спичку - будет взрыв.
голый пол у камина. И пока просто наигрывал, полковник притащил к огню
огромную медвежью шкуру, потом взял на руки Капитолину, отнес и положил в
Доставалов Александр
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Гюго Виктор
Пехов Алексей
Емилина Ника