никаких не дают.
прошла следом.
Кажется, я забыла свой.
квартире женский шампунь?
они примыкали.
Стакан с коньяком он не забыл взять с собой. Крик Марты раздался неожиданно,
когда он просматривал очередную бумагу. Он вскочил и бросился в спальную
комнату, испугавшись, что Марк упал с большой и высокой двуспальной кровати.
Но мальчик мирно спал. Он бросился в ванную откуда донесся крик.
потяжелевшее, но сохранившее прежнюю прелесть. И, самое главное, ее ноги.
Невероятно стройные и длинные ноги, словно в Марте было нечто от породистых
техасских кобылиц.
поскользнулась.
голая. Супруги обычно привыкают к подобным ситуациям, но они не были вместе
уже очень давно и оба смутились, словно попали в какую-то неловкую и
неприличную ситуацию.
перемены. Раньше она бы просто наорала на него. Минут через пять в его
банном халате появилась Марта. Мокрые волосы, которые она еще не успела
просушить феном, были рассыпаны по плечам.
ответ?
нет в кабинете. Видимо она прошла к нему босиком и он не слышал ее шагов.
коньяка.
пакеты и вернулся в гостиную.
заглянул в свой кабинет. Никого. В большую гостиную, в библиотеку, наконец,
в свою спальную. Куда она подевалась? - рассерженно подумал Кемаль, выходя
на балкон.
просушены феном.
побежал на кухню, плеснул большую порцию коньяка и, вернувшись, поставил
стакан на столик рядом с ней.
спать, Марта. Это была просто моя знакомая. Я звонил совсем в другой город.
В Луизиану. Это очень далеко.
поэтому он не шевелился. Раздался второй звонок, третий.
Делана. Это его, - она чуть поколебалась, - это его жена. Он дома.
встретиться, мистер Кемаль Аслан?
Глава 24
встречался последние два года и он обещал заехать за ней. Вчера вечером,
возвращаясь из Хьюстона, Кэтрин довольно неудачно повернула направо у того
проклятого моста и врезалась в заграждение. С ней ничего серьезного не
случилось, но машина пострадала довольно сильно. Кэтрин должна была заехать
утром к сестре и взять ее машину. Она работал в Хьюстоне и ей каждый день
нужно было ездить туда и обратно из Бейтауна. Усевшись в свой "ситроен", Том
открыл дистанционным пультом ворота своего гаража и выехал на улицу.
качестве связного агенту "Юджину". За столько лет он ни разу не спросил
"Юджина", как его настоящие фамилия и имя, догадываясь, что тот неспроста
носил имя Кемаля Аслана, "Юджин" мог быть и турком, и болгарином, и
представителем любой национальности, населяющей Советский Союз. Он не имел
права на такие вопросы и он их не задавал. Кемаль Аслан мог быть и настоящим
Кемалем Асланом, завербованным советской разведкой. Он не должен был знать
его прошлого.
Кемаль не знал, что предыдущим "агентом Томом", записанным так в документах
ПГУ КГБ был сам легендарный Ким Филби. Он не знал и не имел права этого
знать. Собственно, вся работа в разведке строится на разного рода
"предохранителях", помогающих отключать отдельные цепи без общего ущерба для
всей системы. Они работали вместе столько лет, доверяли друг другу и не
рассказывали о себе ничего. Том Лоренсберг был Эдуардом Майером, российским
немцем, выросшим в Казахстане и ставшим профессиональным сотрудником
советской разведки.
"длительную зарубежную командировку", он оставил молодую жену и пятилетнюю
дочь, пообещав скоро вернуться. "Возвращение домой" растянулось на долгих
восемь лет. За это время ему трижды продлевали срок командировки, дважды
присваивали очередное воинское звание. И четыре раза разрешали поговорить с
Ириной. Всего четыре недолгих разговора за восемь последних лет. Она
выезжала по профсоюзной путевке в одну из социалистических стран, а он
перелетал в Канаду или Мексику и звонил в Прагу, Берлин и Варшаву. В
четвертый раз ей разрешили выехать в Хельсинки, куда он и позвонил. Он не
знал, что после разговора с ним она проплакала всю ночь и утром уже улетела
из страны, так и не увидев ни "капиталистической" Финляндии, ни неизвестного
ей города Хельсинки. Их разговоры получались короткими, каким-то рваными,
путаными. Каждый раз, укоряя себя, он обещал выстроить к следующему разу
схему разговора, подробнее расспросить о дочери, рассказать, как он скучает
без нее. Но каждый раз, подсознательно помня, что их прослушивают, он снова
и снова путался, лепетал что-то не очень связное, молчал и слышал в ответ
одиночные всхлипывания жены, давно догадавшейся, чем именно занимается ее
муж.
Ирину. Их последний разговор получился каким-то особенно жалким, словно с
годами рвалась старая пленка воспоминаний, а новую они так и не сумели
наладить. Он сжимал зубы и тихо напевал какую-то неизвестную немецкую
мелодию, запомнившуюся с детства, когда ее очень тихо напевала бабушка,
опасавшаяся, что услышат, как она поет на немецком. Они жили тогда на
отдаленной станции, название которой он уже не помнил. Он только помнил, как
больно били его в школе, узнавая, что он немец. У многих ребят, его
сверстников, отцы погибли во время войны и его ненавидели отчаянно и
страшно, как только могут ненавидеть в мальчишеской среде. Они видели в нем
ту тупую и злую силу, которая отняла у них отцов. И его били за это, мстя за
свое безотцовское детство, за слезы своих матерей, за своих, так и не
вернувшихся с войны, отцов.
их семью перевели в отдаленный колхоз имени товарища Кагановича, где жили
семьи репрессированных комиссаров и сотрудников НКВД. Только там его
перестали бить. Правда, сначала и здесь привычная мальчишеская ненависть "к
фрицам" всколыхнула весь класс, но когда ребята узнали, что его отец был
расстрелян в сороковом году, во время столь явных неудач Красной Армии в
финской кампании, они стали относиться к нему гораздо лучше, у него,
наконец, стали появляться товарищи. Потом была армия, направление на учебу в
высшую Школу КГБ. И работа, ради которой он уже восемь лет находился в этом
захолустном Бейтауне, работая частным детективом. Нужно отдать ему должное,
на этой работе он также отличился, и даже дважды нашел украденные ящики
из-под апельсинов и золотое кольцо миссис Давенпорт.
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Доценко Виктор
Орлов Алекс
Сертаков Виталий
Майер Стефани