Чтение 40–й страницы книги ~Злым ветром~

- Редчайший случай, - отвечаю я.

И осторожно глажу ее по спутанным волосам.

- А перед этим, в Снежинске, помнишь, ты попал в больницу?

Она поднимает ко мне встревоженное Лицо.

- Так это же я заболел. Это со всяким может случиться.

- Ну да. А почему ты тогда не узнал меня на улице, почему побоялся
подойти? И сам был... Ой, я не могу это вспоминать.

И тогда я сам обнимаю ее и крепко прижимаю к груди. Господи, какое
счастье, что она у меня есть, моя Светка.

Но Светка уже справилась с волнением и вырывается из моих рук.

- Почему Федор Кузьмич всегда посылает тебя? - сердито говорит она и
тут же через силу улыбается. - А, все вы одинаковы. Ты один летишь?

- С Игорем.

И тут мы невольно оба смотрим на Аллу.

Теперь через силу улыбается она.

- Мне уже все равно. С меня хватит, - говорит Алла, и губы ее дрожат. -
Пусть волнуется... другая.

- Ну хватит вам, в самом деле, - вмешивается Анна Михайловна, снова
заходя в комнату. - Витик, не обращай внимания. С этими бабами с ума
сойдешь. Вот что тебя ждет, бедный, представляешь?

- Представляю, - мечтательно говорю я и смотрю на Светку.

Она почему-то краснеет и с упреком говорит Анне Михайловне:

- Мама, ну что ты, в самом деле, давайте ужинать.

Я просто не успеваю уследить за сменой ее настроений. Глаза у нее уже
высохли и снова озорно блестят. Она полна энергии.

- Витик, - командует Светка, - иди мой руки.

Начинается суета. Даже Алла втягивается в этот круговорот и начинает
помогать накрывать на стол. Появляется недопитая нами вчера бутылка сухого
вина.

Когда мы усаживаемся, Анна Михайловна объявляет:

- Ну первый тост за странствующих и путешествующих. Так полагается во
всех книгах.

И она решительно поднимает рюмку.

- Мамочка, тебе нельзя, - вмешивается Светка. - И вообще это моя рюмка.

- А, наплевать! За Витика я должна выпить. А ты себе налей другую.

Я знаю, с Анной Михайловной в таких случаях спорить бесполезно, не надо
было Светке выставлять вино.

Мы все чокаемся, хотя Алла делает это явно неохотно.

- Аллочка, - говорит Светка, - вот увидишь, все образуется. Игорь тебя
любит.

Как раз в этом я начинаю сильно сомневаться. Особенно в свете
полученных мною недавно сведений.

- Меня это совершенно не интересует, - резко отвечает Алла. -
Абсолютно. Пусть другую это волнует.

- Ну ладно, - беспечно машет рукой Анна Михайловна. - И не думай тогда
больше об этом. Вот только... - она на секунду умолкает, и полное, отечное
лицо ее горестно сморщивается. - Димочку, конечно, жалко.

Она приподнимает очки и проводит ладонью под глазами.

- А я вам говорю, все будет хорошо, - упрямо трясет головой Светка.

И тут Алла неожиданно опускает голову, и плечи ее сотрясаются от
беззвучных рыданий. В этот момент в коридоре раздается звонок.

- Это за мной, - говорю я, поднимаясь.

- Немедленно все доедай, - командует Анна Михайловна, грузно
поворачиваясь в мою сторону. - Света, открой.

Светка срывается со стула.

- Это Володя! Я его сейчас попрошу обождать.

Она уже знает всех наших сотрудников по именам, включая шоферов. И,
по-моему, все в ней души не чают. Володя, в частности, будет теперь ждать
меня хоть до утра. Тем не менее через пять минут я уже сижу в машине, но мне
кажется, что я все еще обнимаю и целую Светку, и голова у меня чуть-чуть
кружится.

В толпе снующих людей у входа в аэропорт я сразу замечаю Игоря. Он в
кепке и пальто, с портфелем в руке, покуривая, разговаривает с незнакомым
мне офицером милиции.

Я подхожу. Офицер оказывается сотрудником отделения милиции аэропорта.
Он вручает нам билеты, желает счастливого полета и, откозыряв, уходит.

- Пензу предупредили? - спрашиваю я Игоря.

Он пожимает плечами.

- Конечно.

Мы не спеша прогуливаемся по длиннейшему залу ожидания первого этажа.
Наконец объявляют посадку и на наш рейс.

В узком чреве самолета мы пробираемся на свои места и, не сняв пальто,
устраиваемся поудобнее в креслах, вытаскиваем из-под себя пристяжные ремни.

Я достаю прихваченный из дома журнал. Рядом угрюмо молчит Игорь,
уставившись в одну точку перед собой. Что он такое думает все время?

Полет начался.

Я раскрываю журнал. Читать мне не хочется, глаза рассеянно бегут по
скучным строчкам. Я перелистываю страницы. И упрямо молчу. Я не хочу
навязываться Игорю со своими разговорами.

Глаза у меня незаметно начинают слипаться.

- Я ее люблю, - вдруг глухо произносит Игорь. - По-настоящему люблю. Не
могу без нее.

- Догадываюсь.

Дремота мгновенно покидает меня.

- Ничего ты не догадываешься. Ты это не можешь понять.

- Почему же? Это понять нетрудно.

Я говорю, не отрывая глаз от журнала.

- Трудно. Все страшно трудно.

Игорь тоже не смотрит на меня, говорит словно в пространство. Так нам
обоим легче вести разговор.

- Лене тоже трудно?

Игорь впервые скашивает на меня глаза.

- А ты как думал?

Он слегка озадачен моей осведомленностью.

- Думаю, тоже трудно, - уступаю я.

- Именно что. А тут еще Димка, - задумчиво продолжает Игорь. - Димка
главное. Потом, может быть, поймет. Но это потом. Через двадцать лет. А пока
что он будет думать?

- Да, Димка главный пострадавший, - подтверждаю я.

И при всей трудности нашего разговора я чувствую, что счастлив, словно
я вновь обрел друга.

Игорь не замечает моих маленьких переживаний.

- Что же мне делать? - с тоской вырывается у него.

В самом деле, что ему делать?

- Мне кажется, - медленно говорю я, - что главное тут - быть уверенным
в том человеке, в своем чувстве к нему и остаться хорошим отцом Димке.

- И тогда?.. - настораживается Игорь.

- И тогда развод.

- А Алка?

- Время поможет, - с несвойственной мне мудростью заключаю я.

- Н-да...

Игорь снова умолкает.

В этот момент впереди, на кабине пилотов, зажигается табло: "Не курить.
Пристегнуть ремни". Через некоторое время голос стюардессы оповещает по
радио:

- Граждане пассажиры, наш полет заканчивается...

Через минуту самолет, вздрагивая, катится по широкой бетонной полосе,
сбоку вдоль нее бегут красные огоньки.

Утром мы просыпаемся от телефонного звонка. За окном еще темно. Семь
часов утра. Именно в это время мы и попросили нас разбудить дежурную по
этажу. В восемь за нами заезжает Рогозин и везет к себе в горотдел.

Рогозин высок и широкоплеч. А физиономия круглая и простецкая, ну
совершенно простецкая. В коротких темных волосах густо проступила седина, но
это нисколько не придает ему солидности и значительности. Рогозин бывший
моряк, и руки его сплошь покрыты татуировкой, вплоть до пальцев. Он ее
стесняется и руки старается прятать. Я себе представляю, что у него творится
на груди. Рогозин - начальник уголовного розыска города. Он отличный
работник и, несмотря на свою простецкую внешность, хитрец, каких мало.

Мы с ним уже не раз встречались. Меня он зовет по имени, Игоря тоже, а
мы его по имени-отчеству, все-таки он лет на пятнадцать старше, да и званием
повыше.

Мы усаживаемся в его кабинете на довольно стареньком кожаном диване и
закуриваем.

Рогозин интересуется:

- Ну, парни, как отдохнули, заправились?

- Прилично, - отвечаю я за двоих.

- Обедать будем вместе, - многозначительно предупреждает Рогозин. - А
сейчас слушайте. Вот какие, значит, пироги. Насчет вашего Николова.

Оказывается, за эти два дня сведений о Николове успели собрать немало.
Но интереса они для нас не Представляют. В том числе и кислые характеристики
по месту работы. Может быть, у него и недостаточная квалификация по
специальности, и рвения он не проявляет, зато в другой, известной нам
области и квалификации и рвения у него, кажется, с избытком. Только одна
деталь привлекает наше внимание: частые поездки в Москву, а может быть, и не
только в Москву. Иной раз даже за свой счет несколько дней выпрашивает. А в
остальном все в жизни Николова ординарно и совсем не примечательно: женат,
сыну одиннадцать лет, живут как будто довольно скромно и даже мало-мальски
подозрительных знакомств никаких нет. Какое разительное отличие от жизни