светлые глаза его странно вспыхивают и заметно бледнеют покрытые
золотистым пушком щеки. Он стискивает кулаки и, захлебываясь, кричит:
- Не цапай!.. Убью!.. Моя Музка, понял?!. Моя!.. С Гвимаром не пошла, на
миллионы его плюнула!.. А на тебя, копеечника, гниду, и не посмотрит!.. Ни
с кем не пойдет!.. С Ермаковым даже не пойдет! Понял?! Ни с кем! А со мной
на край света!.. Пальцем только поманю!..
- Чтобы ты ее там завалил? - насмешливо осведомляюсь я.
- У-у!..
Совко по-тигриному, стремительно кидается на меня. Я даже не успеваю
вскочить и бью его двумя ногами, когда он уже совсем близко и защиты от
этого удара нет.
Он валится на пол и истошно орет. Это уже симуляция. Я ударил его в
четверть силы, это, скорее, был даже не удар, а толчок, который лишь
свалил его. Но Совко орет истошно, симулируя боль и истерику.
Я по-прежнему сижу на диване. Кузьмич невозмутимо крутит в руках очки. Мы
терпеливо и равнодушно ждем. Совко постепенно затихает и настороженно
поглядывает на нас, продолжая лежать на полу.
- Так, - говорит наконец Кузьмич. - Ну, вставайте, Совко. Чего уж там.
Но Совко продолжает лежать, неудобно подвернув под себя ногу и закрыв
локтями лицо; мне виден только один его глаз, в нем настороженность и
злоба прямо-таки волчья.
- Решил отдохнуть, - насмешливо говорю я. - Собраться с мыслями хочет,
чего бы такое еще выкинуть.
Совко меняет позу, нога, видно, затекла. И это движение заставляет его
невольно сделать еще одно, потом еще. В конце концов он медленно
поднимается и, ни на кого не глядя, усаживается на стул, машинально
поддернув на коленях брюки. Ишь ты, навыки какие заимел.
- Ну вот, - удовлетворенно говорит Кузьмич. - Если не возражаете, то
продолжим наш разговор.
К такому обращению Совко, кажется, не привык. Он недоверчиво взглядывает
на Кузьмича и усмехается.
- Можно и продолжить, - снисходительно соглашается он.
- Тогда перейдем от людей к фактам, - говорит Кузьмич. - Как договорились.
Напомню только, что о половине из названных мною людей вы нам ничего еще
не успели рассказать. Так будем считать.
- Не последний раз видимся, еще успею, - приходит в себя и пытается
острить Совко.
- Уж это конечно, - спокойно соглашается Кузьмич. - А мы не забудем
спросить. Так вот, факты. Первый из них - это убийство Семанского. Вы не
будете отрицать, что присутствовали при нем?
- Во, во, - удовлетворенно подхватывает Совко. - Присутствовал. Это точно.
- Так и Красиков говорит, - замечает Кузьмич.
При этом он словно не замечает ошарашенного взгляда Совко. Как это так,
"Леха говорит", если его тут нет и никогда не было.
- Он же сказал и про лампочку, и про сарай, - как ни в чем не бывало
продолжает Кузьмич. - Между прочим, вы с того двора сначала бежать было
собрались, а потом вернулись. Почему?
- Леха его в сарай уволочь захотел.
- Леха? - переспрашивает Кузьмич. - Стоит ли в этом пункте путать, Совко?
- Леха, - упрямо повторяет тот.
- Давай, давай, вали на него все, - говорю я. - Он тебе пока ответить не
может. Но мне он сказал, что ты велел вернуться.
- Врет.
- Кто врет, это мы скоро разберемся, будь спокоен.
- А может, и не он, и не вы? - спрашивает Кузьмич. - Может... Лев
Игнатьевич велел, ну-ка, получше вспомните.
- Не было его там, - твердо говорит Совко.
- Но спрятать он мог велеть. Днем-то он в том дворе бывал, сараи видел.
- Откуда взяли, что бывал?
- Откуда, - усмехается Кузьмич, - про это мы друг друга пока спрашивать не
будем.
Это звучит у него вполне миролюбиво, даже деловито и располагает к
спокойному разговору. А Совко, видимо, уже устал от напряжения, от
необходимости все время быть начеку, все время что-то придумывать и что-то
скрывать. Ему сейчас страсть как хочется поговорить спокойно, как бы
доверительно и тихонько попытаться выяснить, что же мы в конце концов
знаем, чем располагаем. Я же вижу, сейчас у него в голове от наших
разнообразных и неожиданных вопросов полный ералаш. И это больше всего его
волнует.
- Так правильно я говорю насчет Льва Игнатьевича? - спрашивает Кузьмич. -
Мы ведь договорились очевидные вещи не отрицать.
Ничего тут, конечно, очевидного нет, но фраза эта толкает на
откровенность. И Совко сейчас не до ее точного смысла.
- Да не влезает он в такие дела, - машет он рукой.
- Ладно, - соглашается Кузьмич. - Не влезает так не влезает. Кстати, где
он сейчас находится, вы, конечно, не знаете?
- Само собой, - нахально улыбается Совко.
- Напрасно. Впрочем, подумайте. Может быть, он тоже подтвердит, что не вы
совершили убийство. Одних ваших слов мало, сами понимаете. И на Красикова
надежды тоже мало, ему себя надо будет спасать. Словом, я вас не тороплю.
Подумайте. Ничего страшнее этого обвинения вам не грозит. И тут каждый
свидетель важен. Кстати, с какого этажа спускался в тот вечер во двор
Семанский?
- Черт его знает, с какого, - рассеянно отвечает Совко.
Похоже, он всерьез задумался над словами Кузьмича, и ему не до пустяковых
вопросов.
- Красиков сказал, с третьего...
- Ага. Вроде с третьего.
- Кто там живет, не знаете?
- Деятель какой-то. Гвимар к нему все шастал.
- Как этого деятеля зовут?
- А хрен его знает.
- Ты же его квартиру обчистил, - насмешливо замечаю я со своего дивана. -
Хоть бы узнал, кого грабишь.
- Пошел ты к... - Совко мгновенно вскипает. - Не знаю никакой кражи. Понял?
Смотри-ка, убийство признает, а квартирную кражу признавать не желает.
Интересное кино. Впрочем, от убийства он надеется отвертеться, а от кражи
не удастся. Кроме того, кража - это немалая добыча, и в ней немалая его
доля, которую он надеется, видно, получить, когда выйдет на свободу.
Интересно, дожмет его сейчас по этому пункту Кузьмич или отложит.
- Ладно, - говорит Кузьмич. - И это тоже оставлю вам для размышлений.
Только имейте в виду, по краже мы имеем в отношении вас прямые улики. Так
что отрицаете вы сейчас тоже очевидную вещь. И еще, - многозначительно
добавляет Кузьмич, - впереди у нас с вами разговор о Ермакове.
- Чего?! - ошеломленно спрашивает Совко и таращит свои светлые, пустые
глаза на Кузьмича.
- О Ермакове, - властно повторяет Кузьмич.
Совко уже, конечно, забыл, что в припадке ярости случайно назвал эту
фамилию: "Даже с Ермаковым", по его мнению, не уйдет Муза. "Даже"! И вот
сейчас, когда эту фамилию называет Кузьмич, на Совко такая осведомленность
действует, конечно, ошеломляюще.
В таком состоянии и уводит его конвой.
Допрос окончен.
Теперь Совко будет мучительно соображать, в какую ловушку он угодил, что
нам еще известно и что ему грозит теперь. Не позавидуешь его состоянию.
Но и нам тоже не позавидуешь. Дело все больше осложняется, все новые люди
появляются в нем, все загадочнее их роль, все запутанней связи.
- Давай-ка, милый мой, подведем кое-какие итоги, - предлагает Кузьмич,
когда мы остаемся одни. - Кое-что мы до конца все-таки не довели, как
считаешь?
- И кое-что новое нам открылось, - добавляю я.
- Именно что, - кивает Кузьмич. - Словом, давай, разберемся, пока все в
памяти свежо. И кое-какие пункты себе запишем. Возьми-ка листок, - он
достает из ящика стола лист бумаги, протягивает мне, потом придвигает к
себе стопку остро очиненных карандашей и продолжает: - Значит, первое.
Кое-какие пункты мы не дожали, их запомнить надо и потом Виктору
Анатольевичу передать. Например, об этом самом Семанском. Раз уж Совко
признал, что знаком с ним, надо было поглубже копнуть: чего он про него
знает? Вот, допустим, он сказал, что тот шастал часто к Купрейчику. А
зачем? Случайное знакомство ведь.
- Это по словам самого Купрейчика, - с ударением подчеркиваю я. - И якобы
исключительно из-за интереса обоих к живописи.
- Вот, вот. Словом, пункт этот остается открытым. До следующего допроса.
Так. Что еще?
- Еще неведомый Лев Игнатьевич, - напоминаю я. - Кроме имени мы,
по-видимому, и приметы его знаем.
- М-да... - задумчиво соглашается Кузьмич. - Фигура, кажется, интересная.
Это с ним Совко приходил обедать в ресторан к Музе. И его видели во дворе.
Но тут... Да, тут, пожалуй, рано подступать к Совко. Тут, милый ты мой,
надо будет чуток подготовиться. Для начала сделаем-ка мы о нем запрос в
Южноморск, а? Запиши-ка это вторым пунктом, запиши.
Я добросовестно записываю.
- Сейчас и позвони, - добавляет Кузьмич. - Прямо по спецсвязи. Может, у
них что и есть на этого Льва Игнатьевича. Тоже небось оттуда. Вот так, -
он удовлетворенно вздыхает. - Ну-с, что там еще у нас?
- А еще Ермаков, - говорю я, - если пока по людям идти. Это и вовсе для
нас темное место.
- Да уж. Прямо удивительно, как это у него сорвалось. Ты его, между
прочим, довел, чего уж там говорить.
И непонятно, чего больше в этот момент в голосе Кузьмича - удовлетворения
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Каменистый Артем
Орлов Алекс