смерти? Или о бессмертии? Или о других людях, ради которых я бегу на эти
пули? Ни о чем я не думал. Меня в тот миг вели вперед ненависть и долг. И
только. Но сейчас мне хочется верить, что смерть Гриши оставит все-таки
след в судьбах и мыслях многих людей, мне необходимо так думать. Я тоже не
забуду Гришу Воловича. Но пусть и другие его не забудут. Не только друзья.
Но и все эти люди, которые случайно пришли сюда сейчас и слышат то, что
рассказывает Володя.
А Володе разрешили рассказать почти всю операцию, вернее, весь ее конец,
но так, что невозможно догадаться, кто же был тот бандит и кто был с ним.
Тут Володя вполне сознательно кое-что искажает. Он, оказывается, прекрасно
подготовился к такому рассказу. И он все запомнил, даже этот последний
Гришин рывок там, в сарае, когда он загородил собой Константина
Прокофьевича.
- ...После этого бандит выскочил из сарая и кинулся бежать, - азартно
рассказывает Володя замершим от напряженного внимания людям во дворе. - За
ним бросился один из наших товарищей. Бандит заметил погоню и начал
отстреливаться. Многие из вас слышали эти выстрелы. Но свист пуль слышал
только наш товарищ. И все-таки он продолжал преследование.
В этот момент кто-то осторожно берет меня за локоть и шепчет:
- Быстро в машину. За воротами налево.
Я оборачиваюсь и вижу исчезающего в толпе Петю Шухмина и, конечно, тут же
устремляюсь за ним. На нас никто не обращает внимания.
Петю я настигаю уже у самых ворот:
- Что случилось?
- Случилось, что Кузьмич пять минут назад взял Федьку.
- Ну да?! Сам?
- Сам. Ну, я маленько помог. Пришел, понимаешь, сволочь, посмотреть, кого
это он уложил. Раз никто на него не думает, то почему не прийти? Не
утерпел, понимаешь. Такой психологический расчет у Кузьмича был.
БОЛЕВАЯ ТОЧКА ДУШИ
Я не понимаю, почему Кузьмич не привлек и меня к задержанию Федьки.
Все-таки это я гнался за ним тогда ночью, на моих глазах он убил Гришу
Воловича, и в меня он стрелял. А Кузьмич вспомнил обо мне, когда надо
Федьку допрашивать, и вот срочно прислал за мной Петю. И я считаю себя
незаслуженно обойденным. Я не могу себе представить, что Кузьмич сделал
так, потому что все еще сердит на меня, потому что хочет мне что-то
доказать. Это все слишком уж мелко и совсем на него не похоже, на прежнего
Кузьмича, во всяком случае. Но если это так, то много же он потеряет в
моих глазах.
Мы с Петей приезжаем в отдел и немедленно идем к Кузьмичу. Первый допрос
надо провести сразу после задержания, пока этот бандит сбит с толку,
взволнован, растерян и испуган.
Кузьмича мы застаем одного. Он расхаживает из угла в угол по своему
кабинету и, хмурясь, потирает ладонью седоватый ежик волос на затылке -
чем-то, значит, недоволен. Высокая, чуть сутулая фигура его в просторном
сером костюме, мятом и давно уже не модном, то почти пропадает на фоне
темнеющего окна, то вновь возникает в полосе света от горящей лампы на
столе. И тогда бросаются в глаза тяжелые складки на его лице и становится
заметным, как Кузьмич устал.
При нашем появлении Кузьмич подходит к двери, зажигает верхний свет и
поворачивается ко мне. Смотрит он на меня с довольной усмешкой, чуточку
даже, я бы сказал, победно и говорит:
- Вот какие дела. Кое-что, оказывается, еще можем.
Мне понятна, конечно, его радость. Хотя, всегда сдержанный и скромный,
Кузьмич обычно не позволяет себе так обнажать свои чувства. Но тут,
по-моему, проявился - ну, как бы вам объяснить? - эдакий стариковский
комплекс, что ли. Будто все полагают, что ему пора уходить на покой, что
он уже свое отработал. А он вот сейчас доказал, что это не так и что он
еще о-го-го какой. Но о том, что ему пора уходить, никто и не думает. И
доказал он все это, главным образом, самому себе. Но я, конечно, об этом
не заикаюсь. Я вообще обижен и сухо спрашиваю:
- А все-таки почему без меня?
- Нельзя было, - качает головой Кузьмич и направляется к столу. - Тут ведь
требовалась сверхосторожность, вот что. Тебя видели в том дворе. Тебя и
Федька мог заметить, когда вы в сарай заскочили. Ты у нас вообще, - он
коротко усмехается, - заметная личность. Даже издали.
- Вымахал, словом, - почему-то довольным тоном подтверждает Петя. - Выше
некуда.
- Ладно, - вновь хмурится Кузьмич. - Лучше давай-ка, милый, берись за
Федьку. Виктор Анатольевич выехал куда-то, а нам с первым разговором надо
торопиться.
- А вы сами-то?
Признаться, я в первый момент слегка робею перед возлагаемой на меня
ответственностью.
- Я не могу, - качает головой Кузьмич. - И не должен. Я же его только что
брал. Никакого психологического контакта не получится. И вообще никакого
разговора. Так что кроме тебя некому. Да и знаешь ты все досконально. Это
тоже не последнее дело.
- Слушаюсь, - через силу говорю я.
- Ну вот. Его сейчас приведут к тебе. Значит, давай решим, по каким
пунктам ты поведешь допрос.
- Во-первых, пистолет.
- Это - в-третьих. Сначала ты его разговори. Помни, пистолета мы сейчас
при нем не обнаружили. В сарае, как ты знаешь, его тоже нет. Выходит,
где-то он его прячет. И по какому случаю его взяли, он точно не знает. У
него пока полный ералаш в голове. Поэтому о пистолете потом. Разговори на
мелочах. И разведай. К примеру, вот: Зинченко он назовет? Кого еще
назовет? Как опишет тот вечер на стройплощадке, ту ночь? Ты понимаешь?
- Понимаю.
- Учти, он сильно взволнован, сильно напуган. У него убийство на совести.
Он этой темы сейчас больше огня боится.
- Значит, охотно ухватится за разговор на другую тему.
- Вот, вот. Нерв ты уже нащупал, - сдержанно кивает Кузьмич. - И еще учти
обстоятельства задержания. Я тебе их сейчас опишу. Значит, подходит он по
переулку к воротам, останавливается и с безразличным видом заглядывает во
двор. Там траурный митинг идет. В этот момент к нему сзади тихо
подкатывает машина, дверца открыта, там Шухмин. Я подхожу с другой стороны
и негромко, очень даже спокойно ему говорю: "Можно вас на минуточку,
гражданин?" Но у него же нервы натянуты до предела, да еще перед глазами
гроб и в нем убитый им человек. Он моего голоса не выдержал, он больше
притворяться не мог. Он так рванулся, будто я его за горло схватил и
душить начал. Так рванулся, что человека рядом опрокинул, случайного
совсем человека. Он же здоровенный мужик, Федька-то. И кличка у него Слон.
Вот тут я беру его на прием. Он поневоле сгибается и вползает в машину.
Еле-еле, правда. Уж очень здоров, - Кузьмич чуть заметно усмехается в усы.
- Деться ему, однако, некуда. Кости трещат. И ошалел, конечно. Ну, а в
машине его уже Шухмин принял.
- Из рук в руки, - весело подтверждает Петя. - Но главное-то Федор Кузьмич
уже сделал, - добавляет он, радуя душу начальства.
И я чувствую, что Кузьмичу это приятно.
Он сейчас ничем не дает почувствовать, что сердит на меня. Ну еще бы! Так
всем нос утер этим задержанием. Но я все-таки не могу простить ему этой
глупой стариковской обиды на меня - обиды, которая так меня оскорбляет и
так его самого унижает.
Я невольно начинаю все больше злиться, все больше "накручивать" и
настраивать себя против Кузьмича. И только подготовка к предстоящему
нелегкому и очень ответственному допросу постепенно снимает
накапливающееся напряжение.
А Кузьмич уже снова хмурится.
- ...Дорогой Слон этот сидел не шевелясь, - продолжает он. - Ну, и мы ни
слова. Так и довезли. Теперь понятно тебе, что из всего этого извлечь
можно для тактики первого допроса?
- Надо подумать, - сдержанно говорю я.
Вот чему я уж точно научился - это не выскакивать, не подумав.
- Что вы случайно к нему обратились и только его испуг заставил вас его
задержать - это он не поверит, - говорю я. - Уж слишком четко все
проделали.
- Ну, конечно, - соглашается Кузьмич.
- Тут финт в сторону нужен, - советует Петя.
- Вот, - Кузьмич многозначительно поднимает палец. - Если его придумаешь,
допрос удастся.
- Как это понимать - "удастся"? - спрашиваю я удивленно. - Вы что же,
думаете, он на первом допросе во всем признается?
- Ну-ну, Лосев, - хмурится Кузьмич. - Это еще что за детский разговор?
Некоторое время мы продолжаем совещаться, отрабатывая каждый шаг в этом
сложном допросе. Нам приходится спешить. Каждый час затяжки - это выигрыш
Мухина и, следовательно, наш проигрыш.
Тактика всякого допроса, будь то преступника, или его жертвы, или
свидетеля, а также очевидцев преступления, строится, кроме всего прочего,
исходя из психологического состояния человека в момент допроса и его
характеристики вообще, из того, что о нем известно. Федьку, например, мы
уже неплохо знаем. Неуравновешен, вспыльчив, подозрителен, до предела
эгоистичен и бессовестен, никаких нравственных запретов и границ у него
нет. Словом, комбинация качеств весьма опасная. От такого человека можно