Чтение 40–й страницы книги ~След лисицы~

натянут свежий, еще не загрунтованный холст. В углу стояла широкая
старенькая тахта, рядом на маленьком столике горой лежали кисти,
карандаши, стояла немытая чашка из-под кофе, металлический кофейник с
черными потеками, тут же на тарелочке лежали хлеб и колбаса. У окна стоял
мольберт с начатой картиной, изображавшей, видимо, уголок Москвы.
Несколько больших портретов маслом стояли, прислоненные к стене.
Старенькие, облезлые стулья дополняли обстановку.

- Батюшки, что у нас тут творится! - схватился за голову Зернов. - И
придут дамы.

Сердюк махнул рукой.

- Дело какое... А вот выпить есть у вас?

- Выпить нет, - растерянно посмотрел на Игоря Зернов. - Я как-то...
признаться, запамятовал, - и тут же суетливо прибавил: - Давайте я
спущусь, не возражаете?

Он опять обращался к Игорю.

- Ради бога! Вы хозяин, - улыбнулся тот. - А мы пока приберем тут.

Зернов был какой-то потерянный и нервный. И это начинало беспокоить
Игоря. Тем более что тот все время настороженно следил за каждым движением
Сердюка и обращался с ним как-то опасливо и отчужденно. Видимо, и Сердюк
заметил эту перемену и тоже насторожился. Реплики его становились все суше
и короче, безоблачное настроение явно портилось.

Когда Зернов, наконец, ушел, Сердюк задумчиво сказал:

- Хозяин наш чего-то не того. Задергался. И вообще бабами он не
увлекается.

- А нам с ним детей не крестить, - беззаботно возразил Игорь. - Крыша
над головой есть, и ладно.

Сердюк нахмурился.

- Ладно, да не очень.

- У вас что-нибудь получше есть? - весело осведомился Игорь. - Тогда
предлагайте.

- А ты парень, я погляжу, того, - Сердюк усмехнулся. - Шустрый.

Игорь многозначительно подмигнул.

- Я не только шустрый. Я еще и деловой. И всю Москву знаю. Где чего -
будьте спокойны.

Доверительный и залихватский тон его, видимо, понравился Сердюку. Он
огляделся и презрительно заметил:

- Художник тоже мне! Они, говорят, тыщи гребут. А этот... с хлеба на
квас. Вот сегодня я был у одного...

Он вдруг запнулся и не очень естественно воскликнул, решив, видно,
перевести разговор на другую тему:

- А картин он нарисовал до черта! И сколько же за это ему платят?

- Чужие рублики считаю, когда они моими становятся, - засмеялся
Игорь, тоном, однако, давая понять, что речь тут идет вовсе не о
воровстве, и, в свою очередь, спросил: - А где ж это вы были сегодня?

Но Сердюка не так-то просто было вызвать на откровенность. Улыбка
вдруг стерлась с его узкого лица, он остро взглянул на Откаленко и
отрезал:

- Где был, там меня нет.

- Но обстановочка понравилась?

- Будь здоров! - рассеянно ответил Сердюк, что-то обдумывая про себя.
- А с виду совсем человек незаметный.

"Неужели ограбил кого-то? - подумал Игорь. - Его надо брать сегодня
же. Такого водить нельзя, сорвется. И тогда..." Ему стало страшно от одной
мысли, что Сердюк останется на свободе. Нет, нет, что угодно, только не
это! В нем чувствовалась такая сильная и злая воля, такая бездушная,
совсем звериная жестокость, сейчас лишь слегка прикрытая напускным
добродушием, что даже ему, Откаленко, привыкшему ко многому, становилось
не по себе. "Скорей бы приехала группа", - лихорадочно думал он.

- А гости твои не подведут? - спросил вдруг Сердюк, и в голосе его
Игорю послышалось что-то новое, что-то, видимо, решенное.

- Будьте спокойны. А что?

- А то, - медленно произнес Сердюк. - Мы им один сюрприз устроим.

Тихо-тихо было на кладбище и уже совсем темно.

Внезапно Косой насторожился, прислушался, потом поднялся со скамейки
и, потянувшись, лениво, совсем спокойно сказал:

- Ну, а теперь посчитаемся.

- Это в каком смысле?

У Васьки страшно задергалась щека, и он по привычке зажал ее рукой.

- А вот в каком...

Косой вдруг развернулся и с силой ударил Ваську кулаком в висок. В
кулаке был зажат нож, Косой бил рукояткой.

Васька со стоном повалился на землю, а Косой уже сидел на нем и,
захлебываясь от долго сдерживаемой ярости, почти шипел ему в лицо:

- Продать захотел?.. Мусором стал?.. Не уйдешь теперь...

Его всего трясло.

- Получай, сука!..

Косой размахнулся ножом. Удар! Над кладбищем пронесся короткий и
отчаянный человеческий крик:

- А!..

В тот же момент Косой услышал за спиной торопливые шаги. Он
приподнялся, вглядываясь в темноту, и спросил резко:

- Олежка, ты?

- Я, я!..

Чья-то фигура, непохожая, высокая, мелькнула за оградой ближайшей
могилы.

Косой, пригибаясь, отскочил в сторону, споткнулся обо что-то и упал,
больно ударившись плечом о скамейку. Нож выпал из руки, искать его в
темноте было бесполезно. И, разрывая на груди рубаху, он выхватил из-за
пазухи маленький пистолет, мутно блеснула в руке перламутровая рукоятка.

- Встань, Косой! Встань, говорю! - услышал он чей-то прерывистый,
взволнованный голос. - И бросай оружие!

Перед ним вырос силуэт человека, и слова его звучали так грозно, с
таким гневом, что у Косого исчезли последние сомнения. Это был совсем не
тот человек, которого он ждал, который должен был прийти и принести
лопату, чтобы закопать Ваську,

И в этот момент раздался слабый, неуверенный голос Васьки:

- Я... я встану... я хочу встать...

Он стал медленно подниматься с земли и вдруг заплакал короткими,
злыми всхлипами.

- Я ему... сейчас... - бормотал Васька, борясь с непослушным своим
телом.

Косой почувствовал, как туманится мозг, слепая ярость охватила его.

- Врешь... - заскрипел он зубами. - Не встанешь...

Он вытянул руку с пистолетом.

И в тот же миг, вместе с гулким раскатом выстрела, метнулся на него,
на пистолет, на выстрел только что возникший перед ним человек, и Косой
задохнулся от навалившейся на него тяжести.

А Васька тихо, без стона, опустился на землю.

И тут около него вдруг возник другой человек - бледный, трясущийся,
весь перепачканный в земле Олег Полуянов.

- Васька... Ну, Вася... - затряс он его за плечо и, стуча зубами,
глотая слезы, все повторял: - Ну, Вася...

В это время два тела, скрученные в тугой, потный жгут, катались по
земле. Косой впился зубами в чужое плечо, бил ногами, а руками тянулся к
горлу. Он чувствовал: тот сильнее, чувствовал по вздувшимся мышцам, по
ответным ударам, по кажущейся неловкости навалившегося на него тела.
Только бы дотянуться до горла... И вот одной рукой он уже впился в него,
человек захрипел, на миг ослабли его руки. Косой попытался вскочить, думая
уже только о том, чтобы бежать, туда, в спасительную темноту, в лес,
забиться там, исчезнуть... Он приподнялся на второй, свободной руке,
рванулся в сторону... И тут вдруг рука подломилась, непонятная сила
завернула ее за спину, хрустнуло с дикой болью плечо, и Косой плашмя
рухнул на землю, теряя сознание.

- Зови людей, - прохрипел Виталий, обращаясь к затихшему Полуянову. -
Зови всех... кого встретишь... Ну, живо...

Он оперся трясущимися руками о землю, собираясь подняться, и вдруг
нащупал в развороченной траве маленький пистолет. Виталий поднес его к
глазам. На рукоятке матово белели перламутровые пластинки. "Тот самый,
отцовский, - мелькнуло в голове у Виталия, и он с отчаянием подумал: -
Вера Григорьевна, как я вам обо всем этом расскажу?" Виталий вдруг
почувствовал, как комок подкатывает к горлу и начинает мелко дрожать
подбородок.

- Ну, живо... - зачем-то повторил он, хотя Полуянов, сутулясь, уже
уходил в темноту, туда, где вдали светились огоньки дач.

По ярко освещенным, оживленным улицам оперативная машина шла, почти
не снижая скорости на перекрестках, нетерпеливо вырываясь на желтый свет
светофора.

Цветков грузно повернулся на переднем сиденье и говорил двум
сотрудникам и Тоне, сидевшим сзади:

- Вы, Тоня, в квартиру не заходите. На ваш голос должны открыть
дверь. Потом вы что-нибудь еще скажете погромче, чтобы в комнате было
слышно. И все. А зайдем мы. Вам ясно?

- Нет, не ясно, - безбоязненно возразила Тоня, худенькая темноволосая
девушка, одетая сейчас в необычно яркое платье.

Цветков, привыкший, чтобы его понимали с полуслова, терпеливо,
учительским тоном спросил: